Последняя крестьянка - Валентина Гусева
В Год литературы
«…иногда приходит мысль… сесть у рынка с шапкой-ушанкой, рядом пристроить плакат и просить у простого народа помощи».
Из статьи «Как выживает писательское сообщество Новг. обл.»
Посвящается Молоканову А.
В
маленьком кабинете у окна, выходящего на шумную улицу города, одиноко сидел главный редактор и, сжав голову руками, бездумно смотрел на мелькающих за окном прохожих. Нет, он думал. Думал глубоко, мрачно и безнадежно. Думы его были связаны с выпуском журнала «Город литературный». Денег на выпуск очередного номера не было. Спонсорской помощи не хватило. Он еще раз просмотрел лежащий перед ним список спонсоров, на помощи которых держался журнал. Звонить больше было некому. Да и, как всегда, клянчить деньги было стыдно.
Вздохнув, он поднялся со стула, и медленно подошел к незапертому сейфу. Открыв его жалобно скрипнувшую дверцу, редактор долго смотрел на серый холодный металл пустой полки.
— Осталось одно, — вдруг решительно произнес он, с силой захлопнул сейф, так что ключ, выпав из замочной скважины, звонко звякнул об пол, оделся, почему-то внимательно осмотрел свою зимнюю немодную шапку, плотно нахлобучил ее на голову и, заперев кабинет, быстро зашагал к центру города.
Он шел уверенной походкой человека, знающего, чего он хочет и знающего также, что то, чего он хочет, он обязательно получит.
Главный редактор шел просить милостыню у народа.
Но по мере приближения к месту решения своей проблемы, уверенность его стала заметно ослабевать. Все-таки предстоящая сфера деятельности была для него совершенно неизведанной областью. И замедливший шаг редактор решил проконсультироваться у знающего человека. Поэтому он свернул на оживленную улочку, ведущую к главной площади, и остановился около сидящего у тротуара плохо одетого старика, в снятой шапке которого поблескивало несколько монет. Он сел рядом и тоже снял шапку.
— Проваливай, место занято, — неприязненно посмотрев на редактора, резко сказал нищий.
— Не гони, а послушай меня, — миролюбиво сказал редактор, достал журнал и рассказал оторопевшему нищему всю историю своей беды. Нищий, польщенный доверием редактора, оживился.
— Я тебе помогу, — сказал он.
— У храма, куда ты идешь, много не заработаешь. Садись у памятника, — и он кивнул в сторону главной площади.
— Там много иностранцев. Долларов нахапаешь.
— Сам-то чего там не сел, — спросил редактор.
— Гоняют, — удрученно ответил нищий. Тебя не тронут, у тебя прикид другой. И он оценивающе осмотрел добротное пальто редактора. Хотя это может быть и минусом, — со знанием дела дополнил он. Во всяком случае, я — бомж, а ты — редактор, выкрутишься. Да ты не переживай, я тебе помогать буду. Журнал-то твой я читывал — стоящий. Когда-то и я статейки в него посылал. Печатали.
— О! Да ты не простой нищий, — удивился редактор.
— Все мы с непростой историей, — задумчиво сказал старик. — Вот и ты тоже.
— Я надеюсь на лучшее, — вздохнул редактор.
— Подожди, — остановил бомж поднявшегося было редактора. — На, для начала, давай шапку.
Бомж полез за пазуху, вытащил пакетик и бросил его в шапку обескураженного редактора. Это была дневная выручка нищего. Редактор не стал отнекиваться, растроганно поблагодарил старика и пошел к памятнику.
— Да ты журнал-то рядом положи, поможет, — услышал он еще одно наставление нового товарища.
Приблизившись к памятнику, редактор дождался, когда экскурсовод уведет группу китайских туристов, выбрал местечко, положил шапку, рядом журнал и, преодолев явившуюся откуда-то робость, сел на дипломат и огляделся. Недалеко на фоне серого осеннего неба вырисовывались золотые купола храма.
— Помоги, Господи, — глядя на храм, прошептал неверующий редактор.
А к памятнику уже приближалась новая группа иностранных туристов. Вроде японцы (или корейцы). Редактор подвинул журнал и шапку поближе и смиренно опустил глаза на каменную мостовую. В поле зрения показались модные на толстых подошвах ботинки. Подняв глаза, он встретился с недовольным взглядом экскурсовода.
— Здесь нельзя, — сказал тот.
— Можно, — ответил редактор, — даже нужно.
Между тем японцы (или корейцы) окружили, но не памятник, а редактора. И вопросительно глядя на экскурсовода, что-то спрашивая его и потихоньку разговаривая между собой, стали рыться в сумочках.
— Нет, нет, — озабоченно увещевал их экскурсовод по-английски, — это алкоголик, пьяница, — и презрительно кивал в сторону редактора.
От слов экскурсовода, возникшая было робость редактора, мгновенно испарилась. Указав пальцем на журнал, затем на шапку, он убедительно заговорил:
— Спонсор, журнал, помощь, — и, тыкая в свою грудь, — я есть редактор. Он не решился говорить по-английски, опасаясь ненужных расспросов. От оживившихся иностранцев в шапку посыпались монеты и долларовые бумажки. Экскурсовод с кем-то раздраженно разговаривал по телефону. Затем стал спешно уводить группу. Уходя, японцы (или корейцы) дружелюбно хлопали редактора по плечу, улыбались, фотографировали его, сочувственно говорили.
— Писатель, Россия, плохо. Качали головами.
Оставшись один, главный редактор разложил выручку по карманам.
— А хорошо, и налог платить не надо, — повеселел он.
И он замурлыкал пришедшую ему на ум песенку бродяги Р. Стивенсона: «Вот как жить хотел бы я, надо мне немного, небеса над головой да еще дорога»…
— Ну, дорога-то ему обеспечена, — услышал он чей-то голос — Да и небеса тоже, — дополнил другой, — только в клеточку.
Мимо него со смехом прошли двое.
Между тем день клонился к вечеру, иностранцы больше не появлялись, а немногочисленные соотечественники недоуменно смотрели на хорошо одетого нищего и демонстративно-презрительно проходили мимо, почти задевая ногами пустую шапку. Со стороны здания областной Думы дул холодный, ничего хорошего не обещающий ветер. Чтобы не замерзнуть, редактор поднялся, обошел вокруг памятника и сел лицом к храму. Здесь было потеплее. Он уютно прижался к стальной решетке памятника, зевнул и, устав ждать, задремал было, но вдруг кто-то грубо хлопает его по плечу.
Вздрогнув, редактор открывает сонные глаза. В лицо бьет свет электрического фонарика. Фонарик в руках человека в форме полицейского.
— Веди его в машину, — оборачивается он к стоящему поодаль другому полицейскому.
Редактора грубо хватают и, не обращая внимания на заверения, что он трезвый, не бомж и сейчас все объяснит, его не слушают, тащат к машине, заталкивают в нее, кидают следом дипломат и захлопывают дверцу.
Через несколько минут машина останавливается, дверь открывают и полицейские, не взирая на активное сопротивление редактора, кричащего, что это недоразумение и он будет жаловаться, еще более активно водворяют его в камеру. Редактор обводит взглядом помещение, садится на нары, начинает обдумывать ситуацию.
— Да, придется переквалифицироваться в управдомы, — с горькой иронией вспоминает он финальный этап похождений Остапа Бендера.
Но судьба приготовила редактору иной, совершенно неожиданный поворот в его не менее важном, чем у Бендера предприятии. Под утро ему удалось уснуть. Его разбудил лязг открываемой металлической двери.
— На выход, — объявил стоящий у входа полицейский.
