Юрий Мандельштам - Собрание стихотворений
«Точно звезды, мерцая, зажглись…»
Точно звезды, мерцая, зажглисьПод звездами огни семафора.Мы с холодной земли поднялись.Отступили далекие горы.
Зашуршал отсыревший песок,Замедляя движенье.Побежала земля из-под ног.В электрическом напряженьи
Все смешалось: молчанье мое,Ветер с моря, соленый и грубый,И прозрачные руки ееИ бескровные губы.
«Единственный, неповторимый…»
Единственный, неповторимыйИ лучезарнейший из всехЧасов моих, и ты, любимый,Во сне созревший, как орех,
Упорный миг: в двойном покоеНам жизнь удвоенной дана,Ее с песков души не смоетРодившая ее волна.
«Не говори, что нет предела…»
Не говори, что нет пределаВ изнеможении твоем.Тебе мы любящее телоИ скорбный дух наш отдаем.
Но сладострастнее другого,Я буду нем — о, тайный труд!Всесозидающее словоЯ не отдам на нежный суд.
И про себя творя молитву,Храня довременную дрожь.Я рад, что ласковую битвуТы молчаливой назовешь.
«Как здесь нетрудно думать о приятном…»
Как здесь нетрудно думать о приятном.Мелькают мысли. Бьется шмель, звеня.Поет на дудочке слепец о невозвратном.Твою любовь отнять он хочет у меня.
Но разве мне такого счастья надо?Его я уступлю скорее всех.Поет на дудочке слепец. Моя наградаВ твоей любви найти безвыходность и грех.
«Еще шумит по летнему волна…»
Еще шумит по летнему волнаВ мучительной и непонятной цели,И только ты бесцельна и однаНа тех камнях, где мы вдвоем сидели.
И только память рвется на клочки,Когда устав от света и покоя,Ты протираешь влажные очкиХудою некрасивою рукою.
Вокруг меня, во мне самом Париж.Ты далека — на солнечной дороге.Но разве этой близостью пленишьВлюбленного в незримые тревоги?
«Опять я немощен и нем…»
Опять я немощен и нем,Один в спокойствии моем,Как будто не были совсемМы некогда с тобой вдвоем.
А ты не изменила мне.Но как понять, что ты, одна,В других мечтах, в другой странеНе мне — самой себе — верна.
Ты будешь мне писать о том,Как сладко ждать, как страшно быть,И не опомнишься потом,Когда не будет что забыть.
«У "Notre-Dame" застыла пара…»
У «Notre-Dame» застыла пара.А вот — смотри — со всех сторонУбогий памятник РонсараЛюбовью темной окружен.
Закрыв глаза, в чужие страныПлыву к тебе, во тьме, во сне.Далекой Англии туманыНе утоляют сердца мне.
CAP DU LANGOUSTIER
Теряю гордый образ твой, теряю.
Ты помнишь мыс: на нем сидела ты,Мистралем оттесненная от края.В кустах прибрежных белые цветыРосли, — загадочное ожерелье.Нас оглушал стремительный прибой,И мы, как опьяненные, с тобойСрывали их: тяжелое похмелье.Струился сок из стеблей молодых.Мы опьянялись странными цветами.Нас оглушал стремительный прибой.На полпути сухие стебли ихБросали мы — неверными руками,И мотыльки ватагой голубойСлетались к ним — к потерянному раю,Ища напрасно капель росяных.
Теряю гордый образ твой, теряю.
ВЕРНОСТЬ (Париж, 1932)
«Мой друг, я знаю — скучно…»
Мой друг, я знаю — скучноИ тесно в этом мире.Здесь нет любви безгрешной,Здесь нет небесной правды,Здесь нет бесплотных духов.И ангелы, слетаяНа землю летней ночью,Не наши души ищут,— Ночами ищут женщинС бессонным жарким телом,С горячими губамиДля плотских поцелуев.
Мой друг, я знаю — трудноВ таком телесном мире.
Но разве ты не видишь,Измучившийся друг мой,Что в неподвижной глине,В разгоряченном телеИ в камне придорожномГорит такая искра,Которая поспоритС любой звездой на небе.Но разве ты не видишь,Что ветер, подымаяСухую пыль с дороги,Несет ее чудесней,Чем ангельские крылья.
Но разве ты не видишь,Что я, ревнивой страстьюПостыдно одержимый,Твои целуя губы,Бескровные, как небо,Моим земным, тяжелым,Неудовлетворенным,Греховным поцелуем,Люблю совсем не меньше,И уж, конечно, чище,И уж, конечно, ближеК вселюбящему Богу,Чем богослов лукавый,Молчащий о телесном,Мечтающий о рае.
ПАМЯТЬ
Что делать мне в нежнейшей тине дней,Лирических тревожных очертаний?В несовершенной памяти моейДымится остров в солнечном тумане.
Ликует море в первозданной мгле,Горят под ветром кисти винограда,Растут крутые склоны, на скалеРастет забытой крепости громада.
Поет в ушах мистраль. В немом строюДеревья гнутся цепью вековою.Я помню остров и любовь твою,Ты знаешь, не придуманную мною.
Но знаешь ли, что я отдам сейчасИ эту радость зыбкого твореньяЗа близость светлых, несомненных глазИ не во мне рожденного горенья!
«За окном — морозная луна…»
Екатерине ГаронЗа окном — морозная луна,Зимний свет, ночная тишина.Но завешено твое окноПлотной шторой верно и давно.
За окном в урочный час страшнаНадо домами полная луна.Но ты спишь, тебе не до луны:Ты совсем другие видишь сны.
За окном, под желтою луной,Я брожу, упорный часовой.Но твои полуночные сныНе любовной радости полны.
«Случайные земные встречи…»
Случайные земные встречи,Хотя бы нежность без границ— Не в этом жизнь, не в этом вечныйКруговорот имен и лиц.
Но ты… Я снова страхом полон,Я снова полон тишиной.Бегут мистические волныВокруг тебя, ко мне, за мной.
«Что делать мне с тобою и с собою…»
Что делать мне с тобою и с собою,С моим желанием, с моей тоскою?
Казалось, все забыл! Спокойный свет…Другого счастья не было и нет.
От лампы тень на круглый стол ложиться.Так хорошо! И лень пошевелиться,
И лень, склонясь над шахматной доской,Фигуру тронуть медленной рукой.
Не думать ни о чем. Еще не скороЗатихнет звук простого разговора.
Но вдруг случайный взгляд, случайный взлет— И сердце бьется о прозрачный лед,
И нежностью такой заноет тело…Вот эти руки долго и несмело
Держать в руках, и мучиться, и знать,И о любви превратной вспоминать…
И сердце бьется нежностью бескрайной,Как сказочник над небывалой тайной.
«Я все забыл, я ничего не знаю…»
Я все забыл, я ничего не знаю,Где счастье, где поэзия, где я?Случайная, далекая, ночная,Все перевесила любовь твоя.
Любовь ли даже? Я гадать не смею.Всего полночи я с тобой знаком.Ты прячешь руки, ты закрыла шеюСтюартовским большим воротником.
И я люблю ли? Верить и не веритьЯ не прошу тебя. Пойми, сейчасРаскроем мы поддавшиеся двери,И свет падет, и свет разделит нас.
«Любви не знаешь ты, ее…»
