Ариэль - Силвия Плат
Порез
Посвящается Сьюзан О’Нил Роу
Вот номер так номер —
Свой палец вместо луковицы!
Почти отхватила кончик,
Не считая тонкого
Лоскутка кожи,
Макушки шляпы
Мертвенно-белой,
А ниже – кровавый плюш.
Маленький паломник,
Индеец содрал с тебя скальп томагавком.
Твой турецкий молитвенный коврик
Теперь развернулся
Прямо от сердца.
Я на него ступаю,
Потрясая своей бутылкой
Розового шампанского.
Мне есть что отметить.
Из пореза-окопа
Выбегают миллионы солдат,
И на каждом – алый мундир.
На чьей они стороне?
О, мой гомункул,
Больна я.
Проглотила таблетку – убить
Чувство,
Тонкое, словно бумага.
Диверсант.
Камикадзе юный —
Пятно на твоем газовом,
Ку-клукс-клановском,
Старом платке,
Растекаясь, темнеет. Когда
Шарообразная мякоть
Твоего сердца
Вступает в битву с маленькой
Мельницей тишины,
Как ты подпрыгнешь,
Раненый ветеран,
Грязная девчонка,
С пеньком вместо пальца большого.
Вяз
Посвящается Рут Фейнлайт
Я знаю дно, так она говорит, я изучила его корнями:
И этого ты боишься.
Да не боюсь я – я там бывала.
Ты море ли слышишь во мне,
Рокот его недовольный?
Или глас пустоты – безумье свое?
Любовь – это тень.
Как лежишь ты и плачешь после!
Слушай подков ее стук – прочь унеслась,
точно лошадь.
Я буду скакать на ней ночь напролет, галопом,
Пока голова твоя камнем не станет
и тонким дерном – подушка,
Звучащая эхом.
Или мне подарить тебе звуки ядов?
Дождь идет в тишине великой.
Плод его – металлически-белый, словно мышьяк.
Я страдала от зверств закатов.
Сожжена до корней —
Мои алые нити горят и топорщатся, точно проволока.
Я рассыпаюсь в осколки, что парят,
словно клубы дыма.
Ветер подобной силы
Не переносит свидетелей: придется кричать.
Да и луна беспощадна: цеплялась,
Волокла жестоко в бесплодье.
Ее сиянье меня пугает. Или, может, ее я схватила?
Я ее отпускаю. Да, я отпускаю ее —
плоской и умаленной,
Как пациентку – после операции трудной.
Будто твои ночные кошмары владеют мною,
одаривая меня!
Во мне поселился крик.
По ночам он рвется наружу,
Ищет, сверкая когтями, в кого бы влюбиться.
Меня пугает темная тварь,
Что спит у меня внутри:
День напролет ощущаю шевеленье крыл ее мягких
и тихую злобу.
Мимо бегут облака, исчезают.
Бледные, невозвратные – они не любви ли лики?
И этим вот я занимаю свое сердце?
Большее знание мне недоступно.
Что это, что за лицо —
Лицо убийцы в путаной рамке ветвей?
Шипит кислотой змеиного яда,
Парализует волю. Это – отдельные, тихие неудачи.
Они убивают. Убивают. Убивают.
Ночные танцы
В траву упала улыбка.
Необратимо!
Как затеряются твои танцы ночные —
В математике, может?
Так изящны прыжки и спирали —
Они, конечно же, неустанно
Бродят по миру, и мне не придется сидеть здесь,
Навеки лишенной дара лицезреть красоту, дара
Вздохов твоих легких, промокшей травы,
Аромата твоих скольжений и лилий, лилий.
Их плоть кровных уз не знает.
Холодные личности складки, каллы,
Себя украшающий барс —
Пятна на шкуре и вихрь лепестков жарких.
Сколько пространств должны
Пересечь кометы,
Сколько прощаний и слов равнодушно-холодных!
Твои движенья спадают с тебя, осыпаясь, —
Человечные, теплые, – после их розовый свет
Трескается, как корка, и кровью исходит
Сквозь забывчивость черных небес.
За что мне даны
Эти светочи, эти планеты,
Что падают, будто благословенья
и снежные хлопья,
Белые шестиконечные звездочки —
На веках моих, на губах, волосах.
Касаются. Тают.
Нигде.
Октябрьские маки
Совладать с такими юбками не под силу даже
солнечным облакам —
Что ж говорить о женщине в «Скорой помощи»,
Чье алое сердце сияет через халат гордо
и откровенно.
Дар, дар любви,
Совершенно
Не прошенный небом,
Поджегшим газ угарный, что бледно горит,
И глазами,
Застывшими под шляпами-котелками.
О Боже, да что я такое,
Чтоб эти недавние рты все вскрикнули разом
В лесу морозов, на васильковой заре!
Берк-Пляж
(I)
Вот, значит, море – великое отступленье.
Как помогает солнца бальзам моему жару?
Неоновые шербеты, вынутые из морозилки
Бледными девушками, странствуют сквозь эфир
в опаленных руках.
Почему тут так тихо? Что они все скрывают?
У меня есть ноги, я двигаюсь и улыбаюсь…
Убивают звуки движенья песчаные дюны;
Их – мили и мили. Приглушенные голоса —
Дребезжащие и потерянные, вполовину
былой силы.
Линии зренья, обожженные лысым пейзажем,
Стреляют назад, как резинка рогатки,
и владельцу же делают больно.
Что ж удивляться, что
