Борис Корнилов - Стихотворения. Поэмы

<1936>

Ночные рассуждения

Ветер ходит по соломе.За окном темным-темно,К сожаленью, в этом домеПерестали пить вино.

Гаснет лампа с керосином.Дремлют гуси у пруда…Почему пером гусинымНе писал я никогда?

О подруге и о друге,Сочинял бы про людей,Про охоту на Ветлуге,Про казацких лошадей.

О поступках,О проступкахТы, перо, само пиши,Сам себя везде простукав,Стал бы доктором души.

Ну, так нет…Ночною теньюВозвышаясь над столом,Сочиняю сочиненьяСамопишущим пером.

Ветер ползает по стенам.Может, спать давно пора?Иностранная система(«Паркер», что ли?)У пера.

Тишина…Сижу теперь я,Неприятен и жесток.Улетают гуси-перьяКосяками на восток.

И о чем они толкуют?Удивительный народ…Непонятную такуюРечь никто не разберет.

Может быть, про дом и лес мой,Про собак — моих друзей?..Все же было б интересноПонимать язык гусей…

Тишина идет немаяПо моей округе всей.Я сижу, не понимаяРазговорчивых гусей.

<1936>

Молодой день

Потемневшей,   студеной водоюи лежалой травою не зря,легкой осенью молодоюпахнет первое сентября.Также умолотом, овином,засыпающим лесом вдали —этим сытым, неуловимым,теплым запахом всей земли.И заря не так загорелась,потускнее теперь она.Это осень,сплошная зрелость,ядра яблок,мешки зерна.Это дыни —зеленое пузо,или, может, не пузо —спиназамечательного арбуза,по-украински — кавуна.Все довольны.Все старше годом.Пусть приходит мороз и снег —к зимним яростным непогодамприспособлен теперь человек.Молодые поэты пишуто начале своей зимы.Что-де старость настанет скоро —на висках уже седина…Это осень житья людского,непреклонно идет она.Может, правда.И вечер темный,и дожди,и туман, и тень…Только естьмолодой,огромный,каждой осенью ясный день.Он покрытый летним загаром,в нем тюльпаны-цветы плывут,этот день золотой недаромвсюду юношеским зовут.Все знаменакрасного цвета,песня пьяная без вина —это даже, друзья, не лето,это радостная весна.И налево идути направо.Поглядите —и там и тут,на любовь и молодость правоотвоевывая, идут.И в Германии,и в Сибири,громыхая — вперед, вперед —в целом мире,в тяжелом миреэтот день по земле идет.Льется песня, звеня, простаянад полями,лесами,водой,чтобы наша одна шестаястала целою,молодой.Чтобы всюду были спокойны,чтобы пакостные скорейк черту сгинулизло и войны —порожденье слепых зверей!А дорога лежит прямая,по дороге идут легки,в подтверждение поднимаяк  небу властной рукой штыки.Я опять подпевать им буду,седину на виске забуду,встану с ними в одном ряду.И спокойныйи верный тоже —мне от них отставать не след —ничего, что они моложе,дорогие,на десять лет.Я такое же право имею,так же молодость мне дорога —револьвер заряжать умеюи узнаю в лицо врага,За полками идут колонны,перестраиваясь в каре,и по улицам Барселоны,и в Париже,и в Бухаре.Песня в воздухе над водою,над полями,лесами, — не зря,легкой осенью молодоюпахнет первое сентября.

<1936>

Разговор

Верно, пять часов утра,не боле.Я иду —знакомые места…Корабли и яхты на приколе,и на набережной пустота.Изумительный властитель тронаи властитель молодой судьбы —Медный всадникподнял першерона,яростного, злого,на дыбы.Он, через реку коня бросая,города любуется красой,и висит нога его босая, —холодно, наверное, босой!Ветры дуют с оста или с веста,всадник топчет медную змею…Вот и вы пришлина это место —я вас моментально узнаю.Коротко приветствие сказали,замолчали,сели покурить…Александр Сергеевич,нельзя лис вами по душам поговорить?Теснотой и скукой не обижу:набережная — огромный зал.Вас таким,   тридцатилетним, вижу,как тогда Кипренский написал.И прекрасен,и разнообразен,мужество,любовьи торжество…Вы простите —может, я развязен?Это — от смущенья моего!Потому что по местам окрестнымот пяти утра и до шестивы со мной —   с таким неинтересным —соблаговолили провести.Вы переживете бронзы тленьеи перемещение светил, —первое свое стихотвореньея планиде вашей посвятил.И не только я,а сотни, может,в будущие грозы и боивам до бесконечия умножатлюди посвящения свои.Звали вы от горя и обмановв легкое и мудрое житье,и Сергей Уварови Романовполучили все-таки свое.Вы гуляли в царскосельских соснах —молодые, светлые года, —гибель всех потомков венценосныхвы предвидели еще тогда.Пулями народ не переспоря,им в Аничковом не поплясать!Как они до Черного до моряудирали —трудно описать!А за ними прочих вереница,золотая рухлядь,ерунда —их теперь питает заграница,вы не захотели бы туда!Бьют часы уныло…Посветало.Просыпаются…Поют гудки…Вот и собеседника не стало —чувствую пожатие руки.Провожаю взглядом…Виден слабо…Милый мой,неповторимый мой…Я иду по Невскому от Штаба,на Конюшенной сверну домой.

<1936>

Последняя дорога

Два с половиной пополудни…Вздохнул и молвил: «Тяжело…»И все —И праздники и будни —Отговорило,Отошло,Отгоревало,Отлюбило,Что дорого любому было,И радовалосьИ жило.

Прощание.Молебен краткий,Теперь ничем нельзя помочь —Увозят Пушкина украдкойИз Петербурга в эту ночь.

И скачет поезд погребальныйЧерез ухабы и сугроб;В гробу лежит мертвец опальныйРогожами укутан гроб.Но многим кажется —ВсесильныйТеперь уже навеки ссыльный.И он летитК своей могиле,Как будто гордый и живой —Четыре факела чадили,Три вороные зверя в мыле,Кругом охрана и конвой.Его боятся.

Из-за гроба,Из государства тишиныИ возмущение и злобаЕго, огромные, страшны.

И вот, пока на полустанкахМеняют лошадей спеша,Стоят жандармы при останках,Не опуская палаша.

А дальше — может, на столетье —Лишь тишина монастыря,Да отделенье это третье —По повелению царя.

Но по России ходят слухиВсе злей,Звончее и смелей,Что не забыть такой разлукиС потерей совести своей,Что кровью не залить пожаров.

Пой, Революция!Пылай!Об этом не забудь, Уваров,И знай, Романов Николай…

Какой мороз!И сколько новыхТеней на землю полегли,И в розвальни коней почтовыхДругую тройку запрягли.

И мчит от подлого людскогоЛихая, свежая она…Могила тихая у ПсковаК шести часам обнажена.

Все кончено. Устали кони,Похоронили. Врыли крест.А бог мерцает на иконе,Как повелитель здешних мест,Унылый, сморщенный,Не зная,Что эта злая старина,Что эта робкая, леснаяПрекрасной будет сторона.

<1936>