Марина Саввиных - «ДЕНЬ и НОЧЬ» Литературный журнал для семейного чтения N 11–12 2007г.
Я читал этот рассказ. Главный его герой — император Александр Первый, для всех россиян умерший в Таганроге, а в самом деле скрывавшийся от мести масонов под чужим именем в Сибири. Но там упоминается село Зерцалы.
— Оно неподалеку отсюда, — говорил Михеич. — В Зерцалах Государь пробыл не более полугода, а потом сгоношил себе избушку в бору. Так бабка моя рассказывала, а бабке — ее бабка по матери. Если захотите, завтра обыденкой сбегаем в гости к Федору Кузьмичу. То-то рад будет, потому как он позабыт и позаброшен.
Я не спал всю ночь. Я уже верил, что это случилось именно так. Но почему не догадался об этом раньше? Подвела память. Да разве удержишь в голове все, что приходилось читать? Бесспорно, это он, тот самый, который тайком исчез сначала из Таганрога, а потом с сеновала у переправы через Обь.
Мы торопливо шагали по извилистой лесной тропе. Стройные сосны высоко вздымались в чистое небо, а вокруг них зеленели полянки, на которых буйно цвели купальницы, которые в Сибири зовут жарками. Глядя на это море цветов, Михеич несколько раз гордо вскидывал лохматую голову и спрашивал меня:
— Так где же стояла здесь келья Федора Кузьмича?
Я пристально рассматривал каждый метр лежавшего передо мной лесного ковра. Нигде не было даже намека на какие-то приметы давнего жилья. Лес как лес, ветры в художественном беспорядке разбросали сосновые шишки. Под ногами прогибалась и похрустывала подстилка из опавшей хвои, она яро попахивала смолой и грибами.
— Плохой из тебя следопыт, — заключил Михеич и пальцем показал на куртинку лесных цветов. — Вот это и есть святое место. Нигде не встретишь такого множества жарков, как здесь. Бабы их рвут ежегодно, а цветов становится больше и больше. Еще в тридцатых годах, в канун войны, можно было разглядеть прямоугольник основания жилья и крошки древесного угля. Кому мешала келья, не знаю, но ее сожгли. Говорят, приезжали безбожники из Томска.
С грустью простились с чарующим душу лесным великолепием. И уже не стало для меня так важно, был ли это Александр Первый или не утонувший в Неве князь Уваров. Мятежная душа победителя Наполеона все равно не раз прилетала сюда, в наш край, заселенный солдатами известных гвардейских полков. Она прилетала очищаться от смертного греха отцеубийства. Пусть Александр не убивал Павла Первого, но он мог не допустить жестокой расправы масонов со своим императором. Осознание этого мучило Александра многие годы. Заняв без желания российский престол, он в конце концов добровольно ушел от честно полученной славы. А вместо него похоронили простого солдата, чем-то внешне схожего с царем. Когда искавшие погребальное золото большевики в 1921 году вскрыли царский саркофаг, он оказался пустым. Вот тебе, бабушка, и юрьев день!
Еще в мае 1821 года, когда императору стало известно о заговоре масонов, Александр с горечью признался:
— Я разделял иллюзии и заблуждения этих господ, поэтому не мне карать врагов России.
Между тем, запрещение тайных обществ состоялось.
— Хватит! — сказал Александр и подписал рескрипт от 4 августа 1822 года.
Император не боялся за себя. Исполнив главное в жизни дело — разгромив Наполеона, — он мог спокойно умереть от руки масонов, мстивших ему за столь решительный шаг. Царь страшился другого: «вольные каменщики» способны стереть с лица земли русскую государственность. Вот почему он ушел в небытие заурядным странником. А трон завещал своему младшему брату, Николаю. Такая бумага была составлена еще в 1819 году. В отличие от среднего брата, Константина, который был лишен воли теми же масонами, Николай не допустит кровавого российского бунта. В этом можно быть уверенным.
Вечная память тебе, Александр Благословенный! Спи спокойно. Ты сделал всё, что мог и что должен был сделать император православной России.
Младшая дочь
Если бы я не жил в Красноярске, то непременно благоденствовал бы только в Хакасии. И вовсе не потому, что там прошла моя послефронтовая, далеко не беззаботная молодость. И совсем не потому, что там я состоялся, как писатель. И даже не потому, что в Абакане родились мои дети, которых я люблю и которые мне бесконечно дороги: ведь они останутся после меня, как значимая частица моего существа, если не физического, то духовного. А это уже кое-что!
