Александр Ермаков Зильдукпых - Манна

Часть вторая

Дурной сон

Буревестник, хорошо размявшись,На песочке рыбное поелИ, вразвалку, быстро разбежавшись,Над морской пучиной полетел.В декабре разгневалась стихия.Революционный пятый годПоказал какие мы лихие —Пролетарский избранный народ,Царским равнодушием взбешённый,Нищетой до ручки доведён,Выжатый, замученный, голодный.Есть и вождь – он целеустремлён.Фабрики стоят, стоят заводыИ поместья схвачены огнём.Разгулялась буря на два года.А на баррикадах кровь ручьём!А на баррикадах мрут студенты,Прогрессивных фракций молодёжь,Левые эсеры и кадеты,Нигилисты – опьянила ложь,Что слаба империя, не прочна,Что не устоит на двух фронтах.Не прошло. И за границей точноЛенин подытожил: «Дело швах!»

Саботаж, расправы, забастовки,Связи нет и телеграф молчит,Стынут паровозы и в листовкахСветских объявлений старый щит.Молодежь размяла вдоволь глотки.Смута подняла со дна всю муть.И не все здесь понимали чёткоСмысл происходящего, всю суть.Мародёры, мелкие воришкиПодгоняли к лавкам тарантасИ довольно лихо все излишкиВыгребали быстренько из касс.Кто примкнул к восставшим потолкаться,Коллектива ощутить плечо,Чтобы одному не оставаться,Он пришёл туда, где горячо.Вот пришёл к восставшим парень хилый,Во дворе его все дразнят – «Кнур!»Злобен без мужской и главной силы:«Ненавижу баб – безмозглых дур!»Личные обиды, неудачи —Первоклассный повод пострелять,Поругать царизм, а иначеЗлость, слепую ярость не унять.Этого подруга разлюбила —Гимназистка в муфте и в кашне.Любопытство девушку сразило!Вот она стоит спиной к стене,А в глазах ее свет восхищенья:«Это он, герой, ружьё поднял!»«Оторвись ты, Сонечка, от чтенья,Приходи, посмотришь». – Он сказал.Тот мечтал пальнуть из револьвера,Кто-то за романтикой пришёл,Падал с пулей в сердце у барьера.А потом произошёл раскол…Большевик хотел сражаться дальше,Меньшевик глазёнки потупил.Думу обещал монарх без фальши,И борец оружие сложил.Были силы у имперской власти —МВД, казацкие полки…Разогнали смуту и ненастье,И остыли скоро мужики…

В Петергофе, скрывшись от волнений,Царь жену в колясочке катал,После каждодневных донесений,Слушал Александру и вникал:«Будь жестоким, муж, как Иван Грозный.Только так смутьяны все поймут,Что их путь неправильный и ложный.И пускай кровавым все зовут!Больше крови – будет уваженье.Если б, Ники, я была царёмТо уже давно с остервененьемБунтарям устроила Содом!»

И была решительная фаза,Шёл реакционный беспредел,Тюрьмы забивались до отказа,Проводился в камерах расстрел.И полки карательные мерыРезво проводили тут и там,Вешали, стреляли «флибустьеров».Показал монарх бунтовщикам!И полки из рейда возвращались.Царь поздравить лично выходил,С командиром крепко обнимались,А потом медали царь дарил…Улеглась стихия, отшумела,Отгремела, нет, не на века.От последствий – травли и расстрелаПролетарский вождь ушел в бега…От войны в казне не видно злата.Для царя был тяжелейший год.Беспорядки и сплошная трата,Таял на глазах резервный фонд.Агентура сыска и жандармыПобросали в тюрьмы молодцов.Казематы – крепости карманыПринимали молодых бойцов.Полицейский шустрый департаментСловно нерв пульсирует, живёт,Слежкой и преследованьем травит,Свежие дела смутьянам «шьёт».Отправляли в ссылку ненадёжных,В отдалённых прятали местах,Политических – в лесах таёжных,В селах и в Сибирских хуторах.В кандалах на каторгу грузили,Набивали трюмы кораблей,На восток морями увозилиНедовольных жизнью бунтарей.

В жернова возмездия попалиТе, кто финансировал дебош.Финансисты многие узнали,Что такое отчужденья дрожьВ камерах Бутырки и Лубянки,Где подолгу приходилось гнитьИ вставать в ознобе спозаранку,Где не выпить и не закусить.Кое-кто в депрессии глубокойСуицидный выбирал конец.И в холодной камере убогойВены грыз богатенький юнец.Все же революция сумелаЦарское семейство напугать,Заявить условия ей смело,Приходилось в чем-то уступать.Рядом с Петергофом на приколеДля отхода крейсерок стоял,Чтобы царь с семейством поневолеОт позора в Англию бежал.«Главным делом венценосных предковБыла власти крепкая рука». —Император повторял нередко,Бурею напуганный слегка.Манифест февральский звал к покою,Россиян к порядку призывал.Начинал царь тактикой такою,Каждый день советуясь с женой.Не прошло. И нервною рукоюКак по шашлыку в сметане дал!

