Хорхе Борхес - Алгорифма

ВЕЩИ

Вы всё ещё думаете, что причудливые неологизмы, введённые ради рифмы, выдумал я первый? Ошибаетесь. Что же такое «букводатлив»? Очень удачный контекстный неологизм, подразумевающий либо орудие самоубийства — пистолет, либо печатную машинку, которая наверняка стояла в кабинете ослепшего Борхеса. Так вот, была у меня в Одессе печатная машинка фирмы «Рейнметалл» послевоенного производства. Вместо цифр верхнего регистра я впаял (мне пришлось иметь дело с расплавленным оловом) буквы латинские, которые достал на одесском телеграфе, и у меня получился эдакий букводатлив, печатавший с тяжёлым римским акцентом. Но идеально неологизм «букводатлив» подходит для линотипа. Я ещё застал эпоху линотипов, книжечка переводов Борхеса, изданная мною в Одессе, отпечатана ещё на этом теперь музейном оборудовании, что придаёт ей в наш век лазерных принтеров особую библиографическую ценность. Образ линотипа суггестирован мне также Борхесом через оформление обложки изданного в Испании тома его стихотворений — на ней изображён застывающий линотипный расплав. Не правда ли, это похоже на «двулучую» звезду с гравюры Лаптева? (Смотри комментарий к сонету «Конец»). Здесь мы имеем дело с восприятием, которое я определяю термином «двусубъуктивное», то есть такое, которое объективно только для двоих: автора поэтического послания и его адресата.

Ну а к скифскому зелью больной митридатлив — царь древнего Понтикопея (нынешней Керчи) Митридат, по легенде, был невосприимчив к ядам, потому что принимал их каждый день гомеопатическими дозами.

ОДИССЕЯ, КНИГА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Греческое слово Ulixes переводится и как «мудрый» и как «хитрый», у Гомера этот эпитет приложим к имени Одиссея, в греческой Библии — Септуагинте — к змею (Бытие, 3,1). В русском переводе оно передаётся словом «хитромудрый». Борхес как бы говорит: что вы боитесь Сатану? Представьте его в образе хитромудрого Одиссея, если только вы не киклоп Полифем.

ЧИТАЮЩЕМУ

Знаменитая фраза Гераклита из Ефеса: «Нельзя дважды войти в одну и ту же реку» на все лады повторяется в поэзии Борхеса, как один из её тематических лейтмотивов. Чем же она так привлекла поэта? Данный сонет (который можно перевести ещё и как «Караиму») даёт ответ на этот вопрос: можно дважды войти в одну и ту же реку, ибо один человек — это две сущности, он и его тень (чтобы не сказать «чёрт»). Следовательно, Иисус Христос крестился в водах Иордана вместе со своим «сатиром». Иногда мне задают вопрос: христианин ли я? Я отвечаю: да. Тогда у меня спрашивают, к какой церкви я принадлежу? Мне приходится отвечать, что я внеконфессиональный христианин. «Какой же ты христианин, если ты нигде не крестился?» — Допытывается вопрошающий. На что я самым шутливым тоном объясняю, что я крестился во оставление грехов в Иордане крещением Иоанновым вместе с Иисусом Христом, будучи его «сатиром». Собственно, ради меня (а не Себя!) Иисус Христос и принял крещение. Таким образом, опровергая афоризм Гераклита, Борхес сосредоточивает внимание читающего на евангельском сюжете.

ПЕСЧЕЗНА

«Песчезна» — типичный ретрологизм, то есть, ранее употреблявшееся, а ныне забытое слово, воскрешённое магией стиха. Обозначает оно песочные часы. Это ещё один лейтмотивный символ в поэзии Борхеса. Стихотворение воссоздано по уже известному читателю принципу: зачин — от Хорхе, окончание — от Вадима, при этом Хорхе и Вадим — одна и та же личность. В ситуации проблемного выбора, то и дело возникающего в поэзии, эта личность совершает одинаковый выбор, поэтому все её шаги в игре предопределены и предсказуемы. Чем строже богаче рифма, тем выше «разрешающая способность» образов словесного ряда. Рифмическое ожидание сопоставимо в этом аспекте с ожиданием мелодическим, что придаёт стихотворной фразе симфоническую мощь, вещь скандалом попахивает: смоль скоблит с шипа гой! — речь идёт о так называемой чубукве (смотри комментарий к поэме «Голлем»). Однажды оформлявший мое издание «Цветов зла» Андрей Медведик показал мне инструмент для курения гашиша со стальным шипом в чубуке (ему заказал эту штуку кто-то из блатных). «Если уколоть этим шипом, на котором будет никотин, в любое место, человек без немедленной медицинской помощи скоро умирает от сепсиса», — объяснил мне Медведик.

