Евгений Евтушенко - Счастья и расплаты (сборник)

Одна минута зла

Батарея испанской «Голубой дивизии» когда-то разрушила снарядом часовню в Новгородской области. Она была восстановлена на деньги бывшего «голубодивизца» по его собственному почину.

У мирового зла – чесотка.Всего одна минута зла,и новгородская часовняв снарядных дырах оползла.

Испанцы, «голубодивизцы»,не слишком плачась о попах,залопотали, как девицы,в крест не нацелясь, но попав.

Потом, приехав к нам по туру,испанский бывший офицернам оплатил тот выстрел сдуруза свой ошибочный прицел.

Всем, кроме совести, торгуя,он чист перед своей виной.Но кто простит вину другую —нам за войну с родной страной?

Мы столько овощехранилищпостыдно сделав из церквей,на покаяние решились,а стыд со временем стыдней.

Придется долго нам стараться,губами ерзать по кресту,чтобы в припадках реставрацийвернуть всем храмам красоту.

К свой стране теряли жалостьв гулаговские времена.Дай Бог, чтобы не продолжаласьс народом собственным война.

Война прошла, но чья победа?В нас что-то выжжено дотла.Приходится платить полвекалишь за одну минуту зла.

Неволнуйчики

Мы живем в одном времении с бабусями сирыми,и с волненьями в Йемене,и с волненьями в Сирии.

Жить хотим посчастливеежлобской жизнью кощейской.Да и что нам до Ливии,до станицы Кущевской.

Нам бы больше валюточки.Нам вредны даже вздохи.Мы вообще неволнуйчикинашей нервной эпохи.

Взрывы и наводненияв Чили и Конотопе —это лишь треволнениятех, кто взорван, утоплен.

Так, наверно, не выскажутлюди этой породы,но дыханье их выстужит,не дай Бог, все народы.

Все взорвется на светене террором, не буйством,а палаческим этимсволочным неволнуйством.

Прощание с Вацлавом Гавелом

Теперь все не верят политикам на слово,не зная, что скрыто у них на уме,но люди поверили в Гавела Вацлава,спасшего право на Слово в тюрьме.И рядом с примазавшимися нуворишамик его могиле придут в этот деньтень Сахарова,          что-то недоговорившая,и Палаха          недогоревшая тень.Всегда оккупация —          ложь аморальная.К могиле придет,          себя сам не простя,танкист,          застрелившийся где-то в Моравии,нечаянно там раздавивший дитя.И Восемь Отважных с коляскою детскоюпридут на могилу,          плакаты неся.Моя телеграмма наивная,          дерзкая,туда прилетит,          пожелтевшая вся.

Рос я вблизи нумерованных ватников,двух арестованных дедушек внук,Мир я ушами, глазами ухватывал,и у ноздрей на свободу был нюх.Песню поймал среди вьюжного вояв ближнем Гулаге —          ее не забыть! —«Сбейте оковы, дайте мне волю!Я научу вас свободу любить».Свобода…          Успели вовсю измарать ее,словно одну из обманутых дур.Ловко притворные демократииэто же скрытый подвид диктатур.Как нам бациллы бесправия вывести?Кто в человечестве полностью чист?Где государство сплошной справедливости?Кто нас достоин свободе учить?Как вырабатывать совести правила,где вне закона вражда и война —вот что у края могилы ГавелаЧехия думает,          и не одна.Столько уж лет мы без Гитлера, Сталина,а на планете все не путем.Знаем, что надо свободу отстаивать.Кто нам подскажет —          что делать потом?!

В первые же дни оккупации Чехословакии советскими войсками в 1968 году Е. Евтушенко послал телеграмму протеста против вторжения на территорию братской Чехословакии в адрес Политбюро, телеграмму поддержки правительству Дубчека, беспрецедентно арестованному у нас в гостях, и стихотворение «Танки идут по Праге». Во время Перестройки Председатель Национального Собрания Дубчек, приехав в СССР, выразил поэту сердечную благодарность.

Когда Гавел был арестован, Евтушенко вместе с другими российскими писателями подписал ходатайство о его освобождении. Гавел был выпущен из тюрьмы. Они виделись во время приезда Гавела в СССР с первым официальным визитом и в Словакии после его ухода с президентского поста, где Евтушенко был председателем жюри кинофестиваля.