Иногда царь возмущался громко:«Армия в Манчжурии кровь льёт,А функционеры с левым толкомТащат валуны в свой огород!Чёрт возьми, какие забастовкиНа заводах, что снабжают фронт?!К пропасти толкают, к самой бровке!И солдат не жалко, что за сброд?»

Долго царь на Думу не решался,Но нажим министров был силён,В октябре не выдержал и сдался —Манифест скрепил чернилом он.Царь убрал премьер министра Витте.Губернатор с Волги заменил,Крепкий, умный, волевой, открытый —Вот таким Столыпин тогда был.Царь дал Думу. Не прошло и годаОн ее два раза разгонял.Хоть и были там послы народа,Было там довольно много сброда,Началось жужжанье пчел у мёда,Большевик покоя не давал.Только в думе третьего созываНа его довольно кроткий взглядСил баланс культурно и учтивоБыл уравновешен на свой лад.И жена царя благословилаНа живую пламенную речь,И наедине поговорила:«Вот теперь ты мирный, спрячь свой меч.Налицо итоги Красной Пресни.Дума либеральна и вполнеО любви и мире говори с ней,Хватит распаляться о войне.Кончились те дни, когда из шапкиТы, волнуясь, речь произносил.Ты скажи им: «Царь у вас не тряпка!Перед бунтом не сложил он лапки,Не ушел в бега, не смазал пятки.Жить в любви и мире час пробил!»Но не получилось без шпаргалки,Речь была формальна и суха.Перешёл парламент к перепалке.Сдулись революции меха…

Летним днем, катаясь на байдарке,Царь далеких предков вспоминал,Был спортивный френч на нем немаркий,Царь, уединившись, размышлял.Вспомнил он большое лихолетье,Как столичный пустовал престол,Польской шляхты сабли, пики, плети,Как сажали русичей на кол,Самозванцев частые визиты…А кругом безвластие, разбой,И заставы у границ разбиты,Вор с ворёнком и его бандиты,Хитрость и в Москву пути открыты,И призывный колокольный бой.Как, узнав из грамот ГермогенаО бесчинствах, забурлил народ.Иноземцам всыпать за изменуСобираться стал мужик в поход.Нижне-Новгородский и Рязанский,Вологодский, Тульский, КостромскойШли к Москве покончить с гнетом панским.За отчизну встал народ горой.Патриоты – Минин и ПожарскийОполченцев к городу вели,Где стонал народ и род боярский,Где чужие Кремль подожгли.Над убранством храма надругаясь,Ветхи реликвии губя,В голоде зверью уподобляясь,Ели всё живое и себя.И «гостей» непрошенных прогнали,И Великий Земский был Собор!И лампады бликами играли,И послы народные стояли,И народа волю излагали —Повели о троне разговор.

Так вся Русь царя провозгласила!И взошёл Романов на престол.Началось правленье с Михаила.Сам народ тогда его нашёл.И Сусанин был. В лесу дремучемБасурманам рано поутруВ истине признался, был замучен,Но злодеев не привёл к царю…

«Гладко началось, без заусенций.Царь был в голове, и в сердце был.А сейчас ни в голове, ни в сердце.Знать, себя имперский дух изжил.Что теперь с народом происходит?Почему я костью в горле встал?Почему он словно брага бродит?Кто ему такую волю дал?Может от престола мне отречьсяИ в Крыму павлинов разводить?О семье, о сыне только печься,Плюнуть на дела и все забыть?Глубоко в душе я понимаю —Очень важно вовремя уйти.Трудно сделать выбор. Я не знаю.Вроде встали на реформ путиИ с планетой всей шагаем в ногу.Я всегда был за прогресс любой. —Он направил к берегу «пирогу»,Выскочил из лодки и ходьбойЗаниматься стал, красой любуясьНеба, солнца и земных аллей…Фаталист, душой своей волнуясьЗа себя с женой и за детей. —Неужели если устраниться,Уступить насиженный престолТерроризм на свете испарится? —Царь остановился, вновь пошел. —Нет, конечно. Терроризм лишь способНапугать и воле подчинить.Террорист не человек, а особь,Добродетель в нем не может жить,Ненормальный псих, больной мечтатель,День и ночь он думает о том,Этот черных мыслей обладатель,Как покончить побыстрей с царём.Строй сменить – опять найдут селитру,Встанет радикал в противовес,Новому достанется министру,Поведёт марионеток бес.Мало их волнуют результаты,Это образ жизни молодых,Ненависть и зло их шлем и латы,Ничего святого нет для них.Молодость сильна, протест в основе.Даст организатор свой наказ.Разлетится плоть в лохмотья снова,Жизни огонёк потухнет враз.Знаю я откуда все флюиды,Шифры да инструкции идут.Боли самолюбия, обидыТерпит тот, кому пути закрыты,Кто на власть давно имеет виды,Кому в сыске дело «шьют» и ждут».

