Василий Жуковский - Баллады

Рыцарь Тогенбург

[26]

«Сладко мне твоей сестрою,Милый рыцарь, быть;Но любовию иноюНе могу любить:При разлуке, при свиданьеСердце в тишине –И любви твоей страданьеНепонятно мне».

Он глядит с немой печалью –Участь решена;Руку сжал ей; крепкой стальюГрудь обложена;Звонкий рог созвал дружину;Все уж на конях;И помчались в Палестину,Крест на раменах[27].

Уж в толпе врагов сверкаютГрозно шлемы их;Уж отвагой изумляютЧуждых и своих.Тогенбург лишь выйдет к бою –Сарацин[28] бежит…Но душа в нем всё тоскоюПрежнею болит.

Год прошел без утоленья…Нет уж сил страдать;Не найти ему забвенья –И покинул рать.Зрит корабль – шумят ветрилы[29],Бьет в корму волна, –Сел и поплыл в край тот милый,Где цветет она.

Но стучится к ней напрасноВ двери пилигрим;Ах, они с молвой ужаснойОтперлись пред ним:«Узы вечного обетаПриняла она;И, погибшая для света,Богу отдана».

Пышны праотцев палатыБросить он спешит;Навсегда покинул латы;Конь навек забыт;Власяной покрыт одеждойИнок в цвете лет,Не украшенный надеждойОн оставил свет.

И в убогой келье скрылсяБлиз долины той,Где меж темных лип светилсяМонастырь святой:Там – сияло ль утро ясно,Вечер ли темнел –В ожиданье, с мукой страстной,Он один сидел.

И душе его унылойСчастье там одно:Дожидаться, чтоб у милойСтукнуло окно,Чтоб прекрасная явилась,Чтоб от вышиныВ тихий дол лицом склонилась,Ангел тишины.

И, дождавшися, на ложеПростирался он;И надежда: завтра то же! –Услаждала сон.Время годы уводило…Для него ж одно:Ждать, как ждал он, чтоб у милойСтукнуло окно;

Чтоб прекрасная явилась;Чтоб от вышиныВ тихий дол лицом склонилась,Ангел тишины.Раз – туманно утро было –Мертв он там сидел,Бледен ликом, и унылоНа окно глядел.

Лесной царь

[30]

Кто скачет, кто мчится под хладною мглой?Ездок запоздалый, с ним сын молодой.К отцу, весь издрогнув, малютка приник;Обняв, его держит и греет старик.

«Дитя, что ко мне ты так робко прильнул?» –«Родимый, лесной царь в глаза мне сверкнул;Он в темной короне, с густой бородой». –«О нет, то белеет туман над водой».

«Дитя, оглянися; младенец, ко мне;Веселого много в моей стороне:Цветы бирюзовы, жемчужны струи;Из золота слиты чертоги мои».

«Родимый, лесной царь со мной говорит:Он золото, перлы и радость сулит». –«О нет, мой младенец, ослышался ты:То ветер, проснувшись, колыхнул листы».

«Ко мне, мой младенец; в дуброве моейУзнаешь прекрасных моих дочерей:При месяце будут играть и летать,Играя, летая, тебя усыплять».

«Родимый, лесной царь созвал дочерей:Мне, вижу, кивают из темных ветвей». –«О нет, все спокойно в ночной глубине:То ветлы седые стоят в стороне».

«Дитя, я пленился твоей красотой;Неволей иль волей, а будешь ты мой». –«Родимый, лесной царь нас хочет догнать;Уж вот он: мне душно, мне тяжко дышать».

Ездок оробелый не скачет, летит;Младенец тоскует, младенец кричит;Ездок погоняет, ездок доскакал…В руках его мертвый младенец лежал.

Замок Смальгольм, или Иванов вечер

[31]

До рассвета поднявшись, коня оседлалЗнаменитый Смальгольмский барон;И без отдыха гнал, меж утесов и скал,Он коня, торопясь в Бротерстон[32].

