Микола Бажан - Стихотворения и поэмы

7

НА КОМАНДНОМ ПУНКТЕ

Как тонкие струйки, сквозь щель блиндажаПо глиняной мокрой стене катакомбыЗемля осыпается, глухо шуршаВ тиши, после грома взорвавшейся бомбы.

Но, с карт разноцветных песок отряхнув,Где желто-зеленые стынут просторы,Он вдруг улыбается, мирно вздохнув,Удачному слову, клочку разговора.

И вновь над столом тонконогим своимНаклонится, среброволосый и сивый,И смотрит на карту земного массива,Раскрытого в знаках скупых перед ним.

Там желтые степи, и черные зернаСелений, и синие линии рек —Весь будущий бой отмечает упорноИ точно на карте седой человек.

Все грозные сдвиги и все измененья,Приливы, отливы, удар и отпор —Всё видит в своем напряженном прозреньеЕго утомленный и пристальный взор.

Он видит просторы равнины бескрайной,Движенье колонн молчаливых в ночиИ тропы, где груз свой, громадный и тайный,Без устали тянут, искрясь, тягачи.

И танки, которые сталью своеюТревожат молчанье полночных пустынь,И вросшую в свежие комья траншеиПахучую и голубую полынь.

Он слышит шуршанье змеистой дороги,И взлеты ракет средь глухой тишины,И молнии залпов ночных, и тревоги,Спокойствие тяжкой работы войны.

Оно в эту ночь прогоняет дремоту,Душе открывает по-новому мир.Спокойно и тихо встает командир,Окончив своих вычислений работу.

Метнулись связные. Гудит телефон.И провод зудит, словно нерв воспаленный,И серые взводы походных колоннСпешат занимать отведенные склоны.

И зуммер жужжит. И отрывисто такЗвучат донесенья полков и дивизий.Желтеет фонарик. Рассеялся мрак,И степь посветлела во мгле рдяно-сизой.

Уже из окопов пришел кашевар,И первый снаряд прогудел спозаранку,И стал из багрового черным пожар,А зуммер жужжит и стрекочет в землянке.

Так яростно небо пылает в огне,Так с полночью прожитый день перепутан,Что он не задремлет хотя б на минутуНа бурке, разостланной на топчане.

Всё ясно. С последним ударом печатиПоследний связной ускоряет свой бег.За стрелкой медлительной на циферблатеСледит напряженно седой человек.

Вот, дрогнувши, стрелка разделит собоюКружок светлых цифр. И тогда настаетДень новый гигантского грозного боя.День гнева. Упорства. Движенья вперед.

Удар — и обрушился вал канонадыНа склоны холмистых приволжских равнин.На пункте командном в земле СталинградаПульсирует сердце бессмертных руин.

8

В ЯРУ

Дома качаются над яром,Как черные кусты в глуши.Врывайся, бей, громи, крушиМогучим, яростным ударом!

Гранату — в двери. Взмах один —Чтоб дымный взрыв навстречу бухнул,Чтоб стекла брызнули, чтоб рухнулКирпичный щебень стен-руин.

И вниз, во тьму, в подвал куда-то…Короткий блеск и хриплый крик.За дверью вдруг припасть на миг,Швырнувши в дым кулак гранаты.

И после кинуться вперед,Направив грозно штык блеснувший,Чтоб враг жестокий мертвой тушейУпал, накрывши пулемет.

Дым стлался в дыры окон. Хрип.А в потолке разбитом к щелиОторванный лоскут шинелиКровавым пластырем прилип.

Боец увидел в мглистом дымеЖилья уютного разгромИ за игрушками цветнымиСухие ветви под окном.

Кроватка голубой железкойОт взрыва скрючилась в углу,И сквозь курившуюся мглуПоплыл известки запах резкий.

Тут жили люди. Здесь был дом,Уют, спокойствие, отрадаСчастливых граждан Сталинграда.Теперь здесь гибель и разгром.

Сильнее бейся, сердце! ГущеВсё тело злым огнем насыть,Пройди сквозь гибель, чтобы житьСвоей победою грядущей!

И жажду утолит родник,Но наша месть — ненасытима,Пусть пуля не просвищет мимо,Пускай не промахнется штык!

Игрушку тронул он рукою:Разбитый глиняный конек.Такую ж и его сынокТаскал, наверно, за собою.