«Нет в них больше ни искры, ни света!Их стена – труха, ткни – упадёт.Час придёт и мы докажем это.Левое крыло реванш возьмёт!» —Это Ленин – истины носительЦенной и единственно одной,Гегемон, идейный вдохновитель,Перед Горьким выгибал рукой.Не вошёл в квартиру, а ворвался,Приторно-улыбчив, взгляд живой.Третий раз писатель с ним встречалсяПеред съездом в Лондоне, весной.

Вот он быстро подошёл к кровати,Трогает писателя постель:«Ты смотри-ка – сухо. Странно. КстатиЗакрывайте поплотнее дверь».Не успел писатель возмутится,Он услышал Ленина опять:«Надо вам, голубчик мой, лечиться,Легкие свои оберегать.Лондонский туман иль смог опасныйИ под утро простыни мокрит.Ну теперь-то вам, милок, всё ясно?От тумана этого разитПлесенью какой-то, затхлой гнилью.И бронхиты, и туберкулёз,Астма, ревматизм – всё обильноПроцветает. И причина слёзТолько в этом, в смоге все причины.Надо, милый мой, себя беречь. —Показал, что знает медицину.И продолжил дальше свою речь. —Надо вам на юг, к морям поближе.Климат нужен жаркий и сухой.И не ждите вы здоровья свыше,А к врачам идите, дорогой.Лучше к зарубежным обращаться.Плохо лечат русские врачи.За Европой нашим не угнаться,Все в хвосте плетутся туфтачи».

Горький молча слушал, улыбаясь.Был забавен этот человекС быстрой речью, как ходил, держался,Как смешно картавил, не стеснялся,Как стрелял глазами, как смеялсяЖиво так с морщинками у век.Горький знал – причин для смеха мало.Ленин здесь, чтоб снова убеждать,И лицо его не покидалаСамообладания печать.И на съезде в эпицентре склокиЗавтра снова будет он стоятьНекурящий, крепкий, невысокий,Знающий, опрятный, одинокий,Истинный борец, к врагам жестокий,Будет нервы тратить и кричать.«Словно мать заботитесь о сыне.Ни к чему же. I’m self control.Я не сплю, вообще-то, на перине,Я люблю на жестком, лучше пол».«Что радикулит скривил осанку?У меня желудок очень худ.Ничего не ем, спасаюсь манкой». —Прибеднялся Ленин словно плут.

Ничего людей так не сближаетКак здоровье, разговор о нём,Как болячки общие – кто знает,Сколько мы протянем, проживём?Многие гордятся, что имеютРазные недуги и, порой,Нравится, когда их все жалеют —Так устроен человек любой.У людей сочувствия нехватка,Жалости обычный дефицит,И любыми шрамом иль заплаткойЧеловек по-своему дорожит.

Ленин был всё время при наличных,Аппетит ему не занимать,Балыки и сёмгу ел отлично —Все, что присылала ему мать.Дождь по крыше начал барабанить,Темзу покрывал тумана дым.Чтоб здоровьем Горького не ранить,Ленин в разговоре был больным.Горький был по возрасту чуть старше,Но не мог здесь перейти на «Ты».«Вместе не хлебали щи да кашу».Но от этой цельной полнотыОщутил он предрасположенье.Много Горький умников видал!Родилось духовное влеченье.Ленин, улыбаясь, продолжал:«Да, друг мой, забочусь и не скрою —Вы писатель, нужный для страны,Со своими чувствами, душою,Ваша проза и стихи верны.Как вы тонко чувствуете время?!«Буревестник» ваш и ваша «Мать»Отразили всю рутину, бремяЦарского режима, так сказать!Всё равно помазанников божьихМы в архив истории сдадим,Через десять-двадцать лет, быть может,Рано или поздно победим.Мы разрушим всё до основаньяИ построим новый славный быт.Новые жильё, друзья, желанья…Бич нужды, он будет вмиг забыт.Будет так же новая культура.Вот тогда, мой друг, точи перо!Старое сдадим в макулатуру.Будет у нас новое добро!»

Много для писателя не надо.Иногда простая похвалаДля него огромная награда.И такою речь вождя была.Горький про себя сказал: «Мечтатель».Вслух сказал: «Красивые мечты.Я, писатель, – просто наблюдатель,Отражаю времени ходы.Новое добро? Не понимаю.Не бывает нового добра.Нравственность одна, я точно знаю.Эта философия стара.Связь времен – чем крепче, тем надежней.Только в связи будущему быть!Жизнь не материал и осторожноЕё надо резать и кроить».