ТЫ НЕ ДРУГИЕ

Борхесу, как и Бодлеру, свойственен порой мрачный пессимизм, и перед нами одно из не самых оптимистичных его творений. Сонет свидетельствует о муках и сомнениях автора, виною которых, сам того не ведая, был в юные годы я. Видите ли, чтобы соблазнить моих ненавистников на чернобыльскую аферу, их надобно было сперва искусить, то есть, убедить, что они имеют дело с юношей, который, повзрослев, пойдёт на любое преступление. Я в те годы писал:

Я умру без красоты.Без нечётких очертанийИдеальных сочетанийКрасоты без пестроты.

Я хочу, что жизнь самаЯрким спектром заблисталаВ преломлении кристаллаМногогранного ума.

Так пойми меня и ты:Ради этого стремленьяЯ готов на преступленье.Мои помыслы чисты.

Став теоретиком морали, я развил учение, согласно которому преступление любой из этических норм разрешено, если и только если её соблюдение ведёт к ухудшению, а не улучшению положения дел. Так что преступление преступлению рознь, что, кстати, очень полезно уяснить нашей Фемиде, зациклившейся на требовании неукоснительно соблюдать закон. Но, экспериментируя с этикой, я, конечно, доставил много горьких часов тем, кто ждал от меня совершенно других подвигов.

ADAM CAST FORTH

С английского название сонета переводится: «Адам отныне изгнан». Перед нами совершенно оригинальная и не на одну другую не похожая теодицея Борхеса. На вопрос: почему в мире существует зло и кто его виновник? — Борхес, отвечая, приводит аналогию сна: то, что здесь запрещено, там разрешено, так что мы порой просыпаемся в холодном поту от жути. Так не есть ли наша реальность сном Бога, в котором зло разрешено, ибо неконтролируемо спящим сознанием? И как мы прощаем себя за сновидения, в которых невиновны, так нам следует «простить» и Бога за Его мегагрёзу, названную одним французом «человеческой комедией». Это очень по-испански. Ещё Кальдерон сказал названием своей поэмы: «Жизнь есть сон». Борхес лишь договаривает: жизнь есть сон Бога.

ПОЭМА О ДАРАХ

Пессимизм Борхеса мрачен, и с ним сравним только пессимизм Бодлера. Мне, повторюсь, очень горько сознавать, что я тому виной, но иного пути не существовало. Если бы я в юности вёл себя как светлый Ангел, не было бы и преображения Сатаны. И потом, под светлого Ангела не стали бы взрывать энергоблок Чернобыльской АЭС, но лишь под Антихриста. Моих наблюдателей из высших эшелонов власти нужно было непременно спровоцировать на это злодеяние. Как «зачем»? — Чтобы выставить нынешним нуворишам мою воровскую предъяву: вы все обогатились как класс, сделав чёрный капитал на Чернобыльской афере. Но Бог вам не подобен, ибо всё видит. Я же предупреждал: найду на вас, как вор ночью! Так вот, теперь я даже предпочёл бы никого из вас не наказывать казнью, «украшенной пытками» (Борхес), дабы усугубить ваше наказание после первой смерти. А что такое первая смерть грешного человека, я знаю на личном опыте. Итак, доживайте ваши годы, месяцы, недели, дни, часы, минуты и секунды в роскоши и удовольствиях. Временная жизнь есть испытанье человека перед жизнью вечной, но вы этого испытания не выдержали.

МОРЕ

и кабальеро, себя не выделявшего в толпе и элегии за раз и эпопеи о родине творца — Борхес имеет в виду Сервантеса и его бессмертный роман о Дон Кихоте. Между прочим, Сервантес и Шекспир — современники. Сравните их. Ну и в чью пользу сравнение? Борхес укоряет Англию в отсутствии в её литературе поэта-мариниста. Вроде бы морская держава, вроде бы Европа, а поэта нет. Борхесу, между прочим, возражает Арсений Тарковский в своей статье о Байроне:

«Ветер треплет его плащ, спутывает волосы. Он смотрит в ненастную даль. Подняты все паруса.

Мой бриг! С тобой привольно мнеСредь пенистых зыбей.Неси меня к любой стране,Лишь не к родной моей!

Привет, привет, о волны, вам!А там, в конце пути, —Привет пещерам и пескам!Мой край родной, прости!

В споре Борхеса с Тарковским я, конечно, на стороне Хорхе. Да и сам Арсений Александрович оправдывает не столько Англию, сколько Байрона. Что ж! Отношение спасшихся и не спасшихся на Западе — капля и волна, а на Востоке — волна и капля.