Александр Полежаев - Стихотворения и поэмы

96. <Отрывок из письма к А. П. Лозовскому>

Вот тебе, Александр, живая картина моего настоящего положения:

………………………………………………………………………………………………………………………………………………………Но горе мне с другой находкой:Я ознакомился — с чахоткой,И в ней, как кажется, сгнию!Тяжелой мраморною пли́той,Со всей анафемскою свитой —Удушьем, кашлем, — как змея,Впилась, проклятая, в меня;Лежит на сердце, мучит, гложетПоэта в мрачной тишинеИ злым предчувствием тревожитЕго в бреду и в тяжком сне.«Ужель, ужель, — он мыслит грустно,—Я подвиг жизни совершилИ юных дней фиал безвкусный,Но долго памятный, разбил!Давно ли я в орги́ях шумныхНичтожность мира забывалИ в кликах радости безумныхБезумство счастьем называл?Тогда — вдали от глаз невеждыИли фанатика глупца —Я сердцу милые надеждыПитал с улыбкой мудрецаИ счастлив был! СамозабвеньеПлодило лестные мечты,И светлых мыслей вдохновеньеТаилось в бездне пустоты.……………………………………………………………………………………С уничтожением рассудка,В нелепом вихре бытия,Законов мозга и желудкаНе различал во мраке я.Я спал душой изнеможенной,Никто мне бед не предрекал,И сам — как раб, ума лишенный,—Точил на грудь свою кинжал;Потом проснулся… но уж поздно:Заря по тучам разлилась —Завеса будущности грознойПередо мной разодралась…И что ж? Чахотка роковаяВ глаза мне пристально глядитИ, бледный лик свой искажая,Мне, слышу, хрипло говорит:„Мой милый друг, бутыльным звономТы звал давно меня к себе;Итак, являюсь я с поклоном —Дай уголок твоей рабе!Мы заживем, поверь, не скучно:Ты будешь кашлять и стонать,А я всегда и безотлучноТебя готова утешать…“»

СТИХОТВОРЕНИЯ НЕИЗВЕСТНЫХ ЛЕТ

97. «Ай, ахти! Ох, ура…»

Ай, ахти! Ох, ура,П<равославный> наш ц<арь>,Н<иколай> г<осударь>,В тебе мало добра!..Обманул, погубилТы мильоны голов —Не сдержал, не свершилИ<мператорских> слов!..Ты припомни, что мы,Не жалея себя,Охранили тебяОт большой кутерьмы,—Охранили, спаслиИ по братним т<елам>Со грехом пополамНа п<рестол> возвели!Много, много сулилТы с<олдатам> тогда;Миновала беда —И ты всё позабыл!Помыкаешь ты насПо горам, по долам,Не позволишь ты намОтдохнуть ни на час!От ста<льных> те<саков>У нас сп<ины> трещат,От уч<ебных> ша<гов>У нас но<ги> болят!День и ночь наподряд,Как волов наповал,Бьют и мучат с<олдат>О<фицер> и ка<прал>.Что же, бе<лый> от<ец>,Своих черных ов<ец>Ты стираешь с земли?Иль мы кроме побойНичего пред тобойЗаслужить не могли?Или думаешь тыНами вечно игратьИ что матьЛучше доброй молвы.Так у…………………………П<равославный> наш <царь>,Н<иколай> г<осударь>.Ты бо<лван> наших р<ук>:Мы склеи́ли тебяИ на тысячу штукРазобьем, разлюбя!

98. Султан

Тихо в спальне у султана.В легкой розовой чалмеНа подушке оттоманаОн заметен в полутьме.Благовонное алоэИ душистые цветыВ пышном убранном покоеНежат чувства и мечты.И горит от нетерпеньяВзор владыки мусульман:Верно, дивного явленьяЖдет рассеянный султан.Держит чашу не с сорбетомОн рассеянной рукой:Запрещенный МагометомВ ней напиток дорогой…Время длится неприметно,Бьется сердце, ноет дух,И кальян его заветныйНедокуренный потух.Бьет в ладони, и мгновенноЧерный евнух перед ним.«Скоро ль?» — «Идут…» — «Вон из спальни!»И счастливец меж рабынь,Приведенных из купальни,Видит трех полубогинь.Три богатых караванаИз Аравии пришлиИ в подарок от СуданаСладострастию султанаЮных пленниц привели.Все они разнообразнойКрасотой одарены —И как будто ленью празднойДля любви сотворены.Две из них белы и нежны,Как лилеи под росойИли ландыш белоснежный,Только срезанный косой.Третья блещет черным оком,Величава и смугла,Грозен в ужасе глубокомБледный лоск ее чела…

99. К моему гению

Ужель, мой гений быстролетный,Ужель и ты мне изменилИ думой черной, безотчетной,Как тучей, сердце омрачил?Погасла яркая лампада —Заветный спутник прежних лет,Моя последняя отрадаПод свистом бурь, на море бед…Давно челнок мой одинокойСкользит по яростной волне,И я не вижу в тме глубокойЗвезды приветной в вышине;Давно могучий ветер носитМеня вдали от берегов;Давно душа покоя проситУ благодетельных богов…Казалось, теплые молитвыУже достигли к небесам,И я, как жрец, на поле битвыКурил мой светлый фимиам,И благодетельное словоВ устах правдивого судьи,Казалось, было уж готовоИзречь: «Воскресни и живи!»Я оживал… Но ты, мой гений,Исчез, забыл меня, а яТеперь один в цепи творенийПью грустно воздух бытия…Темнеет ночь, гроза бушует,Несется быстро мой челнок —Душа кипит, душа тоскует,И, мнится, снова торжествуетНад бедным плавателем рок.Явись же, гений прихотливый!Явись опять передо мнойИ проведи меня счастливоК стране, знакомой с тишиной!

