Александр Полежаев - Стихотворения и поэмы

91. Глаза

Je crois parce que je crois!

Нелепин верит — и всему,И без понятия, и слепо!Недум, не веря ничему,Опровергает всё нелепо!Скажите первому шутя,Что муха нос ему откусит…При этой новости он струсит —И вам поверит, как дитя.Потом спросите вы Недума:Счастли́в ли он своей женой?И не скрывает ли без шумаЕе фантазий, как другой?Он вам ответит: «О, напрасно!Я ею счастлив и богат!»А между тем давно уж гласно,Что он невыгодно женат!Противоречия во мненьях —Оригинальный их девиз!И то же самое в явленьяхБольшого света и кулис.Один живет слепою веройВ чужие мысли и дела,Другой скептическою меройОпределяет цену зла!И тот и этот без ошибкиСудить готовы обо всем;И кроме жалостной улыбкиНад их мечтательным умом —Они всё видят — и покойны!Так путник в жаркий летний деньВстречает ключ в пустыне знойнойИ пальмы сладостную тень!И кто узнал, где наш Иуда?Куда обрушится, откудаНеизбежи́мая гроза?А? Для того иметь нехудоСвои хоть слабые глаза.

92. Он и она

Il lui dit une sottise — elle lui répond par une autre.

ОнВ последний раз, прекрасная, скажи:Любим ли я хоть несколько тобою?

ОнаО милый друг, мне суждено судьбоюБыть от тебя без сердца и души!

ОнТворец, я жив! Но, ангел лучезарный,Зачем же ты не хочешь доказать?..

ОнаМоей любви?.. Злодей неблагодарный!Давно бы мог об этом мне сказать!

ОнИди за мной! В тени густой дубровыУзнаешь ты миг счастья золотой?

ОнаИду, и знай: Лукреции суровойТы не найдешь, Тарквиний молодой!

93. Ожидание

(«Напрасно маменька при мне…»)

Напрасно маменька при мнеВсегда бывает безотлучно.Мне на пятнадцатой веснеПри ней, ей-богу, что-то скучно!

Нельзя природу обмануть,—Я это очень замечаю!И уж давно кого-нибудьКак будто жду — и не встречаю!

Но он, желаемый, придет,Рассеет думу роковую —И роза бледная вопьетВ себя росинку дождевую.

94. Из VIII главы Иоанна

И говорят ему: «ОнаБыла в грехе уличенаНа самом месте преступленья.А по закону мы ееДолжны казнить без сожаленья;Скажи нам мнение свое!»

И на лукавое воззванье,Храня глубокое молчанье,Он нечто — грустен и уныл —Перстом божественным чертил!

И наконец сказал народу:«Даю вам полную свободуИсполнить древний ваш закон,Но где тот праведник, где он,Который первый на блудницуПоднимет тяжкую десницу?»

И вновь писал он на земле!..Тогда с печатью поношеньяНа обесславленном челеСокрылись чада ухищренья —И пред лицом его однаСтояла грешная жена!

И он с улыбкой благотворнойСказал: «Покинь твою боязнь!Где обвинитель твой упорный,Кто осудил тебя на казнь?»

Она в ответ: «Никто, учитель!»— «Итак, и я твоей душиНе осужу, — сказал спаситель,—Иди в свой дом и не греши».

95. Венок на гроб Пушкина

Oh, qu’il est saint et pur le transport du poéte,Quand il voit en espoir, bravant la mort muette,Du voyage des temps sa gloire revenir!Sur les âges futurs, de sa hauteur sublime,Il se penche, écoutant son lointain souvenir;Et son nom, comme un poids jeté dans un abîme,Eveille mille échos au fond de l’avenir!

       Эпоха! Год неблагодарный!..       Россия, плачь!.. Лишилась ты       Одной прекрасной, лучезарной,       Одной брильянтовой звезды.       На торжестве великом жизни       Угас для мира и отчизны       Царь сладких песен, гений лир!       С лица земли, шумя крылами,       Сошел, увенчанный цветами,       Народной гордости кумир!