«Вот и чудно. Значит есть проблемы.Вы не против, если напишу?Слабоват я в философской теме,Подтянуть меня чуть-чуть прошу.Ваше пролетарское мышленье, —Ленин свою руку протянул, —Вызывает только восхищенье! —О былых заслугах намекнул. —Вот вам пролетарское спасибо!Сколько с вашей помощью деньжатПолучила наша касса, ибоНи вперёд без них мы, ни назад.За наследство Шмита и за сборыГоворю «спасибо» вам сейчас,За труды, с купцами разговоры —Вырос нашей прочности запас!За купца Морозова отдельно!Жалко Савву, сколько нам помог?!Верил в бога, крест носил нательный,За ошибки думал взыщет Бог.Думал, спросит Он: «Как тратил средства?»Помощь нам ошибкой посчитал.Только где Он – Бог? Я тоже в детствеХрам церковный с мамой посещал.Опиум – религия, не больше,Чтоб держать в узде слепой народ.Только рвётся там всегда, где тоньше.С нами этот фокус не пройдет».

Горький вдруг вскипел: «Оставьте Бога!Не создали вы его пока!В вашу сказку длинная дорога,Проще угодить на облака».«Хорошо. – сказал борец отважный. —прерываем эту канитель.Вижу, друг мой, вы марксист не важный.Нашим Богом будет наша цель!Да, товарищ Горький, вот к вам просьба.Есть тут мыловаренный делец.Лишь бы согласился он, ой, хоть бы!И помог деньгами этот Фельц!Денежку займём, а вы гарантомБудете, он доверяет вам.Сделку с вами заключим с магнатом.Алексей Максимыч, по рукам?»

Их ладони встретились и сжались.«Надо бы ещё кого-то взять». —И в глазах писателя читалось —«Надо доверять, но проверять».«Хорошо, возьмём из социалов.Есть один английский демократ».«Чувствую, хотите взять немало.Отдавать-то будете назад?»«Займ большой, на год составим сделку.А вернуть? Ну, может, не вернём.И не будь таким, товарищ, мелким.Мы в борьбе, идёт борьба с врагом,С классовым врагом – капиталистом.На обман обязаны идти.Хоть и Фельц сочувствует марксистам,Всё равно с ним разные пути.Не беда, мой друг, не обеднеетИ мануфактура прибыль даст,Капитал его не оскудеет,От банкротства в банке есть балласт.Надо нам хитрить, а как иначе?Ведь газеты надо выпускать,Эмигрантам помогать, темпачеСтало их все больше прибывать.Из России в спешке выезжают,От самодержавия бегут,Партии осколки уже знают,Что давно товарищи их ждут.Партии «имущество» все ценно!Сразу надо всех снабдить жильёмИ начислить денежку мгновенно,Выдать всем «диету» на прокорм.Знаешь ведь, не для себя стараюсь,О народе думаю своём.Сам довольно скудно я питаюсь,Экономлю, милый друг, на всем. —Откровенность эта подкупала,Компаньоном делал своимИ держала, и не отпускала,Путы завязав узлом тугим. —Дождь уже прошел, пойду наверно.К лэнчу призывает всех Биг Бэн.В Лондоне всегда с погодой скверно.Толи дело Рим, Париж и Берн».

Ленин попрощался, быстро вышел.Горький посмотрел с улыбкой вслед.Кот английский закричал на крыше.«Новое добро. Ну что за бред?! —И себя поправил он невольно. —Жизнь нельзя ни резать, ни кроить.Ведь она живая – будет больно.Лучше всем в согласии дружить. —Он хотел сказать вождю вдогонку. —Уважайте труд людской всегда!Божий храм, колокола, иконки —Это чудо, результат труда,Результат идеи и охоты.К этому силком не принудить!И души бесчисленные сотыМедом добродетели забитьВряд ли кто силком тебя заставит,В церковь на причастие ходить.Бог в тебе, всегда тебя поправит,Тихо даст совет, как дальше жить,В твою душу вяжущую силуКак самопознания вложил.Только в крайность чтоб не заносило,Чтобы стал ты лучше, чем ты был.Что лежит за рамками сознаньяЧеловеку не дано понять,И без подтвержденья, без сияньяБудет всё на свете отрицать.А, вообще-то, есть ли эти рамки?И какой у жизни смысл вообще?Для чего любовь самцу и самке?Чтоб потомство делать в шалаше?Основным инстинктом насладиться?Эстафету жизни передать?Или же чему-то научиться?Молодёжи опыт оставлять?С этой вот заботой о потомствеЖить, любить и о себе забыть?У детей всегда есть превосходствоНа готовом что-то сотворить.Или же, красотами любуясь,Мягкой нежной поступью пройтиИ, ни с кем ни в чём не соревнуясь,Это поле жизни перейти?Или же урвать всего побольше,Днём и ночью думать о себеИ, взвалив грехов большую ношу,Смысл найти в разврате и гульбе?Или вместе всё, и то и это.Грани смысла… Сколько их у нас?Жизнь проста, но сколько в ней секретов?!»Горький лёг, уже был поздний час.

