Отговорила роща золотая… Новокрестьянская поэзия - Антология
То ль рыбачий челнок на причале,
То ль камкой околоченный гроб!
Вот и звезды, как окуни в стае,
Вот и лилия, словно свеча…
Но добротны плотинные сваи,
И в песке не нашел я ключа…
Знать, до срока мне снова и снова
Звать, и плакать, и ждать у реки:
Еще мной не промолвлено слово,
Что, как молот, сбивает оковы
И, как ключ, отпирает замки.
1928–1929
Алексей Алексеевич
Ганин
(1893–1925)
«Певчий Брат, мы в дороге одни…»
Певчий Брат, мы в дороге одни.
День, как облак, под бурей растаял.
Небо тучами плакать устало…
Тьма склевала глаза у звезды.
Умерла на колосьях пчела.
Высох мед на губах человека.
И дремавшая в камнях от века
Стальнозубая Гибель пришла.
Бродит желтых пожарищ Огонь
Вместо зорь по небесной пустыне…
В травах кровью дымящийся иней…
Смерть из трупов возводит свой трон.
Где-то есть очистительный смерч.
В мертвом круге камнем от сечи,
Сгустком крови не выпало б сердце,
Только б душу живую сберечь.
Гаснет радость у птиц и детей.
Всюду когти железа и смерти,
И взывают к грохочущей тверди
Только трупы да горы костей.
Обезумело сердце Земли
Под железными лапами Зверя.
Кто откроет в грядущее двери,
В тишину светоносных Долин?
Все изглодано пастью литой.
Рыщут ветры, как волки, в дорогах.
Стерся лик Человека и Бога.
Снова Хаос. Никто и Ничто.
«Братья и сестры – холодные Дети угасшей Земли…»
Братья и сестры – холодные Дети угасшей Земли,
Что Вы блуждаете по темным долинам?
В похотях бренных,
В ветхих одеждах веселья,
Вскиньте Глаза – потухшие Солнца —
И будьте Богами отныне.
Вам я принес искупление
огненным словом, восставший
из топей земли.
Уши зашейте от мертвых речей.
Что вам молитвы и крики
Зловонием и смертью растленных?
Звездными стали мильоны веков.
Полночь не вам ли взывает
из бездны Вселенной?
День, одеваясь в зарю, не для вас ли
С певучих встает берегов,
С голосом ветра,
С речью журчливой, как вешний ручей?
Слышите, Братья? Мертвые встали из тесных гробов.
Пыль под ногами их – огненный взлет Ураганов.
Тучами, тучами алыми мечутся крылья в ночи,
Взорваны кладбища, рухнули трупы столетий поганых…
Муками скорби моей сестры
Для вас я все оправдал и очистил…
Разве Вам мало любви моей?
Встаньте, живые, из тесных гробов.
Она придет, неведом час,
в дверях шаги прольет, как струи.
Придет и тихо поцелует
морщины у молящих глаз.
И небо синее в окне
последний раз светло приснится
и улетит к иной Весне
крылом незримой голубицы.
Под белым гробовым холстом
вздремнется телу тихо, сладко.
И кто-то ласковый украдкой
холст озарит златым крестом.
То Дед, давно умерший Дед,
весь в солнышке, в седом наряде,
объявится в луче лампады, —
и загорится звездный след.
И все, чем жизнь гнела и жгла,
спасет легко в прощальном часе.
И Дух вспарит из тины зла,
первоначально чист и ясен.
Стыдливо склонятся друзья,
качаясь в ладане и дыме, —
и встанем скорбью между ними,
глядя на труп, Она и я.
А за окном дела и сны,
в тоске и горечи бесплодной,
заплачут ветром мимолетным
на ухо вечной тишины.
«Заря в грозе. Помедли, путник смелый…»
Заря в грозе. Помедли, путник смелый.
Вкуси мой труд – ячменный хлеб и квас.
Войди под кров. Смотри, как вьются стрелы.
Храни Господь в беде – не ровен час.
Немало шло в таком же светлом платье,
Был чист их лик и вера горяча,
Но где они? Нагрудное распятье
Хранит ли их от глада и меча?
Ревнивый пыл и юное убранство
Щадит ли червь – текучая пора,
Все так ли мудр, в чьи кудри
годы странствий
Светло легли налетом серебра.
Войди под кров. У радостной Божницы
Сложи поклон о всех, кто сир и мал,
Вон мчится Гром на синей Кобылице.
Лампады Свет больней затрепетал.
Тоскует лес. В гнездо под тихой кровлей
Летят птенцы, в реке черней вода.
Во плоти Дух, и Дух не песнь ли крови?
Войди и Ты, пока молчит Беда.
Липуче зло. А лютым козням Змея
Дан некий час в затишье и Грозы.
Страшись в пути огонь Отцов развеять,
В глазах у матери не запыли слезы.
Иль скорбь и гнев, взыскующие ноги,
Прожгут, как гвоздь. С пути сойдут глаза,
И мертвый прах, и след твоей дороги
Склюют дожди и вытопчет Гроза.
И будет Дух, как смерть, в одежде прелой
Блуждать во тьме.
Совьется путь в клубок.
Храни Господь! Смотри, как вьются стрелы,
Находит Ночь. Помедли малый срок.
Воскресение
I
Мой темный гроб держала
Полночь в пасти.
Совою смерть плыла, шурша крылом.
Напрасно в душу кто-то сеял страсти, —
Я засыпал могильным сном.
Холодный пламень, бледно догорая,
Студил в крови багряную руду.
И только Дух, едва припоминая былую жизнь,
