Владимир Набоков - Стихи
3. 2. 23.
ГексаметрыЧудо
В жизни чудес не ищи; есть мелочи — родинки жизни;мелочь такую заметь, — чудо возникнет само.Так мореход, при луне увидавший моржа на утесе,внуков своих опьянит сказкой о деве морской.
Очки Иосифа
Слезы отри и послушай: в солнечный полдень, старыйплотник очки позабыл на своем верстаке. Со смехоммальчик вбежал в мастерскую, замер, заметил, подкрался,тронул легкие стекла, и только он тронул, — мгновеннопо миру солнечный зайчик стрельнул, заиграл по далекимпасмурным странам, слепых согревая и радуя зрячих.
Сердце
Бережно нес я к тебе это сердце прозрачное. Кто-тов локоть толкнул, проходя. Сердце, на камни упав,скорбно разбилось на песни. Прими же осколки. Не знаю,кто проходил, подтолкнул: сердце я бережно нес.
7 марта 1923
Памяти ГумилеваГордо и ясно ты умер, умер, как Муза учила.Ныне, в тиши Елисейской, с тобой говорит о летящеммедном Петре и о диких ветрах африканских — Пушкин.
19 марта 1923
РодинеПосвящается моей сестре ЕленеВоркующею теплотой шестая —чужая — наливается весна.Все ждет тебя душа моя простая,гадая у восточного окна.Позволь мне помнить холодок щемящийзеленоватых ландышей, когдатвой светлый лес плывет, как сон шумящий,а воздух — как дрожащая вода.Позволь мне жить, искать Творца в творенье,звать изумленье рифмы и любви.
Не укоряй в час трудного горенья,что вот я вспомнил ландыши твои.Как тень твоя, чужой апрель мне сладок.Взволнованно душа тебя зовет,текучий блеск твоих дождей и радуг,когда весь лес лепечет и плывет.Твой будет взлет неизъяснимо ярок,а наша встреча — творчески-тиха;склонюсь, шепну: вот мой простой подарок,вот капля солнца в венчике стиха.
31 марта 1923
РекаКаждый помнит какую-то русскую реку,но бессильно запнется, едваговорить о ней станет: даны человекулишь одни человечьи слова.А ведь реки, как души, все разные… нужно,чтоб соседу поведать о них,знать, пожалуй, русалочий лепет жемчужный,изумрудную речь водяных.
Но у каждого в сердце, где клад заковалакочевая стальная тоска,отзывается внятно, что сердцу, бывало,напевала родная река.Для странников верныхкачнул я дыханьем душиэти качели слогов равномерныхв бессонной тиши.
Повсюду —в мороз и на зное —встретишьстранников этих,несущих, как чудо,как бремя страстное,родину.Сам я, бездомный,как-то ночью стоял на мостув городе мглистом,огромном,и глядел в маслянистуютемнотурядом с тенью случайно любимой,стройной, как черное пламя,да только с глазамибезнадежно чужими.
Я молчал, и спросила она на своем языке:"Ты меня уж забыл?" —и не в силах я былобъяснить,что я там, далеко, на рекеилистой, тинистой, с именем милым,с именем что камышовая тишь…Это словно из ямочки в глинечерно-синийвыстрелит стриж.И вдоль по сердцуноситсяс криком своим изумленным: вий-вии!Это было в России,это было в раю…
Вот,гладкая лодка плыветв тихоструйную юность мою,мимо леса,полного иволог, солнца, прохлады грибной,мимо леса,где березовый ствол чуть сквозит белизнойстройнойв буйном бархате хвойном,мимо красных крутых береговпарчевых островков,мимо плавных полянок сырых, в скабиозахи лютиках.
Раз! — и тугие уключинызвякают, — раз! — и весло на весупроливает огнистые слезыв зеленую тень.Чу! — в прибрежном лесукто-то легко зааукал…Дремлет цветущая влага, подковылистьев ползучих, фарфоровый купалцветкаводяного.
Как мне запомнилась эта река,узорная, узкая.Вечереет…(и как объяснить,что значило русское"вечереет?")стрекоза, бирюзовая нить,два крыла слюдяных — замерлана перилах купальни…солнце в черемухах. Колокол дальний.Тучки румяные, русые.
Червячка из чехлавыжмешь, за усикивытащишь, и на крючок.Ждешь. Клюет.Сладко дрогнет леса, и блеснет,шлепнет о мокрые доскиголубая плотва, головастый бычокили хариус жесткий.А когда мне удить надоест,на деревянный навесвзберусь(…Русь!..)и оттуда беззвучно ныряюв отраженный закат…
Ослепленный, плыву наугад,ширяю,навзничь ложусь — и не ведаю, где я —в небесах, на воде ли.Мошкара надо мною качаетсявверх и вниз, вверх и вниз — без конца…Вечер кончается.Осторожно сдираю с лицалипкую травку.В щиколку щиплет малявка:сладок мне рыбийслепой поцелуй.
В лиловеющей зыбиузел огненных струй —и плыву я,горю,глотаю зарювечеровую…А теперь в бесприютном краю,уж давно не снимая котомки,качаю — ловлю я, качаю — ловлюстроки о русской речонке,строки, как отблески солнца, бессвязные…
А ведь реки, как души, все разные,нужно,чтоб соседу поведать о них,знать) пожалуй, русалочий лепет жемчужный,изумрудную речь водяных.Но у каждого в сердце, где клад заковалакочевая стальная тоска,отзывается внятно, что сердцу, бывало,напевала родная река…
8 апреля 1923, Берлин
* * *Когда я по лестнице алмазнойподнимусь из жизни на райский порог,за плечом, к дубинке легко привязан,будет заплатанный узелок.Узнаю: ключи, кожаный пояс,медную плешь Петра у ворот.Он заметит: я что-то принес с собою —и остановит, не отопрет.
"Апостол, — скажу я, — пропусти мя!.."Перед ним развяжу я узел свой:два-три заката, женское имяи темная горсточка земли родной…Он поводит строго бровью седою,но на ладони каждый изгибпахнет еще гефсиманской росоюи чешуей иорданских рыб.
И потому-то без трепета, без грустиприду я, зная, что, звякнув ключом,он улыбнется и меня пропустит,в рай пропустит с моим узелком.
21 апреля 1923
* * *В часы трудов счастливых и угрюмыхмоя благая слушает тоска,как долгой ночью в исполинских думахворочаются в небе облака.Ударит и скользнет Господь по лире,здесь отзвук — свет еще одной зари…Здесь все творит в сладчайшем этом миреи от меня все требует: твори.
Гул дантовский в тебе я слышу, тополь,когда ты серебришься пред грозой,и муравьиный вижу я Акрополь,когда гляжу на хвойный холм живой.Поет вода, молясь легко и звонко,и мотыльковых маленьких мадоннзакат в росинки вписывает тонкопод светлый рассыпающийся звон.
Так как же мне, в часы нагие ночитомясь в себе, о, как же не творить,когда весь мир, весь мир упрямый хочетсо мной дышать, гореть и говорить?
28. 4. 23.
* * *О, как ты рвешься в путь крылатый,безумная душа моя,из самой солнечной палатыв больнице светлой бытия!И, бредя о крутом полете,как топчешься, как бьешься тыв горячечной рубашке плоти,в тоске телесной тесноты!
Иль, тихая, в безумье тонкомгудишь-звенишь сама с собой,вообразив себя ребенком,сосною, силовьем, совой.Поверь же соловьям и совам,терпи, самообман любя, —смерть громыхнет тугим засовоми в вечность выпустит тебя.
2 мая 1923
