Предисловие к Мирозданию - Саша Немировский
Упёрт ноги носок.
Сырой, морской,
пронзительно как пахнет нынче воздух.
К закату время.
Красный шар размером
спорит с океаном.
В подплечьях скал кричат
над пеною прибоя чайки.
Овчарка
с чуть нервозным
лаем
сгоняет их с насиженных камней.
Неторопливо, величаво
птицы взлетают
и садятся на другие, по соседству.
Закат вздыхает
протяженностью теней.
Вдруг у людей,
обоих сразу, кольнуло в сердце.
Они остановились и смотрят вдаль.
Туда, где солнце в океан стремится,
набросив тучи тёмную вуаль.
Два о́блачка, похожие на лица,
плывут над горизонтом,
сливаясь медленно друг в друге.
То розовое станет голубым,
то голубое нарисовано
сияньем
на красном круге.
И это необычное слиянье
заметно только им двоим.
Эпилог
I.
Бард:
Тот самый мир, что расположен рядом с тонким,
где ночи напролёт дожди сплошной стеною,
где времени пелёнка
с утра
до вечера день впитывает жадной губкой,
а за ночь усыхает плёнки слоем,
была гора.
На ней, меж пропастью глубокой, жуткой
и высоченным клифом,
под сенью гребня —
альпийский луг. На нём деревня.
Хижины – из бревён
стены, пол земляной со сливом.
Ручей, через него мостки.
У срубов – крыши в дранке кровель,
сквозь некоторые проросли ростки.
Из домика, что в поселенье ближе к краю,
дверь открывается к коралю
там, где твари
жуют свой корм, выходит девушка.
За нею парень,
на его ногах сандали,
в руке копьё (иль это дротик)?
Она с мешком.
И каждый в стороны расходятся напротив.
Париетта:
А всё таки Рантлир не прав.
Считать, что мясо белого болотожабра похоже
вкусом на обычного оленя?
Олень питается стеблями трав,
а жабр – он хищник и не ест растений.
Да сам Рантлир – охотник тот ещё.
Копьё без промаха метнуть – то всякий сможет,
а ты попробуй поохотиться с пращёй?
Вот это сложно!
Но он красив. И с уважением относится ко мне.
Чуть что ни день седьмой,
я возле двери нахожу венок из красных редких лилий
на камне.
Из них, из высохших, уже гербарий под доской
сложился.
И в шкурах ночью с ним теплее, чем одной.
Он милый —
да! Но жаль, пока не полюбился.
Старейшая мне говорит: «Пора!»
А я вот неспособна к чувству.
Мне нравится проросшая трава,
азарт охоты.
Ветра запах,
умытый за ночь.
Долина горная, где ручеёк по руслу
журчит сквозь камни, крадучись,
стремясь к большой реке,
и над долиной горы вдалеке.
Куда они боятся подниматься без нужды.
Рантлир вчера сказал, что видел свет
в пещере, что под Рогом Варглуса, где боги
в междоусобицы период и вражды
друг с другом свой совет
держали.
Рантлир дрожал, а я смеялась.
Всё примерещилось. От страха ноги,
видно, отказали.
А так он ничего, Рантлир. Лишь малость
трусоват.
. .
Не трусоват. Скорее, осторожен.
Конечно, боги – это невозможно,
ведь Бог один. Но кто-то свет там жжёт?
. .
Опять советуешь, когда никто не ждёт?
Ты, Гаардвал, опять мешаешь мыслить.
Хоть больше нет пробелов. Мы теперь вдвоём.
Ты прав, разведать надо, выяснить,
что происходит у святой пещеры. Когда пойдём,
то заодно богам оставить в дар
тот ядовитый зуб болотожабра, убитого позавчера.
. .
Я чувствую, что свет, горящий в той пещере
имеет цель. Ты, Париетта, будь щедрее
в преподношении своим богам.
Дай вспомнить, кто из архангелов когда
упоминал мне этот нижний мир.
Мне кто-то говорил, что, мол, в него сойду и в нём останусь.
Он не любил сфирот ни смех, ни их духовный пир.
А вспомнил! Его звали Варглус.
Давай, возьмём мешок, пройдемся в гору к Рогу.
Кого-нибудь мы там найдем, навряд ли Бога.
II.
Бард:
Сфирота низших ангелов похожа
на виртуальный образ города из эдакой компьютерной
игры.
Разбросанные, никогда не рядом,
дома, как будто сложенные
в плоскость, в объёме вырастают при приближении
взгляда.
Сам наблюдатель, до поры,
не представляет их размера или формы.
Но стоит захотеть, как он мгновенно
переместится прям под стены
зданий. Вблизи они окажутся огромны.
Перемещенье
по веленью мысли не ограничено ни направленьем,
ни расстояньем.
И лишь при прохождении сквозь камень
есть ощущение сопротивленья.
Пространство воздуха, озоном пахнущее, пусто.
Иллюзия (или действительное?) небо – черно,
покрыто светом звёзд,
комет или ещё чего,
что во вселенной светит.
Светила эти устилают небо густо.
Все, кроме солнца.
«Грустно,
но не холодно», – заметит
наблюдатель. Космический мороз,
казалось, неизбежен своею стужей,
но, видимо, тепло передается
от Создателя
почти что напрямую
и греет.
Лишь наблюдатель повнимательнее,
тот обнаружит,
что вся сфирота вложена в другую,
в которой, собственно, и реет.
Пабло:
Круги моих реинкарнаций прекратились
сквозь века.
У человеческой души две половинки слились
в существо, живущее тут, в тонком мире этом.
А имя моё нет, не изменилось.
Как странно видеть прошлые все жизни свысока.
Пускай хоть и немного бледно.
Провалы их, удачи, и успех, и живопись.
Как странны эти два крыла,
чтоб в местном воздухе перемещаться.
Вот дела,
ведь я могу достичь того ж объекта
