Эдуард Асадов - Стихотворения о любви
1996
Банкроты
Любовь сегодня, словно шляпу, скинули.Сердца так редко от восторга бьются.Любовь как будто в угол отодвинули,Над ней теперь едва ли не смеются.Конечно, жизнь от зла не остановится,Но как, увы, со вздохом не признаться,Что дети часто словно производятся,Вот именно, цинично производятся,А не в любви и счастии родятся.Любовь не то чтоб полностью забыли,А как бы новый написали текст.Ее почти спокойно заменилиНа пьянство, порновидики и секс.Решили, что кайфуют. И вкушаютЗапретных прежде сексуальных «яств».И, к сожаленью, не подозревают,Что, может быть, отчаянно теряютРедчайшее богатство из богатств.Считают так: свобода есть свобода!Ну чем мы хуже зарубежных стран?!И сыплют дрянь на головы народа,И проститутки лезут на экран.Что ж, там и впрямь когда-то многократноНыряли в секс, над чувствами смеясь.Потом, очнувшись, кинулись обратно,А мы как будто сами ищем пятна,Берем и лезем откровенно в грязь.И тут нам превосходно помогаютДельцы, чьи души — доллары и ложь,Льют грязь рекой, карманы набивают —Тони в дерьме, родная молодежь!А жертвы все глотают и глотают,Ничем святым давно не зажжены,Глотают и уже не ощущают,Во что они почти превращены.И до чего ж обидно наблюдатьВсех этих юных и не юных «лириков»,Потасканных и проржавевших циников,Кому любви уже не повстречать.И что их спесь, когда сто раз подрядОни провоют жалобными нотами,Когда себя однажды ощутятВсе, все навек спустившими банкротами.Нет, нет, не стыд! Такая вещь, как «стыдно»,Ни разу не встречалась в их крови.А будет им до ярости завидноСмотреть на то, как слишком очевидноДругие люди счастливы в любви!
1990
Триединство
Женщины были всегда очень разными:Трудолюбивыми были и праздными,Были красивыми, были дурнушками,Строгими были и попрыгушками.Впрочем, зачем говорить, что были?Скажем точнее: были и есть.Каждая в духе своем и стиле —Бойкость, и скромность, и спесь, и честь.Условно же каждая, без предысторий,Может быть сразу отнесенаК одной из трех земных категорий:Любовница, мама детей, жена.По-разному качества проявляются:Вот эта — отличнейшая жена,Как мать же — и в мачехи не годна,А в чадолюбии лишь притворяется.А эта, напротив, жена — не очень,Но в сердце сплошной материнский свет.И счастья дороже ребенка нет,А муж для нее как бы между прочим.Есть третий характер: звонки, мечты,Надеждами, встречами сердце полнится,Улыбки, хмельные слова, цветы,Ни дум, ни забот, ни семьи — любовница…Как славно: с той жить бы, а с той — встречаться!По-своему каждая хороша!Мужчины! Чтоб сердцем на всех не рваться,Пусть мудрою будет у вас душа!Любить, но не просто, а так влюбиться,Чтоб вспыхнула яркой звездой она:Навеки веков, словно Бог в трех лицах,В трех счастьях: любовница, мать, жена!
15 августа 1991 г. Красновидово
На крыле
Галине Асадовой
Нет, все же мне безбожно повезлоЧто я нашел тебя. И мне сдается,Что счастье, усадив нас на крыло,Куда-то ввысь неистово несется!Все выше, выше солнечный полет,А все невзгоды, боли и печалиОстались в прошлом, сгинули, пропали.А здесь лишь ты, да я, да небосвод!Тут с нами все — и планы, и мечты,Надежды и восторженные речи.Тебе не страшно с этой высотыСмотреть туда, где были я и тыИ где остались будни человечьи?!Ты тихо улыбаешься сейчас,И нет на свете глаз твоих счастливей.И, озарен лучами этих глаз,Мир во сто крат становится красивей.Однако счастье слишком быстротечно,И нет, увы, рецепта против зла.И как бы ни любили мы сердечно,Но птица нас когда-нибудь беспечноВозьмет и сбросит все-таки с крыла.Закон вселенский, он и прост и ясен.И я готов на все без громких слов.Будь что угодно. Я на все согласен.Готов к пути, что тяжек и опасен,И лишь с тобой расстаться не готов!И что б со мною в мире ни стряслось,Я так сказал бы птице быстролетной:Ну что же, сбрось нас где и как угодно,Но только вместе. Вместе, а не врозь.
