Даниил Андреев - Стихотворения и поэмы
126
Быть может, нынче, невской полночью,Дух из своей ограды вышел:В Тебе, в Тебе я странно слышалПокой, огромный как чертог,И там, в тумане лунно-солнечном,Не знаю, что и чем творилиТе, кто столетьями усилийК Тебе взойти сквозь гибель смог.
127
Там души гор вздымали, шествуя,Хорал ко Храму Солнца Мира;Там многоцветные эфирыПростерлись, как слои морей…Там клиры стихиалей, пестуяЦветы лугов песнопоющих,Смеясь, звенели в дивных кущахНепредставимых алтарей.
128
И, точно в беззакатных праздникахНезримый град России строя,Там родомыслы и героиУже творили купола,А души гениев – и праведных —Друг другу вниз передавалиСосуды света – дале, дале,Все ниже, ниже – к лону зла.
129
О, не могу ни в тесном разуме,Ни в чаше чувств земных вместить я,Что сверх ума и сверх наитьяТы дал теперь мне, как царю;Что не словами, но алмазамиТы начертал в кровавом небе;О чем, как о насущном хлебе,Теперь стихом я говорю.
130
Нездешней сладостью и горечьюПознанья жгучего отравлен,Кому Российский космос явленСквозь щель обрушившихся плит;Он будет нем на шумном сборищеИ полн надежд в годину страха,Он, поднятый из тьмы и праха,Как собеседник, в Твой Синклит.
131
Там, в осиянном средоточии,Неразрушимом, недоступном,И по блистающим уступамМиров, готовятся путиИ строят праведные зодчиеДуховный спуск к народам мира —Вино небесного потираЭпохам будущим нести.
132
…Так душу бил озноб познания,Слепя глаза лиловым, чермным,И сквозь разъявшийся Infernum[4]Уже мерцал мне новый слой —Похожий на воспоминаниеО старой жизни с прежним телом,Как будто кто-то в белом-беломК лицу склонялся надо мной.
133
Та белизна была бездушною,Сухой, слепой, небогомольной,И странно: стало больно-больно,Что кончен вещий лабиринт,Что врач склонился над подушкою,Что всюду – белизна палаты,А грудь сдавил, гнетя как латы,Кровавый, плотный, душный бинт.
1949—1953
г. Владимир
Предварения
* * *
Мы на завтрашний день негодуем, и плачем, и ропщем.Да, он крут, он кровав — день побоищ, день бурь и суда.Но он дверь, он ступень между будущим братством всеобщимИ гордыней держав, разрушающихся навсегда.Послезавтрашний день — точно пустоши после потопа:Станем прочно стопой мы на грунт этих новых веков,И воздвигнется сень небывалых содружеств Европы,Всеобъемлющий строй единящихся материков.Но я вижу другой — день далекий, преемственно третий,Он ничем не замглен, он не знает ни войн, ни разрух;Он лазурной дугой голубеет в исходе столетья,И к нему устремлен, лишь о нем пламенеет мой дух.Прорастание сморщенных, ныне зимующих всходов,Теплый ветер, как май, всякий год – и звучней, и полней…Роза Мира! Сотворчество всех на земле сверхнародов!О, гряди! поспешай! уврачуй! расцветай! пламеней!
1952
<Сквозь тюремные стены>
Завершается труд, раскрывается вся панорама:Из невиданных руд для постройки извлек я металл,Плиты слова, как бут, обгранил для желанного храма,Из отесанных груд многотонный устой создавал.
Будет ярус другой: в нем пространство предстанет огромней;Будет сфера – с игрой золотых полукруглых полос…Камня хватит: вдали, за излучиной каменоломни,Блеском утра залит непочатый гранитный колосс.
Если жизнь и покой суждены мне в клокочущем мире,Я надежной киркой глыбы камня от глыб оторву,И, невзгодам вразрез, будет радость все шире и ширеВидеть купол и крест, довершаемые наяву.
Мне, слепцу и рабу, наважденья ночей расторгая,Указуя тропу к обретенью заоблачных прав,Все поняв и простив, отдала этот труд Всеблагая,Ослепительный миф — свет грядущего – предуказав.
