Марк Тарловский - Молчаливый полет
4 января 1926
Последнее слово Герострата[171]
«Сограждане! Вы можете судитьДерзнувшего на небывалый подвигИ оскорбившего своей рукойБогиню, благосклонную к Ефесу.Вы можете неистово пытатьИ, осудив, предать позорной казниЗанесшего над храмом АртемидыКощунственные факелы поджогаИ от стрелы карающих небесНе павшего в минуту святотатства.Но можете ли вы предупредитьСтоустую молву о честолюбце,Разрушившем создание искусстваИ вышней покровительницы нашейХранимую и чтимую обитель?Сумеете ли вы перехватитьСмущенный и подобострастный ропотО муже, сочетавшемся с мечтойПрославиться на долгие столетья,Создать неистощимое бессмертьеИз мимолетного существованьяИ нищенское имя ГеростратаОбогатить проклятием потомства?Не сможете. — Отныне навсегдаПрощай, мое возлюбленное имя,Которое я слышал в сладком детствеИз трогательных матерински устС улыбкою, а в юности певучей —Со стоном страсти от моих подруг.Теки, мое возлюбленное имя! —На крыльях славы о моем безумствеТы разольешься, преодолеваяМоря, и страны, и стремнины рек.И, разлученный навсегда с тобою,Я буду брошен, как степная падаль,На пиршество сочувственным шакаламИстерзанным и безымянным трупом.Так от сосуда с дорогим вином,Разбитого неопытной рукою,Забытые белеют черепки,А между тем, волной неудержимойОсвобожденная из темной глины,Распространяется живая влагаИ жадную пропитывает землю…Попробуйте ее остановить!Мне думается, собственное имяНи от кого я больше не услышу,Чтоб звуки славы не ласкали ухо,Чтоб в смертный час не облегчали душуСчастливого носителя его.Но я предвижу, сколько тысяч устНа все лады — с восторгом, и со страхом,И с ненавистью — будут славить имя,Которое я слышал в сладко детствеОт трогательной матери моей,Которое мне в юности звучалоСо стоном страсти от моих подругИ, может быть, которое отнынеНи от кого я больше не услышу…Свершилась бескорыстная растрата,Но страшно расточительной ценой —Судите же прославленного брата,Судите же во славу Герострата,Сограждане, ославленные мной!»
4 февраля 1926
Море[172]
Хлопочет море у зеленых скал,Теснит, как грудь, упругую плотину,Как прядь волос, расчесывает тинуИ бьет слюной в береговой оскал.
Как ни один мужчина не ласкал,Ласкает сушу — томную ундину, —Крутясь, откидывается на спинуИ пенит валом свадебный бокал.
За то, что рушит алчущую тушуНа мокрую от поцелуев сушу —В нем ищут девки из рыбачьих сёл,
Покуда бьет по гравию копытомИ ждет их недогадливый осел,Последних ласк своим сердцам разбитым.
3 марта 1926
Непоставленные вопросы Есенина[173]
Памяти его
«Что ты, кто ты, сердце человечье,И какая сила, не пойму,Причинила тяжкое увечьеГолубому духу моему?
Если грудь для пули уязвима,Если шея с петлею дружна,То стрела какого серафима,Чтобы сердце ранила, нужна?..»
27 марта 1926
Через плечо[174]
По Арбату и по ОстоженкеВсе мои знакомые жили.Были среди них хорошенькиеИ просто милые были.
Гостеприимно распахнутые,Двери дышали приветом,Мы сходились, играли в шахматыИ стихи читали при этом.
Мы обхаживали и обманывалиИ за счастьем следили в оба…Разве жалуюсь я? — не рано ли.Разве сетую? — для чего бы.
Юность наша, пенная, вспученная,Как река, затертая лесом,Ты текла, минуя излучиныИ мосты, что пели железом.
Через мели лет перетаскиваяМилых дней крылатые судна,Ты текла то бурно, то ласково,То, как вешний яр, безрассудно.
Мы обхаживали и обманывалиИ за счастьем следили в оба…Если жалуюсь я? — не рано ли.Если сетую? — для чего бы.
