Сергей Есенин - Том 2. Стихотворения (Маленькие поэмы)
На родине же по выходе Триптиха и П21 критики, опираясь на «Пришествие», вменили в вину Есенину религиозность: по словам П.Д.Жукова, Есенин «все еще плутает среди трех сосен отжившего православия» (журн. «Зори», Пг., 1923, № 2, 18 ноября, с. 10). Примерно в том же духе высказался и Н.Н.Асеев (ПиР, 1922, кн. 8, ноябрь-декабрь, с. 40).
В.Ф.Ходасевич писал о «Пришествии»: «…силы и события <…> даны им <Есениным> в образе воинов, бичующих Христа, отрекающегося Симона Петра, предающего Иуды и, наконец, Голгофы. Казалось бы, дело идет с несомненностью о Христе. В действительности это не так. Я внимательно перечел революционные поэмы Есенина, предшествующие „Инонии“, и вижу, что все образы христианского мифа здесь даны в измененных (или искаженных) видах, в том числе образ самого Христа. <…>…в полном согласии с основными началами есенинской веры, мы можем расшифровать его псевдохристианскую терминологию и получим следующее:
Приснодева=земле=корове=Руси мужицкой.
Бог-отец=небу=истине.
Христос=сыну неба и земли=урожаю=телку=воплощению небесной истины=Руси грядущей» (журн. «Современные записки», Париж, 1926, <кн.> XXVII, с. 306–307).
О роли Андрея Белого (Бориса Николаевича Бугаева; 1880–1934) в творческом становлении Есенина см. наст. изд., т. 1, с. 503–506.
Дождевыми стрелами… пронзенный… — Перифраза строк «Моления» Даниила Заточника, взятых Есениным как эпиграф к циклу «Стихослов» в Ск-2 и Кр. звоне (соответствующую цитату из «Моления» см. выше в комментарии к «Марфе Посаднице», с. 279*).
Опять Его вои / / Стегают плетьми. — Ср.: «Тогда плевали Ему в лицо и заушали Его; другие же ударяли Его по ланитам» (Мф. XXVI, 67).
«Я видел: с Ним он / / Нам сеял мрак!» / / «Нет, я не Симон… / / Простой рыбак»… / / То третью песню / / Пропел петух. — Эти слова имеют источником известный новозаветный эпизод отречения от Иисуса Христа его ученика Петра (Симона Петра) прежде, чем петух возвестит зарю (Мф. XXVI, 69–73; Мк. XIV, 66–72).
Лестница к саду твоему / / Без приступок. — Речь идет о лестнице (лествице), ведущей в рай; именно «без приступок» обычно изображалась она на лубочных картинках с соответствующим сюжетом (Ровинский: Атлас, III, № 774; № 1346, карт. 7). Впрочем, А.М.Авраамов усмотрел в «лестнице без приступок» иной образ, поскольку поместил эти есенинские слова среди тех строк поэта, которые, по мнению критика, обозначают месяц или луну (в его кн. «Воплощение: Есенин — Мариенгоф», М., 1921, с. 24).
Симоне Пётр — обращение к ученику Иисуса, причем первое его имя дано в звательном падеже («Симоне»), а второе — в обычной форме именительного падежа единственного числа (о раннем варианте этих слов — «Симоне Пётро» — см. на с. 318*).
…Вздыбился мрак. / / Вышел… / / Рыжий рыбак. — По мнению А.М.Авраамова (там же), и здесь у Есенина имеется в виду месяц.
Облачные ризы. — Образ восходит к народной метафоре: «Небо —…риза Господня» (приведено в Аф. I, 63), отразившейся также и в поэме «Преображение»: «…Зиждитель щедрый, / / Ризою над землею / / Свесивший небеса» (см. ниже).
Ласточки-звезды / / Канули вниз. — Ранее уже намеченная в «Октоихе» (третья строфа второй главки) тема усопших душ (см. также комментарий на с. 315–316* наст. тома) получила здесь дальнейшее развитие — путем осознанного образного воплощения Есениным соответствующих народных мифопоэтических представлений. Последние подробно изложены и проиллюстрированы многочисленными примерами в гл. XXIV «Поэтических воззрений…» (Аф. III, 195–317). По Афанасьеву, у древних «душа представлялась звездою» (Аф. III, 206; выделено автором); «Падающая звезда почитается в русском народе знаком чьей-либо смерти» (Аф. III, 207); «Народный язык и предания говорят о душах, как о существах летающих, крылатых. <…> Говоря о полете душ, они намекают на древнейшее представление их птицами» (Аф. III, 218–219; выделено автором); среди других олицетворений души — «проворная ласточка» (Аф. III, 301). Ср. также с есенинскими строками: «Малиновкой журчащею / / Слетит в кусты звезда» («Преображение», 1917).
…не в суд или во осуждение. — Последние слова молитвы ко святому причащению (пятой) св. Василия Великого («Православный богослужебный сборник», М., 1991, с. 338). В П18 эти слова были напечатаны искаженно — «не во суд или в осуждение». Сохранился экземпляр П18 (собрание П.В.Куприяновского, Иваново), куда Есенин красными чернилами внес поправки, необходимые в этом месте текста.[8]
Елеон — гора вблизи Иерусалима; место бесед Иисуса Христа с апостолами и его вознесения (Деян. I, 9-12).