Но потому, что избранная мною Хакасия сама по себе очень уж хороша. В нее влюбляешься с первого взгляда и остаешься верен ей всю свою жизнь. Сколько раз я с грустью и благодарностью думал о ней! И в самых светлых своих снах я бродил по её бесконечным дорогам, заходя в знакомые и незнакомые мне улусы и слушая сказания о её прошлом из уст народных певцов — хайджи. Много раз я встречался с патриархом или, вернее сказать, ханом всех сказителей Хакасии Семеном Прокопьевичем Кадышевым. И по заведенному обычаю, он осторожно, как легкий порыв ветра, обнимал меня высохшей от времени рукой и приветствовал глуховатым старческим голосом:
— Изен, парень! Здравствуй!
Затем снимал со стены свой шестиструнный чатхан и щедро одаривал меня накопленными в течение многих веков бесценными сокровищами хакасского фольклора. И я сразу же невольно оказывался в необыкновенно интереснейшем мире дотоле незнакомых мне жизненных обстоятельств, символов, импровизированных представлений. В мире подлинной, а не надуманной красоты. Сам бог Кудай, надменный и неприступный, кряхтя от старости, охотно сходил к нам в эти счастливые часы. Поджимая по себя свои короткие ноги в богато расшитых ичигах, бог поудобнее устраивался у очага и, затаив дыхание, внимательно слушал народного певца. И ни словом, ни жестом не мешал беснующемуся в юрте шаману. Они хорошо понимали друг друга. Ведь так и должно быть: где добрый бог, там и сопровождающий его шаман — верный пророк и служитель. А иначе кто же будет беседовать с несговорчивыми духами ээзи? Они хитрые, эти самые духи, говорить с кем попало не станут.
Мы с Семеном Прокопьевичем с неподдельным интересом смотрели на снизошедшего к нам бога и сопутствующего ему шамана, пытаясь познать непостижимую связь прошлого с настоящим. В юрте явственно слышались зычные возгласы хакасских богатырей — алыпов, дико ржали разгоряченные боем кони, скрипели колеса кибиток. А где-то за порогом юрты монотонно гудел трактор. Не мы первыми пришли на эту землю, не мы последними оставим её. Но удастся ли нам разгадать скрытую от людей тайну нашего пребывания на белом свете? Зачем мы здесь и кому это нужно?
С незапамятных времен по просторным степям кочевали целые народы и разрозненные дикие племена. В предгорьях Кузнецкого Алатау по вечерам призывно дымились еле приметные костры. А вокруг земля полнилась нетерпеливыми криками чабанов и блеянием библейских овец. И с самого неба на встречных и поперечных лилась рекой арака — молочная водка гостеприимных степняков.
И сегодня, как всегда, на горизонте неприступной стеной стоят воспетые кочевниками синие горы — тасхылы. С них-то и спускаются в долины прозрачные, как хрусталь, потоки. А разве можно забыть зеркальные озера Хакасии, в которые зачарованно смотрится лазурное небо?
Да разве можно не любить эту несравненную красоту! Думаешь о ней и тут же начинаешь понимать сыновнюю оду своей родине, написанную поэтом Михаилом Кильчичаковым:
Хакасия, край мой! Родные просторы!Вы мне улыбаетесь морем огней.Широкие степи, высокие горыНавеки в душе сохранятся моей.И рада столица тебе возрожденной,Хакасия — младшая из дочерей.Красуйся, цвети ты, мой край обновленный,Согретый заботой Отчизны моей.
Вроде бы всё нормально и желать лучшего не нужно. Подразумевается, что младшая в семье — это и есть самая любимая. Вся забота отдана ей. А как быть со старшей сестренкой? Ей идти на панель, чтобы обеспечить достойную жизнь малолетке? Да, она готова на такую жертву. Но станет ли после всего этого младшая хоть немного уважать старшую, свою единокровную кормилицу? Вот над чем следует задуматься сегодняшним теоретикам вроде бы прогрессивного деления страны по национальному принципу. Время властвования коммунистов ушло, но его традиции остались и развиваются в том же самом направлении. Урок Украины, Грузии, Латвии и других дочерей ничему не научил Россию.
Однако довольно лирики. Нужно сделать хотя бы небольшой экскурс в далеко не простую историю средней Сибири. Когда-то в этих степях, точнее — в Минусинской котловине, располагалось древнее кочевое государство. Жили в нем похожие на нас голубоглазые люди, по — китайски «хакацзы». Далекие предки теперешних венгров, эстонцев, финнов. Но уж никак не современных хакасов. Тут у исследователей получился полный прокол.
Под ударами воинственных соседей угрофинские племена сошли с обжитых мест и отправились далеко на запад. Покинутая ими земля опустела. Прознав о её несметных богатствах, сюда постепенно стали стягиваться монгольские, тюркские, остяцкие рода, которые и образовали своеобразное общежитие под началом енисейских киргизов или минусинских татар, что одно и то же.