31 марта 1926
Творчество[175]
Сначала обида и гневный зыкИ боль — бесконечно много, —Но рифма одна — «язык», «язык»!Спеши, язык, на подмогу!
Но как же мне выразить языкомОбиду, боль и надрыв мой? —— В шеренгу, слова — рядком, рядком —По правому флангу рифмой! —
И строфы идут — звено к звену —Со звоном и трубным воем,Дрожите, враги, за свою вину,Дрожите, как перед боем!
Тут каждое слово — что богатырь,А ритмы — что звон кольчуги,И движется рать — и я поводырьПоэт из дымной лачуги.
И мчусь я на преданном скакуне,Прекрасный и гневный витязь,Покуда не крикну — сердце в огне!Солдаты, остановитесь!
Победа за нами, и враг побит,И просит пощады критик —Он видел огонь от наших копытИ гнев, что из горла вытек.
Довольно стихов — пока не охрип,Держите меня, держите —Слова мои музыка, а не скрипОбоза, что вязнет в жите!.. —
Скрипуче-обозный, пусть ворог лих,Но пальцем его не трону:Язык оседлаю — и двину стихНа подвиг и оборону!
3 апреля 1926
Песенка о трестах[176]
«В СССР около 300 трестов. Среди них далеко не все отвечают своему назначению». «Укрупнение трестов — очередная задача промышленности РСФСР».
Из газет
От Невы до Красной ПресниОтрестирована «Русь».Триста трестов — хоть ты тресни,А «затрестчины» не трусь!
К бестоварью шлют из трестаНизкопробные сорта:В ССР они ни с места,Дверь на Запад заперта.
Израсходованы средства,Касса настежь отперта,Ждем наследства — а торгпредстваРвут товары изо рта.
От растрат и до арестовНаша красная черта —Триста трестов, триста трестов,А в кармане ни черта…
Сэкономься ж, брат мой трестный,И мошною не тряси,Чтоб не стали ношей крестнойНаши тресты на «Руси».
9 апреля 1926
Рысак[177]
Веет с моря запах йодистый,Круча парка высока,Мчусь я шибко, конь породистый,В орлей роли рысака…
Из весеннего ли снега ктоСделал юношу конем? —Надо мчаться, думать некогда,Думать вечером начнем.
По дороге, где тоску вчераЯ с прохожими гасил,Мчусь я, ненавидя кучера,Мчусь я, не имея сил.
Для чего я в парке лязгаюСиним счастием подков,Что я делаю с коляскоюМне враждебных седоков?
Знаю — проклят, нет мне выбора,Ну так противу людей» —Слушай жадное гип-гип-ураВ дружном ржаньи лошадей!
Кучер, бей меня оглоблями,Душу дышлом разрази —Я упьюсь твоими воплями,Я сомну тебя в грязи!
Бей, лягай его, мой круп лихой!Понесла-а, распрягла…Чалый бунт, ликуй над публикойУлюлюканьем с угла.
18 мая 1926
Лето[178]
Сразу вспыхивая, гаснет сразуВ темноте огонь изподкопытный —Пушкин бросил громовую фразу:«Мы ленивы и нелюбопытны…»
Искры звякнули, одна-другая,И истаяли в подземной тяге,А во тьму уставилась, мигая,Голова вскочившего бродяги.
Звон копыт пройдет и перестанет,Путник ляжет и тоску отгонит,Померещилось, а ни черта нет,В чистом вольном поле никого нет.
Спи, ленивый, спи, нелюбопытныйСоотечественник и приятель, —Пусть выносит приговор обидныйТрижды обожаемый писатель. —
Ведь бывает: люди, как тюлени,Тяжелеют летними ночами,Пребывают вечером в томленьи,Днем изнемогают под лучами…
Минул полдень, поспевает жатва,Ни над чем не хочется трудиться,Время переваливает за два,Солнце парит и парит, как птица,
Пилочками трудятся цикады,Дремлют лесопилы-лежебоки,И лежат собаки аки гады,Распростертые на солнцепеке.
19 мая 1926