1982
Стихи о тебе
Галине Асадовой
Сквозь звездный звон, сквозь истины и ложь,
Сквозь боль и мрак и сквозь ветра потерьМне кажется, что ты еще придешьИ тихо-тихо постучишься в дверь…На нашем, на знакомом этаже,Где ты навек впечаталась в рассвет,Где ты живешь и не живешь ужеИ где, как песня, ты и есть, и нет.А то вдруг мниться начинает мне,Что телефон однажды позвонитИ голос твой, как в нереальном сне,Встряхнув, всю душу разом опалит.И если ты вдруг ступишь на порог,Клянусь, что ты любою можешь быть!Я жду. Ни саван, ни суровый рок,И никакой ни ужас и ни шокМеня уже не смогут устрашить!Да есть ли в жизни что-нибудь страшнейИ что-нибудь чудовищнее в мире,Чем средь знакомых книжек и вещей,Застыв душой, без близких и друзей,Бродить ночами по пустой квартире…Но самая мучительная теньЛегла на целый мир без сожаленьяВ тот календарный первый летний день,В тот памятный день твоего рожденья…Да, в этот день, ты помнишь? Каждый годВ застолье шумном с искренней любовьюТвой самый-самый преданный народПил вдохновенно за твое здоровье!И вдруг — обрыв! Как ужас, как провал!И ты уже — иная, неземная…Как я сумел? Как выжил? Устоял?Я и теперь никак не понимаю…И мог ли я представить хоть на миг,Что будет он безудержно жестоким,Твой день. Холодным, жутко одиноким,Почти как ужас, как безмолвный крик…Что вместо тостов, праздника и счастья,Где все добры, хмельны и хороши, —Холодное, дождливое ненастье,И в доме тихо-тихо… Ни души.И все, кто поздравляли и шутили,Бурля, как полноводная река,Вдруг как бы растворились, позабыли,Ни звука, ни визита, ни звонка…Однако было все же исключенье:Звонок. Приятель сквозь холодный мрак.Нет, не зашел, а вспомнил о рожденье,И — с облегченьем — трубку на рычаг.И снова мрак когтит, как злая птица,А боль — ни шевельнуться, ни вздохнуть!И чем шагами мерить эту жуть,Уж лучше сразу к черту провалиться!Луна, как бы шагнув из-за угла,Глядит сквозь стекла с невеселой думкой,Как человек, сутулясь у стола,Дрожа губами, чокается с рюмкой…Да, было так, хоть вой, хоть не дыши!Твой образ… Без телесности и речи…И… никого… ни звука, ни души…Лишь ты, да я, да боль нечеловечья…И снова дождь колючею стеной,Как будто бы безжалостно штрихуяВсе, чем живу я в мире, что люблю я,И все, что было исстари со мной…Ты помнишь ли в былом — за залом зал…Аншлаги! Мир, заваленный цветами,А в центре — мы. И счастье рядом с нами!И бьющий ввысь восторженный накал!А что еще? Да все на свете было!Мы бурно жили, споря и любя,И все ж, признайся, ты меня любилаНе так, как я — стосердно и стокрыло,Не так, как я, без памяти, тебя!Но вот и ночь, и грозовая дрожьУшли, у грома растворяясь в пасти…Смешав в клубок и истину, и ложь,Победы, боль, страдания и счастье…А впрочем, что я, право, говорю!Куда, к чертям, исчезнут эти муки?!Твой голос, и лицо твое, и руки…Стократ горя, я век не отгорю!И пусть летят за днями дни вослед,Им не избыть того, что вечно живо.Всех тридцать шесть невероятных лет,Мучительных и яростно-счастливых!Когда в ночи позванивает дождьСквозь песню встреч и сквозь ветра потерь,Мне кажется, что ты еще придешьИ тихо-тихо постучишься в дверь…Не знаю, что разрушим, что найдем?И что прощу и что я не прощу?Но знаю, что назад не отпущу.Иль вместе здесь, или туда вдвоем!Но Мефистофель в стенке за стекломКак будто ожил в облике чугунном,И, глянув вниз темно и многодумно,Чуть усмехнулся тонкогубым ртом:«Пойми, коль чудо даже и случится,Я все ж скажу, печали не тая,Что если в дверь она и постучится,То кто, скажи мне, сможет поручиться,Что дверь та будет именно твоя?..»
1 сентября 1997 г. Москва