Медведица — здесь: созвездия в северном полушарии (Большая Медведица и Малая Медведица); состоят из семи звезд, образующих фигуру в виде ковша.
Преображение (с. 52). — Зн. тр., 1918, 13 апреля (31 <марта>), № 179; журн. «Наш путь», Пг., 1918, № 1, <13> апреля, с. 47–50; П18; сб. «Явь», М., 1919, с. 50–53; Триптих; Рж. к.; П21; Грж.
Автограф неизвестен. Печатается по наб. экз. (вырезка из Грж.). Датируется по Рж. к., где рукой автора под типографским текстом поэмы проставлена дата: «1917 ноябрь». Помета Есенина в наб. экз. (<19>18) опровергается упоминанием «Преображения» в письме поэта Иванову-Разумнику о Ск-2 конца декабря 1917 г.
В 1926 г. П.В.Орешин вспоминал, как он впервые в конце 1917 г. услышал из уст самого автора начало «Преображения»: «…Есенин… слегка отодвинулся от меня в глубину широкого кожаного дивана и наивыразительнейше прочитал одно четверостишие <первую строфу> почти шепотом. И вдруг громко, сверкая глазами:
— Ты понимаешь: господи, отелись! Да нет, ты пойми хорошенько: го-спо-ди, о-те-лись!.. Понял? Клюеву и даже Блоку так никогда не сказать… Ну?
Мне оставалось только согласиться, возражать было нечем. <…> Я совершенно искренне сказал ему, что этот образ „господи, отелись“ мне тоже не совсем понятен, но тем не менее, если перевести все это на крестьянский язык, то тут говорится о каком-то вселенском или мировом урожае, размножении или еще что-то в этом же роде.
— Другие говорят то же! А только я, вот убей меня Бог, ничего тут не понимаю… <…>
— А знаешь, — сказал он, после того как разговор об отелившемся господе был кончен, — во мне… понимаешь ли, есть, сидит эдакий озорник! Ты знаешь, я к Богу хорошо относился, и вот… Но ведь и все хорошие поэты тоже… Например, Пушкин…» (Восп., 1, 265–266, 268).
Зачин «Преображения» и в самом деле был воспринят некоторыми читателями как озорная выходка: один из первых газетных откликов на появление поэмы в печати так и назывался — «Озорник» (газ. «Воскресные новости», М., 1918, 8(21) апреля, № 5; подпись: Альфа; вырезка — Тетр. ГЛМ). О четвертой строке поэмы с осуждением либо с иронией писали обозреватель под псевдонимом «Альгрен» (газ. «Дело народа», Пг., 1918, 17(4) апреля, № 21), А.В.Амфитеатров (газ. «Петроградский голос», 19(6) апреля, № 63), И.Трубецкая (газ. «Новости дня», М., 1918, 20(7) апреля, № 22), М.А.Осоргин (газ. «Понедельник», М., 1918, 13 мая (30 апреля), № 11, рубрика «Из пасхальных газет»; подпись: М.И.), Д.Н.Семёновский (газ. «Рабочий край», Иваново-Вознесенск, 1918, 20 июля, № 110; подпись: С.), О.Л.Шиманский (журн. «Свободный час», М., 1919, № 8 (1), январь, с. 8; подпись: О.Леонидов), Л.И.Повицкий (газ. «Наш голос», Харьков, 1919, 11 апреля, № 78)[9] и др. После переиздания поэмы за рубежом в составе Триптиха появились вполне аналогичные отзывы и в эмигрантской печати; среди их авторов — В.Мацнев (газ. «Общее дело», Париж, 1921, 17 января, № 186), М.Л.Слоним (газ. «Воля России», Прага, 1921, 3 февраля, № 119; подпись: М.Сл.), К.Я.Шумлевич (газ. «Новое время», Белград, 1921, 23 июля, № 73; подпись: Ренэ Санс) и др.
Иванов-Разумник дал отповедь таким оппонентам Есенина еще в июне 1918 г.: «Вот, кстати, тема для дешевых лавров: Бог — корова! „Пою и взываю: Господи — отелись!“ Многие, видно, ничего еще не слыхали о мировых религиозных символах, о „корове“ в космогонии индуизма, в Ведах и Пуранах (эта связь тем интереснее, что и в этой области поэт лишен какой бы то ни было „эрудиции“[10])» (журн. «Наш путь», Пг., 1918, № 2, май [фактически: 15 июня], с. 148). Четыре с лишним года спустя М.О.Цетлин назвал все ту же строку «метафизическим восклицанием, вызвавшим много напрасного смеха» (газ. «Последние новости», Париж, 1922, 16 сентября, № 740).
Между тем, сам Есенин дал такое разъяснение: «„Отелись“ — значит, „воплотись“» (сб. «Есенин: Жизнь. Личность. Творчество», М., 1926, с. 163). Очевидно, это же толкование поэта имел в виду и Г.Ф.Устинов, когда сетовал: «Конечно, мы понимаем, что С.Есенин словом „отелись“ хочет сказать Богу, чтобы он, наконец, принял реальный образ. Но где же додуматься до таких тонкостей простому рабочему и крестьянину?!» (газ. «Советская страна», М., 1919, 3 февраля, № 2; подпись: Ю.Гордеев; вырезка — Тетр. ГЛМ).