100. Русский неполный перевод китайской рукописи, вывезенной в 1737 году иезуитскими миссионерами из Пекина, неизвестного почитателя добрых дел

Девицы, дамы, господа,Прошу пожаловать сюда!Я вам немногими словамиСкажу, поверьте, не шутя,Что за горами, за доламиИ за индийскими морямиВы не найдете с фонарямиТакого малого, как я!..Я — диво, чудо в здешнем мире,Во мне достоинств миллион.Везде дивятся мне невольноИ говорят, что очень мил.О, ведь зато на колокольнеЯ воспитанье получил!..Факир китайского собора —Дурак набитый предо мной,А все другие: «Фора, фора!» —Кричат с поникшей головой…Во-первых, слушайте: ей-богу,Шайтан свидетель, — я не лгу,Во все дома найти дорогуБез затрудненья я могу.К соседу или не соседу,К чужим, своим — мне всё равно!На чай, на завтрак и к обедуМне быть всегда позволено!Моя метода обращеньяС людьми всех званий и чиновДостойна также удивленьяГлубокомысленных голов!Встречаясь с кем-нибудь нарочно(Хоть прежде лично и заочноЕго не знал я никогда),Я подхожу к нему всегдаПреуниженно и учтивоИ завожу красноречивоВесьма приятный разговор:Про дождь, про лен, про скотный двор.[65]Потом без дальних объясненийИду за ним без приглашений,Являюсь запросто к жене,Сажусь, зеваю и моргаюИ жду закуски или чаю(Люблю поесть на стороне —Пусть судят дурно обо мне!),Потом иду в другое место,Опять сижу и снова жду;Особенно я там в ладу,Где есть подарок мне в видуИли красивая невеста.Уж там не выживут меня!Как им угодно, днем и ночью,И стыд и совесть затая,Я их терзаю всею мочью!Уж там насильно я как свой!Умен родитель мой косматый,Он говорил мне завсегда:«О сын мой, сын первоначатый,Не знай ни чести, ни стыда,Всё для тебя честно́ и свято,Живи на счет других людей,Обманывай всех человековИ до скончанья наших веков,Поверь, ты будешь всех умней!»

Другое правило прямоеЯ долгим опытом постиг:Хвали свое, хули чужое,Имей язвительный язык!Я к этим правилам привык.Всегда и всюду понемногуЧерню товарищей своих:Того раскрашу я развратным,Другого — пошлым дураком,Того — невеждой неприятным,Иного — явным подлецомИ, наконец, поодиначкеЗнакомых так переберу,Что все виновны без потачки,А я и прав, и чист, и вру!Смеюсь! Да что же! Так и должно:Я их обманываю всех!Я буду жить покуда можно,Как вор в чулане, без помех!..Предвижу я: близка надежда…Какой-нибудь лихой невежда,Меня прижавши в уголке,Ударит сильно по щеке.[66]Но что мне плюха!.. Звук минутный,Щелчок по носу! Bon soir.[67]Итак, неси же, ветр попутный,Неси, волны морской удар,Мою предательскую лодкуНа камни, мели и пески!..Не даром пить чужую водкуИ есть чужие пирожки.

Еще до этого я времяОдно достоинство имел,Мне сам лукавый это семяРастить и множить повелел.А именно: людей почтенных,Которых ласками я жил,Всегда я в отзывах презренныхВ знак уваженья поносил!Судил превратно и коварноПро каждый благородный домИ завсегда неблагодарноПлатил за дружеский прием!Теперь — язвительным дыханьемИ черной пеной языкаЯ облил с редким состраданьемМоих друзей исподтишка…Живут они однообразноВ стенах Пекина, без затей,Между утех и лени праздной,С самодовольствием детей,И мой расчет благоразумныйИ мой блистательный успехНередко в их беседе шумнойЗаводит дружественный смех!Улыбкой жалкого презреньяОни мне платят, гордецы,Но я факир — пустого мщеньяНе устрашились наглецы!..Живу покойно, заклейменныйПроклятьем бога и людей,И, перед всеми униженный,Жду скромно ласки и честей!..О пол почтенный, пол прекрасный,О мест окружных господа!У ваших ног, как раб подвластный,Я пресмыкаюсь завсегда,—Внемлите ж вы мольбе последней:Позвольте жить у вас в передней…Всегда тарелку и подносДержать рука моя готова,И буду лаять я как песНа своего и на чужого.

Здесь несколько строк в китайском подлиннике совершенно изглажены временем, залиты какою-то острою краскою, — и русский переводчик, при редком знании китайского языка, не в силах был связать или угадать последних идей добродетельного человека.