Он закрыл глаза, чресла расслабил,Погрузил во тьму уставший взгляд,В космос умных мыслей дух направил,То вперёд летая, то назад.Шёл в ночи процесс работы мозга,Кто способен говорить без слов,Для кого вино и водка – розги,Также боли каторжных трудов.Горький рассуждал. Письмо как будтоСвоему таланту он писал.Истина такая неподсудна.Кто узнает, что ты намечтал?И талант игривый и свободныйС наслажденьем письма те читал,Ведь, до откровенности голодный,Он во всём бродягу понимал.Но мечта талантливых поэтовЭти «строчки» миру донести.Если в мыслях остаётся это,У поэта только три пути.Первый путь – в дурдоме очутиться,Путь второй – профессию сменить,Третий путь – с цензурой согласиться,По заказу партии творить.«Если Ленин проберётся к власти,То цензуру жесткую введёт,Станет проза сразу одной масти,Одномерность лириков сожрёт.Однобокость умников заставитОткровенно больше не писать,Изведёт таланты и отравит,Будут правду прятать и скрывать».(Он еще не знал, что будет дальше,Кто на смену Ленину придёт,Сколько будет там дерьма и фальши,Что навеет тридцать шестой год).

Вспомнил он кровавый день воскресный,Пар от красных луж, тела кругом…Поступил царь подло и нечестно —Мирный ход тогда прервал огнём.Что тогда он сделал с мирным ходом?Люди разбегались кто куда!Свой авторитет перед народомПодорвал он раз и навсегда.«А потом в тюрьме я оказался.Спас Морозов Савва, внёс залог.Из страны опасной я убралсяВ злобе на царя. И, видит Бог,Зная жизнь тяжелую в Поволжье,Побывав уже на самом дне,Я считаю – царь всех кормит ложьюИ за всё повинен он вдвойне.Оттого, что, зная, не решает,Оттого, что, видя, не даётИ процессам жизненным мешает,Здравый смысл и волю пропивает,О своем народе забывает,Наслаждаясь, во дворце живёт.Я – заложник времени. Ну что же.И вполне оправдан псевдоним.Жизнь горька как перец и, похоже,Мы все вместе к пропасти бежим. —В мыслях, засыпая на перине,Вновь подумал, что такое Бог. —Это правда, духа дисциплина,Это смысл, бессмертия итог…»

Съезд тогда прошёл, займ состоялсяИ приплыл в казну приличный куш.Год прошёл и денег не дождалсяЗнаток мыла и богатый муж.Лишь через пятнадцать лет вернулиС неохотой, в сутолоке дней.«Нате, подавитесь!» – Как швырнули.Был нажим влиятельных людей.И выходит – поздно или раноВсем за всё приходится платить!Власть труда, мандата и наганаНачинала в рай свой путь мостить.

После съезда Ленин двинул к финнам,Там его жена уже ждала.Надю поразила его мина —Кислая, печальная была.Ленин был измотан до пределаИ на нервной почве похудел:«Как мне все, Надежда, надоело!Весь этот бардак мне надоел! —Он прилег на скрытой финской даче,(Надя на два месяца сняла),И, казалось, что сейчас заплачет,На лице апатия была. —Был я, Надя, в эпицентре склоки.Еще больше в партии раскол.Эти склоки выжали все соки. —Он поднялся, постоял, пошёл. —Чуть ли не до драки, представляешь?И во всех грехах винят меня.Отзовисты чертовы! Ты знаешь,Не бывает дыма без огня.Предлагал не хлопать вновь дверями,Сделать Думу рупором борьбы,Обзывали разными словами,Были все бестактны и грубы.Если революция пропала,(Это была проба, проминад),Тезисы мои провозглашала,Значит я во всём и виноват!Эти либералы и центристы —Псевдо-пролетарские сморчки,И позёры скользкие – ТроцкистыИспугались. Царские тычкиИх боеспособности лишили,Стали нерешительно-хитры,Буржуазных партий наплодили!Только все метанья до поры.И в самостоятельность не верят,Предлагают долгий путь реформ.А рабочий класс царя все терпит!Только мы пойдём другим путём.Помнишь год назад аферу с Думой?Царь схитрил, чтоб бунт остыл и встал.Для борьбы дальнейшей были суммы,Я к бойкоту Думы призывал.Так и получилось – развалилась.На подходе Дума номер два…Надо сделать так, чтоб там имелосьЛевое крыло. С трибун словаЧтоб летели в мир, народ чтоб слышалПролетарский рупор – левый блок,Чтоб в Таврическом сорвало крышу,Чтобы власть утёрла наш плевок».

За окном, в ночи глаза сверкали —Пара разных и бесстыжих глаз.Люцифера речи умиляли,Под окном топтался целый час:«Тысяча чертей! О что я слышу!Это дельный правильный совет —Чтобы во дворце сорвало крышу.Почему бы, черт возьми, и нет?»