Не с могучим Боклю совокупно спешилНа военное дело барон;Не в кровавом бою переведаться мнилЗа Шотландию с Англией он;

Но в железной броне он сидит на коне;Наточил он свой меч боевой;И покрыт он щитом; и топор за седломУкреплен двадцатифунтовой.

Через три дни домой возвратился барон,Отуманен и бледен лицом;Через силу и конь, опенен, запылен,Под тяжелым ступал седоком.

Анкрамморския битвы[33] барон не видал,Где потоками кровь их лилась,Где на Эверса грозно Боклю напирал,Где за родину бился Дуглас;

Но железный шелом был иссечен на нем,Был изрублен и панцирь и щит,Был недавнею кровью топор за седлом,Но не английской кровью покрыт.

Соскочив у часовни с коня за стеной,Притаяся в кустах, он стоял;И три раза он свистнул, и паж молодойНа условленный свист прибежал.

«Подойди, мой малютка, мой паж молодой,И присядь на колена мои;Ты младенец, но ты откровенен душой,И слова непритворны твои.

Я в отлучке был три дни, мой паж молодой;Мне теперь ты всю правду скажи:Что заметил? Что было с твоей госпожой?И кто был у твоей госпожи?»

«Госпожа по ночам к отдаленным скалам,Где маяк, приходила тайком(Ведь огни по горам зажжены, чтоб врагамНе прокрасться во мраке ночном).

И на первую ночь непогода была,И без умолку филин кричал;И она в непогоду ночную пошлаНа вершину пустынную скал.

Тихомолком подкрался я к ней в темноте;И сидела одна – я узрел;Не стоял часовой на пустой высоте;Одиноко маяк пламенел.

На другую же ночь – я за ней по следамНа вершину опять побежал, –О творец, у огня одинокого тамМне неведомый рыцарь стоял.

Подпершися мечом, он стоял пред огнем,И беседовал долго он с ней;Но под шумным дождем, но при ветре ночномЯ расслушать не мог их речей.

И последняя ночь безненастна была,И порывистый ветер молчал;И к маяку она на свиданье пошла;У маяка уж рыцарь стоял.

И сказала (я слышал): “В полуночный час,Перед светлым Ивановым днем,Приходи ты; мой муж не опасен для нас:Он теперь на свиданье ином;

Он с могучим Боклю ополчился теперь:Он в сраженье забыл про меня –И тайком отопру я для милого дверьНакануне Иванова дня”.

“Я не властен прийти, я не должен прийти,Я не смею прийти (был ответ);Пред Ивановым днем одиноким путемЯ пойду… мне товарища нет”.

“О, сомнение прочь! безмятежная ночьПред великим Ивановым днемИ тиха и темна, и свиданьям онаБлагосклонна в молчанье своем.

Я собак привяжу, часовых уложу,Я крыльцо пересыплю травой,И в приюте моем, пред Ивановым днем,Безопасен ты будешь со мной”.

“Пусть собака молчит, часовой не трубит,И трава не слышна под ногой, –Но священник есть там; он не спит по ночам;Он приход мой узнает ночной”.

“Он уйдет к той поре: в монастырь на гореПанихиду он позван служить:Кто-то был умерщвлен; по душе его онБудет три дни поминки творить”.

Он нахмурясь глядел, он как мертвый бледнел,Он ужасен стоял при огне.“Пусть о том, кто убит, он поминки творит:То, быть может, поминки по мне.

Но полуночный час благосклонен для нас:Я приду под защитою мглы”.Он сказал… и она… я смотрю… уж однаУ маяка пустынной скалы».

И Смальгольмский барон, поражен, раздражен,И кипел, и горел, и сверкал.«Но скажи наконец, кто ночной сей пришлец?Он, клянусь небесами, пропал!»