Нет, не зодчим, дворцы создающим под солнцем и ветром,Купола и венцы возводя в голубой окоём —В недрах русской тюрьмы я тружусь над таинственным метром
До рассветной каймы в тусклооком окошке моем.
Дни скорбей и труда — эти грузные, косные годыРухнут вниз, как обвал, — уже вольные дали видны, —Никогда, никогда не впивал я столь дивной свободы,Никогда не вдыхал всею грудью такой глубины!
В круг последних мытарств я с народом безбрежным вступаю —Миллионная нить в глубине мирового узла…Сквозь крушение царств проведи до заветного края,Ты, что можешь хранить и листок придорожный от зла!
1950—1956
Сквозь природу
* * *
Вы, реки сонныеДа шум сосны, —Душа бездоннаяМоей страны.
Шурша султанами,Ковыль, пырейСпят над курганамиБогатырей;
В лесной глуши горя,Не гаснет сказПро доблесть Игоря,Про чудный Спас.
И сердцу дороги,Как вещий сон,Живые шорохиБылых времен:
Над этой поймоюКостры древлян,Осины стройныеСырых полян,
Луна над мелями,Дурман лугов,В тумане медленномВерхи стогов,
Вода текучаяВсе прочь и прочь, —Звезда падучаяВ немую ночь.
1937—1950
* * *
Леший старый ли, серый волк ли —Все хоронятся в дебрь и глушь:Их беседы с людьми умолкли,Не постигнуть им новых душ,Душ, сегодня держащих власть,Чтобы завтра уйти иль пасть.
Но меня приняла РоссияВ свое внутреннее жилье;Чую замыслы потайныеИ стремленье, и страсть ее,И звезду, что взошла в тишиНепрочтенной ее души.
Только этой звезде покорен,Только этой звездой богат,Прорастание древних зёренИ вселенский грядущий садСлышу в шорохе хвойных ваий,В вольных хорах гусиных стай,
В буйной радости непогоды,В беззаконной ее гульбе,И в лучистых очах народа,И в кромешной его судьбе,И в ребятах, кто слушать радВ век каналов про Китеж-град.
И учусь я – сквозь гул машинный,Говор, ругань, бескрылый смех,Шорох бабьей возни мышиной,Спешку графиков, гам потех —Слушать то, что еще народСам в себе не осознает.
И друзей – не чванливых, грубых,Но таких, кто мечтой богат,Не в правленьях ищу, не в клубахИ не в теплом уюте хат,Но в мерцании встречных глаз,В недомолвках случайных фраз.
1950
* * *
Другие твердят о сегодняшнем дне. Пусть! Пусть!У каждого тлеет – там, в глубине — Таинственнейшая грусть.
Про всенародное наше Вчера, Про древность я говорю;Про вечность; про эти вот вечера, Про эту зарю;
Про вызревающее в борозде, Взрыхленной плугом эпох,Семя, подобное тихой звезде, Но солнечное, как бог.
Не заговорщик я, не бандит, — Я вестник другого дня.А тех, кто сегодняшнему кадит, — Достаточно без меня.
1955
Древнее
Над рекою, в нелюдном предвечерии,Кочевой уже потрескивал костер,И туманы, голубые как поверия,Поднимались с зарастающих озер.
Из-за мыса мелового, по излучинеОгибая отражающийся холм,С зеленеющими ветками в уключинеПоказался приближающийся челн.
И стремительно, и плавно, и таинственноЧуть серел он в надвигающейся тьме,И веслом не пошевеливал единственнымСам Хозяин на изогнутой корме.
Борода иссиня-черная да волосы —Богатырская лесная красота:Лишь рубаха полотняная без поясаДа штаны из домотканого холста.
Этим взором полесовщик и сокольничийМог бы хищную окидывать тайгу;Этой силою двуперстие раскольничьеУтверждалось по скитам на берегу;
Этой вере, этой воле пламенеющейПокоряются лесные божества,И сквозь сумерки скользит он – власть имеющий,Пастырь бора, его жрец, его глава.
И, подбрасывая сучья в пламя дикое,Я той полночью молился тьме былой —Вместе с нежитью лесной тысячеликою,Вместе с горькою и чистою смолой.
1945—1950