Слушала оратора супругаС жалостью, с сочувствием в глазах,Верная надёжная подруга.Вспоминая муж тонул в речах:«Что сейчас меньшевики кричали —Левый блок, сейчас не до хулы!Кровь и штык себя не оправдали.Надо примириться, чтоб призналиВласти нас и легализовали.Надо выходить из-под полы!Нет, я за подполье без отрываОт опоры на рабочий класс,Но парламент думского созываДолжен кресла выделить для нас.Да – подполью! Твёрдо заявляю.Только мы не секта! – произнёс, —И впрягаться дальше предлагаюТолько вместе в пролетарский воз!Говорил решительно и много,И ладонь на уровне была,Об одной единственной дороге.В общем резолюция прошла. —Он ходил взволнованный и жалкий. —Надоело, Надя, убежать,Надоели склоки перепалки».Надя показала на кровать:«Ляг, поспи, поспи да успокойся.Я тебе водички принесу.Принесу воды, а ты умойся.Не водицу – божию росу».

«Как меньшевики не понимают,что нельзя царизму доверять,что реванш Россию ожидает,дума будет только усыплять.Если нам опять объединиться —Это будет чистый формализм,В спорах будут головы дымиться.Здесь я грудью встану за марксизм.Либералы «эксов» поругали.Выступил в поддержку только я.О наследстве Шмита вспоминали.Вот где ждет дальнейшая грызня.Ох, продажный Мир! Металл презренный!И пока парткасса глубока,Полнится побором постепенно.Только чует сердце, что пока.Надоело всё – бои, раздоры…Отойду от дел, вот так и знай!»«Ни к чему такие разговоры.Отдыхай, Володя, отдыхай».

Он опять прилёг лицом побритымУлыбнулся грустно кое-как.И жена спросила его: «Сытый?»«Да». – Сказал глазами, сделал знак.«Завтра встанешь, будешь как огурчик.Через месяц будет не узнать.Добрая хозяйка сварит супчик,Похлебаем и пойдем гулять.Милый мой не надо так взрываться,А не то схлопочешь нервный тик,И совсем не надо убиваться,И зачем ты бороду состриг? —Надя развернула покрывалоИ накрыла мужа до плечей. —Засыпай, тебе вот одеяло.Завтра, милый, буду я твоей».

Спал народа истинный заступник,Конспиратор, коммунист, борец,Взрослый государственный преступник —Для властей таким лишь был телец.Чей портрет висел в любой управе,Кого мог узнать любой жандарм,Кто был в долгом розыске без праваПриближаться к Невским берегам.Кто не мог не баламутить воду,Кто уже семь лет как получалИз партийной кассы год от года,И кого ЦК оберегал.То, что мама сыну присылала,Он в кармане внутреннем топилИ на жизнь вполне ему хватало,И верхушка верхняя не знала.Разделенье денег означало,Что совсем не плохо Ленин жил.В старом и прекраснейшем Париже,Рядышком с квартирой, где он спал,Ленин отыскал для денег крышуИ в кредит Лионский передал,В банк надежный денежную массу,Все финансы на текущий счет —Для борьбы и нужд свою парткассу.И за переводом переводОт богатых спонсоров спешили,Плюс отдельно помощь от семьи,За труды награды приходили —Гонорары. В общем на своиТак любил маршруты путешествий,Средиземноморье, горы АльпГенератор мыслей и сентенций,Реформатор, красный эскулап,Автор нас эпохи атеизма —Саженцев без прошлого, корней,Автор диктатуры, сталинизма,Автор утопических идей,Лозунга: «Чем хуже, тем и лучше».(Подтвердил четырнадцатый год).Сытый буржуин с мясистой тушей —Главный враг народа. И народ,Чтобы подчеркнуть происхожденьеСтал ругаться, драться и пошлить.Наступала эра обедненья —Хорошо, а значит бедно жить.И домовладелец из ПарижаО счетах Ульянова узнал,И при встрече кланялся все ниже —Мелких буржуа он уважал.