       И поэтические вежды       Сомкнула грозная стрела,       Тогда как светлые надежды       Вились вокруг его чела!       Когда рука его сулила       Нам тьму надежд, тогда сразила       Его судьба, седой палач!       Однажды утро голубое       Узрело дело роковое…       О, плачь, Россия, долго плачь!Давно ль тебя из недр пустыни полудикойВозвел для бытия и славы Петр Великий,       Как деву робкую на трон!Давно ли озарил лучами просвещеньяС улыбкою отца, любви и ободренья       Твой полунощный небосклон.Под знаменем наук, под знаменем свободыОн новые создал, великие народы,       Их в ризы новые облек;И ярко засиял над царскими орлами,Прикрытыми всегда победными громами,       Младой поэзии венок.

Услыша зов Петра, торжественный и громкий,Возникли: старина, грядущие потомки,       И Кантемир, и Феофан;И наконец во дни величия и мираВзгремела и твоя божественная лира,       Наш холмогорский великан!И что за лира! Жизнь! Ее златые струныВоспоминали вдруг и битвы и перуны       Стократ великого царя,И кроткие твои дела, Елисавета;И пели все они в услышание света       Под смелой дланью рыбаря!Открылась для ума неведомая сфера,В младенческих душах зиждительная вера       Во всё прекрасное зажглась,И счастия заря роскошно и приветноДо скал и до степей Сибири многоцветной       От вод балтийских разлилась!Посеяли тогда изящные искусстваВ груди богатырей возвышенные чувства;       Окреп полмира властелин.И обрекли его в воинственной державеБессмертию веков, незакати́мой славе       Петров, Державин, Карамзин!

             Потом, когда неодолимый             Сын революцьи Бонапарт             Вознес рукой непобедимой             Трехцветный Франции штандарт,             Когда под сень его эгиды             Склонились робко пирамиды             И Рима купол золотой;             Когда смущенная Европа             В волнах кровавого потопа             Страдала под его пятой;

             Когда, отважный, вне законов,             Как повелительное зло,             Он диадимою Бурбонов             Украсил дерзкое чело;             Когда, летая над землею,             Его орлы, как будто мглою,             Мрачили день и небеса;             Когда муж пагубы и рока             Устами грозного пророка             Вещал вселенной чудеса;

             Когда воинственные хоры             И гимны звучные певцов             Ему читали приговоры             И одобрения веков;             И в этом гуле осуждений,             Хулы, вражды, благословений             Гремел, гремел, как дикий стон,             Неукротимый и избра́нный             Под небом Англии туманной             Твой дивный голос, о Байро́н!..

             Тогда, тогда в садах Лицея,             Природный русский соловей,             Весенней жизнью пламенея,             Расцвел наш юный корифей.             И гармонические звуки             Его младенческие руки             Умели рано извлекать;             Шутя пером, играя с лирой,             Он Оссиановой порфирой             Хотел, казалось, обладать…

             Он рос, как пальма молодая             На иорданских берегах,             Главу высокую скрывая             В ему знакомых облаках;             И, друг волшебных сновидений,             Он понял тайну вдохновений,             Глагол всевышнего постиг,             Восстал, как новая стихия,             Могуч, и славен, и велик,—             И изумленная Россия             Узнала гордый свой язык!

И стал он петь, и всё вокруг него внимало;Из радужных цветов вручил он покрывало             Своей поэзии нагой.Невинна и смела, божественная деваОтважному ему позволила без гнева             Ласкать, обвить себя рукойИ странствовала с ним, как верная подруга,По лаковым парке́ блистательного круга             Временщиков, князей, вельмож,Входила в кабинет ученых и артистовИ в залы, где шумят собрания софистов,             Меняя истину на ложь!Смягчала иногда, как гений лучезарный,Гонения судьбы, то славной, то коварной,             Была в тоске и на пирах,И вместе пронеслась, как буйная зараза,Над грозной высотой мятежного Кавказа             И Бессарабии в степях.И никогда, нигде его не покидала;Как милое дитя, задумчиво играла             Или волной его кудрей,Иль бледное чело, объятое мечтами,Любила украшать небрежными перстами             Венком из лавров и лилей.И были времена: унылый и печальный,Прощался иногда он с музой гениальной,             Искал покоя, тишины;Но и тогда, как дух приникнув к изголовью,Она его душе с небесною любовью             Дарила праведников сны.Когда же, утомясь минутным упоеньем,Всегдашним торжеством — высоким наслажденьем,             Всегда юна, всегда светла —Красавица земли, она смыкала очи,То было на цветах, а их во мраке ночи             Для ней рука его рвала.И в эти времена всеведущая КлиоЯвлялась своему любимцу горделиво,             С скрижалью тайною веков;И пел великий муж великие победы,И громко вызывал, о праотцы и деды,             Он ваши тени из гробов!