Имена Восьми Отважных, вышедших на Лобное место 26 августа 1968 года с протестными плакатами против оккупации Чехословакии: Лариса Богораз, Наталья Горбаневская с ребенком, Вадим Делоне, Владимир Файнберг, Владимир Дремлюга, Павел Литвинов, Татьяна Баева, Константин Бабицкий. Все они давно полностью реабилитированы.

Ян Палах – пражский студент, покончивший с собой самосожжением в знак протеста против оккупации.

Самоубийство советского танкиста в Моравии было далеко не единственным.

Не надо бояться народа

Не надо бояться народа,когда он за правду встает,а если он не без урода,он все же родимый народ.

Но надо быть мудрым народуи в злобу не впасть потому,чтоб вновь не довериться сброду,примазавшемуся к нему.

Свобода – опасная краля.Повертит хвостом, и где след?И так уже сколько укралиИз рук у народа побед.

Валерия Новодворская

(воспоминание о площади Маяковского 1987 года)

Над ней смеются все почти в России,упражняясь в матерке,но все-таки трехцветный флаг впервыея видел в ее слабенькой руке.

Поэт, воспевший паспорт молоткастый,ты слышал там, на Маяковке, смехнад женщиной очкастой и щекастойи хруст древка на обозренье всех?

Флаг вырывали с наслажденьем, хряском.Надеюсь я, что ни один мой сынне будет белым и не будет красным,а просто человек и гражданин.

Мне бы…

Мне бы          летать во все разные небы —их в мире не меньше, чем есть человечеств у нас.Я из человеков,          а значит, из инков,                    ацтеков                              и греков.Я из атлантидцев-провидцев,          но космос держу про запас.А мне бы          соединить в ариаднины нити все Webы,чтоб разум не превратился          из мудреца в подлеца,чтоб кисть,          и лира,                    и Cellоне потеряли человеческого лица.Мне бы —          лицеискателем быть на базарах Сибири,                    Аддис-Абебы,где красота сокрыта          в шрамах,                    в морщинах судеб.

В наш век межгалактийных рейсов,что стоят фейсбуки          без человеческих фейсов,когда вместо лиц – штамповка,          сплошной лицевой ширпотреб?Мне бы          попробовать в мире все хлебы,пригубить все губы и вина,          все звезды бы взять на зубок.К приходу волхвов – не волков          аккуратно почистить все хлевы,и теплую руку пожать,          человеку по имени Бог.

Люсины раненые

Памяти Е. Боннэр

Видно, всем твоим раненым          силы ты все отдала́,подсчитать всех, кого ты спасла,          не берусь.Не успела спасти          лишь Багрицкого Всеволода,называвшего даже не Люсей тебя, —          просто: «Люсь».На плечах твоих раненые не охали,а пытались сквозь зубы шутить —          хоть с кровцой,и потом поправлялись,          кирзовками в латках по Пруссии грохали,у Рейхстага снимались на память с притворной ленцой.А кого вы все вместе спасли на плечах —          не эпоху ли?Спели в будущем вам          Окуджава и Галич,                    Высоцкий и Цой.Вы не шейте надеждам пока преждевременных саванов.Не подходит им эта одежда и этот фасон.Самый-самый застенчивый воин в истории,          Сахаров,медсестрой фронтовой, как спаситель, спасен.Есть у совести русской спасители от умирания.Человек еще не наступившего дняоказался последним подобранным Люсиным раненым,тем, кого она вынесла из-под огня.

Дилемма Маркса

Забыт был Маркс неаккуратненько,сам перестал марксистом быть,в объятьях «зэковского» ватникауспев провинности отбыть.

Стал Маркс с надеждой делать выкладки,когда цунамскою волной«Позор капитализму!» выкликивновь сотрясли весь шар земной,Маркс, на чапаевские выходкиготов,          чуть не вскричал: «За мной!»

Но разум был еще вселенский.Маркс ощутил, как боль в боку,что вдруг исчезнет штрудель венскийк божественному кофейку.

И кто тогда сумеет выместивесь мусор с буйных площадейв осознанной необходимости,где нет сознательных людей?

Не разберешь, что кому надо,Лишь ясно – все передрались.Весь шар земной – он коммуналка,где «изм» живой – лишь вандализм.

И в «Бобби», мирного, примерного,еще пока безревольверного,решил преобразиться Маркс —новейший укротитель масс.

Утихомирить всех старается,оправдывая свой паек,вкушая между демонстрациямисвой аппетитный кофеек.

Но, впрочем, судя по всем признакам,как собран он и деловит,кто знает —          может, с прежним призракомпартнерство он возобновит.

Богдан и Лариса