«Показалося мне при блестящем огне:Был шелом с соколиным пером,И палаш боевой на цепи золотой,Три звезды на щите голубом».

«Нет, мой паж молодой, ты обманут мечтой;Сей полуночный мрачный пришлецБыл не властен прийти: он убит на пути;Он в могилу зарыт, он мертвец».

«Нет! не чудилось мне; я стоял при огне,И увидел, услышал я сам,Как его обняла, как его назвала:То был рыцарь Ричард Кольдингам».

И Смальгольмский барон, изумлен, поражен,И хладел, и бледнел, и дрожал.«Нет! в могиле покой; он лежит под землей;Ты неправду мне, паж мой, сказал.

Где бежит и шумит меж утесами Твид[34],Где подъемлется мрачный Эльдон[35],Уж три ночи, как там твой Ричард КольдингамПотаенным врагом умерщвлен.

Нет! сверканье огня ослепило твой взгляд;Оглушен был ты бурей ночной;Уж три ночи, три дня, как поминки творятЧернецы за его упокой».

Он идет в ворота, он уже на крыльце,Он взошел по крутым ступенямНа площадку, и видит: с печалью в лице,Одиноко-унылая, там

Молодая жена – и тиха и бледна,И в мечтании грустном глядитНа поля, небеса, на Мертонски леса,На прозрачно бегущую Твид.

«Я с тобою опять, молодая жена». –«В добрый час, благородный барон.Что расскажешь ты мне? Решена ли война?Поразил ли Боклю иль сражен?»

«Англичанин разбит; англичанин бежитС Анкрамморских кровавых полей;И Боклю наблюдать мне маяк мой велитИ беречься недобрых гостей».

При ответе таком изменилась лицомИ ни слова… ни слова и он:И пошла в свой покой с наклоненной главой,И за нею суровый барон.

Ночь покойна была, но заснуть не дала.Он вздыхал, он с собой говорил:«Не пробудится он; не подымется он:Мертвецы не встают из могил».

Уж заря занялась; был таинственный часМеж рассветом и утренней тьмой;И глубоким он сном пред Ивановым днемВдруг заснул близ жены молодой.

Не спалося лишь ей, не смыкала очей…И бродящим, открытым очам,При лампадном огне, в шишаке и броне,Вдруг явился Ричард Кольдингам.

«Воротись, удалися», – она говорит.«Я к свиданью тобой приглашен;Мне известно, кто здесь, неожиданный, спит, –Не страшись, не услышит нас он.

Я во мраке ночном потаенным врагомНа дороге изменой убит;Уж три ночи, три дня, как монахи меняПоминают – и труп мой зарыт.

Он с тобой, он с тобой, сей убийца ночной!И ужасный теперь ему сон!И надолго во мгле на пустынной скале,Где маяк, я бродить осужден;

Где видалися мы под защитою тьмы,Там скитаюсь теперь мертвецом;И сюда с высоты не сошел бы… но тыЗаклинала Ивановым днем».

Содрогнулась она и, смятенья полна,Вопросила: «Но что же с тобой?Дай один мне ответ – ты спасен ли иль нет?»Он печально потряс головой.

«Выкупается кровью пролитая кровь, –То убийце скажи моему.Беззаконную небо карает любовь, –Ты сама будь свидетель тому».

Он тяжелою шуйцей коснулся стола;Ей десницею руку пожал –И десница как острое пламя была,И по членам огонь пробежал.

И печать роковая в столе возжжена;Отразилися пальцы на нем;На руке ж – но таинственно руку онаЗакрывала с тех пор полотном.

Есть монахиня в древних Драйбургских стенах[36]:И грустна и на свет не глядит;Есть в Мельрозской обители мрачный монах:И дичится людей и молчит.

Сей монах молчаливый и мрачный – кто он?Та монахиня – кто же она?То убийца, суровый Смальгольмский барон;То его молодая жена.

Торжество победителей