Где он, ребенок тот чужой?Где ты, сынок мой синеглазый?Вдруг смолкли пулеметы сразу,Раздался мин протяжный вой.

Что там?.. Наверно, гадам жарко.Взглянул — и от оконных дырБежит в подвал, где командирМахорку насыпал в цигарку.

«Ты, Антонюк? Бери, крути,—А самокрутка уж дымится.—С полсотни потеряли фрицы.Другим пришлось в овраг ползти.

Для нас работа. Что ж, покуримИ снова созовем ребят.Начнем их выбивать подряд,Покажем тем проклятым шкурам!..»

И, на цементный пол садясь,Григорий закурил устало,В дремоте. Силы не хваталоС лица стереть и пот, и грязь.

Так, черную сдирая коркуС больших своих тяжелых рук,Сидит Григорий Антонюк,—Он жив, дымит себе махоркой.

Он слышит сердца мерный стук.Оно волною теплокровнойВ усталом теле бьется ровно…И словно задремал он вдруг.

Изнеможенье и усталость.Но только прозвучал приказ —Дремота отошла от глазИ в теле ярость лишь осталась,

Та ярость, что живет века,Да ненависть к врагам свободы,К убийцам своего народа,Да холод верного штыка…

На склонах яра щебня груды.Там огневые рубежи,Дымятся ржаво блиндажи,И выстрелы гремят оттуда.

Враги там где-то. Залегли,Забились, словно в норы, в ямы.В окопы, вырытые нами,Стреляют из глубин земли.

Нет, не спасут фашистов доты,Оттуда выкурим мы их!Встают, как гребни волн морских,Броски стремительной пехоты.

Атака в лоб. Григорий самОбходит их обходом смелымИ легким, злым, как пламя, теломСкользит между холмов и ям.

Плашмя прополз он вплоть до яра,Под кручу, под сыпучий склон,И вот уже увидел онВсю сбившуюся их отару.

Враги кричат, стреляют, рвутСухую землю Сталинграда,Не чуют и не видят, гады,Что всюду смерть — и там и тут.

Скорей в овраг! Земля от гулаВдруг вздрогнула за взрывом вслед.Замри! Назад взглянули? Нет!Трясутся пулеметов дула.

Враги шалеют. Грохот, крик.Тогда — на животе по склону,По глыбам глины обожженнойСползти. И выждать точный миг.

Короткий холод беспокойства.Но надо ждать. Без суетыНаверняка уловишь тыМиг подвига и миг геройства.

Приди же, грозный миг, скорей!Рванись вперед, боец отважный,И смерть швырни в пролом блиндажный,Убей взбесившихся зверей!

Трясет землянку взрыв гранаты.Огонь и дым, свистя, взвились.И, выкурены, сворой крысИз ямы прыгают солдаты.

Вдруг, бросившись вперед рывком,Быстрее молнии ГригорийВстает на сером косогореИ твердо бьет вперед штыком.

Удар. Еще удар. И крик.И враг повержен, бездыханный.И смертную печать трехгранныйПробил в зеленой куртке штык.

Взмах беспощадного прикладаИ отблеск лютого штыка.Разит, разит он без пощады…Вдруг в голову Антонюка

Ударило. Обвал. Под ногиБагрянцем небо поползло…Не падать! Всем чертям назлоСтоять, и бить, и ждать подмоги!

Всё кружится. А там, во мгле,Кривится враг остервенело.Не пригвоздил штыком к земле? —Бей сапогом во вражье тело!

Свалил… И тишина вокруг.Конец. Победа или гибель?..Плывет по телу слабость зыбью.И замирает сердце вдруг.

Кричат. Знакомый голос снова?Свои? Они бегут сюда.Уж слышен громкий бас Ершова,Зовет охрипший Абдильда.

Свои!.. Кругом родные лица,Тепло и ласка братских рук.«Ты жив, не ранен, Антонюк?»— «Живой, как видишь. Дай напиться».

Он пьет. И тело вновь окрепло.Он озирается кругом,И небо — уж не цвета пепла —Светлеет в блеске голубом.

И рядом друг стоит любимый,И бой затих. Он поглядел:Одиннадцать фашистских телВалялись рядом недвижимо.

Он их убил. Штыком, прикладом,Всем телом бил, всем гневом бил.И одолел. И защитилОн пядь земли под Сталинградом.

9