Ленин ненавидел жизнь в коммунеИ стеснялся посторонних глаз,Капитаном был всегда на суднеИ открыто повторял не раз:«Не терплю я, Надя, общепиты,Все тебе заглядывают в рот,Скатерти всегда едой залиты».Был брезгливым он на этот счёт.Но ходить на общие обедыВынуждал их пролетарский дух,Ноздри раздувать, жевать котлеты,Отбиваться от толстенных мух.«Не люблю я за столом беседы,Там о деле не поговорить.Ох уж эти общие обеды!Лучше дома что-то проглотить».Много он сменил квартир отдельныхИ везде на окнах шторок щит.Рядовых соратников партийныхЖдали грязь, ночлежки, общепит.И бывали случаи такие —Слабый большевик с ума сходил,Кто вагоны разгружал большие,Кто тележки с утварью возил.И смотрел Ильич на это делоСквозь великих пальцев пятерню:«Ну сошёл с ума – знать, надоелоЖдать, терпеть. Себя я не виню.Мы, друзья, не армия спасеньяСлабаков и разных простаков,У кого вдруг лопнуло терпенье.Ценному «имуществу» готовПомогать и средствами и словом,Если видно, что товарищ наш.Ничего, что первый блин был комом.Через десять лет возьмём реванш!»И с женой частенько прибеднялись.В письмах часто было: «Трудный час.Мы опять прилично издержались.Так нельзя! А ну спасайте нас!»Тянуть средства, часто прибеднятьсяЗаставлял их времени зигзаг.Друг-читатель, нечего смеяться,Поднимался неимущих флаг.Ничего здесь нет, мой друг, смешного.Был на флаге мужичок босой —Символ того времени больного,Человек с протянутой рукой.(До сих пор над бедною страноюЭтот флаг полощет на ветру,Нищета с протянутой рукоюВ переходах шепчет: «Быть добру».)И вождю нельзя было иначе,Бедный люд не понял бы вождя.Ленин крепко спал на финской дачеПод шуршанье майского дождя.Но, признаться, был он экономныйИ не прихотлив, и не транжир,Тратил лишь для пользы, очень скромно,Был непьющий, не ходил в трактир.Был усидчив Ленин и работалОчень часто просто на износ,До седьмого образного пота,Не терпел дымящих папирос.В кабинете был всегда порядок,Быт другой его не волновал,Соблюдал он строго распорядокИ с зарядки день свой начинал…

Свет погас, Надежда дверь закрыла.Ленин отключился и уснул.Море сна штормило и бурлило,В эту бездну с головой нырнул…

Хитрый паразит многоимённый,Черные перчатки, капюшон,У окна топтался, страсти полный:«Что ж товарищ Ленин, сон так сон. —Хитрый паразит многоимённыйУ окошка в темноте стоял. —Спит телец, вошел в мир сна бездонный.Действовать пора». – И вдруг пропал…

После съезда в голове горячей,После трёх лет споров и страстейПод «кап-кап» дождя на финской дачеПулями неслись картинки дней.Сон цветной, тревожный и бессвязный,(Мозг вождю показывал кино),Вещий сон, но глупый, несуразный.Надувное видел он бревно.Как оно летало в поднебесье!На него взобрался он верхомИ, сказав: «Вперёд!», помчался с песнейВ левую сторонку напроломЧерез дебри лиц, кричащих что-то,Через винегрет заумных фраз…Вдруг упал в кровавое болото.Над болотом появился глаз.Сразу декорации сменились.Ленин под ногами ощутилТеплые угли, они дымились.Глаз за ним внимательно следил.Чудо-диво! Метров сто в обхвате,Не моргая, на тельца смотрел,В темно-фиолетовом закатеОн, как таз начищенный, блестел.Ленин присмотрелся: капиллярыБыли точно с палец толщиной.«Неужели колдовские чары?»А по ним, светясь, неслись гурьбойШарики, светящиеся сгустки,Тысячи заряженных частиц,Сверху красовались незабудки,Капли жизни падали с ресниц.

«Эй, ты кто? Чего тебе, глазище?» —Ленин отступил на шаг с бревном.Он стоял на свежем пепелище.Глаз моргнул, раздался голос-гром:«Ты не бойся! Я – глаз Пицкразоца!Я всё вижу, знаю наперёд.Кто со мною дружит, тот смеётсяИ в любви, в гармонии живёт».

«Что ли Бог? А где всё остальное —Ноги, руки, тело, голова?Или, может, что-нибудь другое?»И услышал вождь тогда слова:«Да, я – Бог. Но ты не веришь в Бога.Для тебя я просто – Г О Э Л Р О.Я хочу помочь тебе немного.Моя участь раздавать добро».Глаз моргнул и опустился плавно.Вождь себя с бревном в зрачке узрел:«Да неужто Бог? Тот, самый главный?Что ты мне сказать сейчас хотел?»

«Главный иль не очень, не столь важно.Главное, что бесконечен он,Сложно-прост, с ним ничего не страшно,Он мудрён, вынослив и силён.Я всего лишь глаз его сто первый.Сколько глаз? Наверно миллион.И у всех свои задачи, нервы.Нас на помощь присылает он.На его плече сова скучает,Старая и проводник, и страж.Он её Минервой называет.Очень любит птиц хозяин наш!В полный рост увидеть невозможно,Даже мне, когда лечу домой.Кругозора мало, очень сложно.Он огромен, наш отец родной!Вижу только головы немножко.А на ней, Володя, глаз – не счесть!Но сова укажет мне дорожку,Главное – на место своё сесть.Может потому, что узловаяСтанция туннелей вещих сновОчень близко. Дальше не летаю,За ворота входа всех входов.Есть в устройстве этом смысл и вечность,Есть субординация у нас.Если ты представишь бесконечность,Я не знаю, чей последний глаз.Сколько глаз похожих в ней? Не знаю.Кто из нас, из глаз, главнее всех?Лучше и не думать, уверяю.Понял, Вова? – И раздался смех. —Пицкразоц – правитель Парадигмы.Далека Галактика, дружок.Телескоп хоть так и этак выгни,Хрен увидишь в окуляр-кружок.Без субординации порядкаНе увидеть, как своих ушей.Пошлая анархия всем гадка,Когда нет царя в умах людей.Я, Ильич, такие вижу дали!Коммунизм увидеть я могу.По восьмёрке, скрученной спирали,Что в моём вращается мозгуБегают команды Пицкразоца.Его волю выполняю я.В общем, хорошо нам всем живётся.Сны – моя специфика, струя».

