Сергей Бобров - Лира Лир
Черные дни
На тяжкую профиль блиндажаМетнулись легких куски.И радиотелеграф тонкийСкомандовал – перепеть.Тогда блиндиромобилиКачались по мертвым телам;Счастливиц долины ШампаньиЗаливал пушечный гам.
На гаубиц серые хоботьяДымки серебристые плыли.Вспухая то там – то там,Стрекотали и жали из дали.Из близи мортирные дула;И плыли, и плыли, и плыли.И тяжкую пажить пахали.На хвост сваливался биплан.
Вы, черные сенегалы,Гнули штыки о каски;Падали – на милю не видно,Кончается ли кровавое поле!
А бледные люди в Генте.Отирая холодные руки,Посылали на горы плотинБеленький пироксилин,И горькой Фландрии гореЗаливало зеленое море.
1914
Конец сражения
Воздушная дрожь – родосский трактор.О, темь, просветись, лети!Земля дрожит, как раненый аллигатор,Ее черное лицо – изрытая рана.
Валятся, расставляя руки, –Туже и туже гул и пересвист.Крики ломают брустверы,Ржанье дыбится к небу.
О, сердце, крепче цепляйсяМаленькими ручками за меня!Смотри: выбегают цепиВ полосы бризантного огня.
И чиркают пули травою;Еще минута – и я буду убить.Вчера контузило троих, сегодня… что такое?Нечего и вспоминать, это я – просто так.
Но сегодня – какое то странное…И даже… Однако, позвольте, где же я?Ведь вниз уносится земли полоса –В мрак! в мрак!– Да этого быть не может!Это просто так.
1914.
«Слои туч изрезаны равномерно…»
Rien de rien ne m'illusionne.
(A. Rimbaud)Слои туч изрезаны равномерно:Что за линия чудесной красоты!Так, творя замысла утонченность кроткую,Чертить прицельник медный.
Перекошены замерзшие…Прекрасней кровавой Венеции;Но облачко дыма – гондола дня.А за нею . . . . . . . . . .
Подземный город – игра безопасна,Так ли (стреляйте, пока не иссякли!)Визгучие бескрылы-ракеты?Или помнятся вчерашние яства?
Сшибок неба так декоративен,Словно строчки военных корреспондентов;Сосны обстрижены и посшиблены,. . . . . . . . . . серой горкой.
1915
«На тридцать две сажени улетели камни…»
Voici le tems des Assassins.
(A. Rimbaud)На тридцать две сажени улетели камниО, Боже мой будет ли конец!
Сливайте сломанные руки.Челюстями разбитыми мямлите жалче.Все застаивается грохотной угрозой.И верно исчез конец.
На палках жалкие шкуры.Стерегите негодные кучи дряни.Жестянки, оторванные двери.Послекур кретинических плясок:Медная рвань, чугунный лом.Могильный ров и закром;Строений нищенские бельма. . . . . . . . . . . . . . .
На двадцать три сажени улетели камниИ загваздались внизу. . . . . . . . . . . . . . .
1915
«На эти горных скал озубья…»
На эти горных скал озубья.Как вихри, взлетал иной океан.Клопоча, хоронясь в ущельных окнах.Он плескался, как голубь в огне.
Когда бы я свежевейно проник,В грезные мызы его овладений,Он глухо и тупо сорвался с ног.И скаль стук был – цепей цоканье.И быстрый водоросль, обрывистый клекотМозг разбивал, раскладываяМысли в домино.
О, жаркого полка неудержимые – ноги!Все эти завесы, склоны и покатыЗа одну выжженную солнцем неделюПродавал газетчик откормленный,Но покупатель за гробом шел
1915
«Легкоизалетный чертит кругозоры…»
Легкоизалетный чертит кругозоры.Памятями дышит клокот земей.Черные круги полей оратайНад лютой дней.Но и ктоИгры темной увлечетВ логи тайны громады?Дам иглыГлубин моревых.Ни гнет, ни покоя;Исчерти путей лесы, закрутиТьмой исчлы.Нет, нет, – за этой же заставойКто оберет свои гони:Они сони, они трусы, они блекнутПоднимай же медленно руки,Вот волна.
1913
«О – я не насладился плодами дальних рек…»
С.Я. Рубановичу
О – я не насладился плодами дальних рек.Я на берег садился. Одинокий человек.
О – дунь, жестяной ветер, на дубов сырую грань!Разграбить осень грабов, кленов жесткую дрань.
И так же грабить путника, забывца о плодах,Которыми он не насладился на дальних реках.
Захаживали волны за корни черных ив.Но я быль равнодушен и боязлив.
А грань далеких волн, отчаявшись, звала:– Окипи нас мокрой ладонью весла!
И мне не нужен быль однажды мой хитрый звон,Над ним торжествовал многоводный сон.
Там тучно зрели… – ах, должно быть, не рассказать!Померанцы ли? – и сердца их: солнц бешеная рать.
Мой меч был тонок – невидимая струна.И в землю ухолила дрожащая слеза. –
И я не насладился плодами тех рек,Где было веселье. Одинокий человек.
1914
Кинематограф
Ужель уберечьсяСлева – рева, взрыва – справа?Горой бульварного пескаТрамвай равнодушно бегущий снизу.Когда блестка ее.Кушей порывает выси,Мчится.О, отрясывайся, –Небо, сводящее дорогой,Суд походи мелкойМолочнистый.
И вот (не может быть! ужели!Что вы, что вы! помилуйте! – ):Скорченными ногамиПробегает изреченийВялый поток,Как сон изрешетений…
Но тут лучше мне остановиться?Не думайте, все же,Ошибочно приписывая…– Плисовые огни, снятся рожи–Как этот каждый ударЕсть совершенно – трепетТелефонных болтовней,Перси головней расстрелив… –И бросивши карандаш о земь,Забыв про озимь и про все,Презрительно забыл про что.
10 мая 1914
Кисловодский курьерский
И.А. Аксёнову
О, легкая мнимость! о, быстрая улетимость!Как – гул колес, стук, крик лег;Разверни хрип, вой мук живых,И со стрелки соскальзывай – раз, два, три, – еще:Раз, два, три! – железными зубамиКуснуть стык; зеленому огонькуЛепетнуть. Семафор –ЯзыкОпуская, чтоб вырвать вой,–И быстрее:Мчее, левее, милее, живее, нежнееЗмея живого медным голосом –Хрип звезд, брань столбов,И: ровно-чудно, словно-бурно,И: нудно-ёмко, скудно-до домны:По мосту летивея –Графиты… черноземы… сланцы…Гра-ра-ра-фиты, –Черно-чер-ер-ер-черноземыСсссслан-аннн-анцы, –Стоп! – вынь да положь, –Стансы. –Станция. 10 минут.
1915
В возвышенном роде
Libre soil cette infortune.
(A. Rimbaud)Как копий высок нам венец!Ройте быстрее валы морей; –Копье над лучом – миг конца.Цепь зарниц! Расклейте тоны!Смущенные гневы вырослиПевом веретена или грома,Но тянко взор – в нефы мыслиТеперь и разорву феорему,Закачусь – обогнем – за сон:Рай торжества, восторга!
Кра-та-та! Га-у-ё! Га-у-ё! Кра-та-а!
Восторга винт раскрутим,За сон за игр око закинь ты!Феорему, улов, гор – пыл, взорМыслей фонарь-дно киньте.
Грома, хрома гном вытряс;Осла радостей – гон легкий.Еноты на брегах степь-дня: –Так не лобзаться на топор; –Ее ром лавирует, событья ос, –Ценя в массе: ход копий, рок.
23 июня 1914