             Где же ты, поэт народный,             Величавый, благородный,             Как широкий океан,             И могучий и свободный,             Как суровый ураган!             Отчего же голос звучный,             Голос, с славой неразлучный,             Своенравный и живой,             Уж не царствует над скучной,             Полумертвою душой,             Не владеет нашей думой,             То отрадной, то угрюмой,             По внушенью твоему?             Не всегда ли безотчетно,             Добровольно и охотно             Покорялись мы ему?О так! О так! Певец Людмилы и Руслана,Единственный певец волшебного Фонтана,             Земфиры, невских берегов,Певец любви, тоски, страданий неизбежных,—Ты мчал нас, уносил по лону вод мятежных             Твоих пленительных стихов,Как будто усыплял их ропот грациозный,Как будто наполнял мечтой религиозной             Давно почивших мертвецов.

И долго, превратясь в безмолвное вниманье,Прислушивались мы, когда их рокотанье             Умолкнет с отзывом громов.Мы слушали, томясь приятным ожиданьем,И вдруг, поражена невольным содроганьем,             Россия мрачная в слезахВысо́ко над главой поэзии печальнойВозносит не венок… но факел погребальный,             И Пушкин — труп, и Пушкин — прах!..Он прах!.. Довольно! Прах, и прах непробудимый!Угас и навсегда, мильонами любимый,             Державы северной Боян!Он новые приял, нетленные одеждыИ к небу воспарил под радугой надежды,             Рассея вечности туман!

             Совершилось! Дивный гений!             Совершилось: славный муж             Незабвенных песнопений             Отлетел в страну видений,             С лона жизни в царство душ!

             Пир унылый и последний             Он окончил на земле,             Но, бесчувственный и бледный,             Носит он венок победный             На возвышенном челе.

             О, взгляните, как свободно             Это гордое чело!             Как оно в толпе народной             Величаво, благородно,             Будто жизнью расцвело.

             Если гибельным размахом             Беспощадная коса             Незнакомого со страхом             Уравнять умела с прахом,—             То узрел он небеса!

             Там, под сению святого,             Милосердного творца,             Без печального покрова             Встретят жителя земного,             Знаменитого певца.

             И благое провиденье             Слово мира изречет,             И небесное прощенье,             Как земли благословенье,             На главу его сойдет.

Тогда, как дух бесплотный, величавый,Он будет жить бессумрачною славой;             Увидит яркий, светлый день,И пробежит неугасимым окомМильон миров в покое их глубоком             Его торжественная тень!       И окружи́т ее над облаками       Теней, давно прославленных веками,             Необозримый легион:       Петрарка, Тасс, Шенье — добыча казни…       И руку ей с улыбкою приязни             Подаст задумчивый Байро́н.И между тем, когда в России изумленнойОплакали тебя и старец и младойИ совершили долг последний и священный,Предав тебя земле холодной и немой,И, бледная, в слезах, в печали безотрадной,Поэзия грустит над урною твоей,—Неведомый поэт, но юный, славы жадный,О Пушкин, преклонил колено перед ней!Душистые венки великие поэтыГотовят для нее, второй Анакреон,Но верю я — и мой в волнах суровой ЛетыС рождением его не будет поглощен:На пепле золотом угаснувшей кометыНесмелою рукой он с чувством положе́н!

Над лирою твоей разбитою, но славнойЗажглася и горит прекрасная заря!Она облечена порфирою державной             Великодушного царя.

96. <Отрывок из письма к А. П. Лозовскому>