Тут Ильич вскипел и громко вставил:«Дуй туда, откуда прилетел!Знаешь, глаз, ты в душу меня ранил,Больно самолюбие задел.Коммунизм давно перешагнули?Вы там что, глаза, умней меня?Как-нибудь уж сам! – скрутил он дулю,На бревно вскочил, как на коня. —Чёрт возьми, а всё же интересно!Будет коммунизм – мечта моя?Любопытно. Глаз, скажи мне честно,На каком виточке бытия?»

«По моим подсчётам, очень скоро,А по вашим, ещё долго ждать.Главное, не будь ты метеоромИ без крови пробуй всё решать.Ненависть и зависть вас погубятЧерез поколенья. Так и знай.Ничего хорошего не будет.На запретах не построишь Рай!Пусть они всё пробуют, всё знают,Нараспашку душу распахнут,Пусть о чём угодно все мечтаютИ любые песни пусть поют.Каждый человек пусть для началаКоммунизм в семье своей начнёт.Люди снимут маски и забрала,Каждый пусть в своём раю живёт.А когда сольются воединоРазные отдельные мирки,Ты увидишь счастия картину,В материк сойдутся островки.Сами не заметят, очень скороК общему согласию придут,Выбросят и пушки, и запоры,И о главном думать все начнут».«И о чём? – бревно вождя тянуло, —Говори быстрее, я спешу!»Тут больничной утварью пахнуло.«Не спеши так, я тебя прошу.У людей у всех одна дорога!Оттого-то цель и не видна —Точек зренья в мире очень много,А простая истина одна.Благородство низости сильнее.Для согласья в жизни темы есть».«Говори быстрее, глаз, быстрее!»«Победите для начала смерть.Разве вам не хочется подольшеВсем на этом свете пребывать?Приоткрыть секретов в жизни больше,Новый дом в дальнейшем отыскать?»«Я тебя не понял. Что, планету?»«Да, Володя, расселяться вам.Солнышко потухнет, тяга к светуВас толкнет к космическим мирам,К новым горизонтам за спасеньем.А у вас от плотности рецептЛишь один – война, уничтоженье.В этом же, Ильич, спасенья нет!Долго вам мозги на место ставить,Надо об амбициях забытьИ глобализацию лишь славить,Надо вечный двигатель открыть…Каждый в жизни для себя хозяин,Каждый в жизни хочет всё иметьОт Москвы до самых до окраин.Так в лесу и белка, и медведь —Все имеют дом и вход отдельный.И в дупле, в берлоге и в нореЕсть, что пожевать, покров постельныйВ мае, в сентябре и в декабре.Представляешь общую берлогу,Где зимуют звери всех мастей?Не считаю тюрьмы и остроги,Я беру в пример жильё людей.Ваши коммуналки – это низость:В очередь в уборную вставать.Теснота и у комфорок близостьНе способны радость вызывать.От соседа, от его привычекВоротить, отталкивать начнёт.И скандалы будут из-за спичек,Скрытое презрение придёт.И брезгливость обернётся мукой:Здесь дымит окурок, там кричат,Кто-то суп заправил гнилой брюквой,Наполняет комнатушку смрад.Кто-то с антресолей медный тазикВ коридоре громко уронил,И соседский сорванец-проказникКошке хвост ногою отдавил.Перспективы нет, а власть – в хоромах.Знаешь, а у нас наоборот.Счастлив люд простой в делах, в заботахИ довольный во дворцах живёт,В небольших таких, в разнообразных.На семью рассчитан теремок.Много их у нас таких прекрасных,Каждый бесподобен как цветок.Потому что наш руководительСчастлив видеть в радости народ!И советник он, и вдохновитель,Индивидуальности ценитель,И, конечно, добрый покровитель,Всё необходимое даёт.Он процессам не мешает верно,Дух свободы в силах защищать.Зачастую будет очень дельно,Если просто людям не мешать.Коммунизм – хорошая идея!Как на небесах, в конце концов.Коммунальный быт не панацея.Надо с сердца начинать, с мозгов.Нищета делиться не научит,Бедность не научит щедр