Владимир Маяковский - Том 6. Стихотворения, поэмы 1924-1925
[1925]
Жорес*
Ноябрь, а народ зажат до жары.Стою и смотрю долго:на шинах машинных мимо — шарыкатаются в треуголках.Войной обагренные руки умыв,и красные шансы взвесив,коммерцию новую вбили в умы —хотят спекульнуть на Жоресе*.Покажут рабочим — смотрите, и онс великими нашими тоже.Жорес настоящий француз. Пантеон*не станет же он тревожить.Готовы потоки слезливых фраз.Эскорт, колесницы — эффект!Ни с места! Скажите, кем из васв окне пристрелен Жорес?Теперь пришли панихидами выть.Зорче, рабочий класс!Товарищ Жорес, не дай убитьсебя во второй раз.Не даст. Подняв знамен мачтовый лес,спаяв людей в один плывущий флот,громовый и живой, попрежнему Жореспроходит в Пантеон по улице Суфло.Он в этих криках, несущихся вверх,в знаменах, в шагах, в горбах«Vivent les Soviets!.. A bas la guerre!..Capitalisme à bas!..»[23]И вот — взбегает огонь и горит,и песня краснеет у рта.И кажется — снова в дыму пушкариидут к парижским фортам.Спиною к витринам отжали — и вотиз книжек выжались тени.И снова 71-й год*встает у страниц в шелестении.Гора на груди могла б подняться.Там гневный окрик орет:«Кто смел сказать, что мы в семнадцатомпредали французский народ?Неправда, мы с вами, французские блузники.Забудьте этот поклеп дрянной.На всех баррикадах мы ваши союзники,рабочий Крезо, и рабочий Рено».
[1925]
Прощание*
(Кафе)Обыкновенно мы говорим:все дороги приводят в Рим.Не так у монпарнасца*.Готов поклясться.И Рем и Ромул*, и Ремул и Ромв «Ротонду» придут или в «Дом»[24].В кафе идут по сотням дорог,плывут по бульварной реке.Вплываю и я: «Garçon, un grogamericain»[25]Сначала слова и губы и скулыкафейный гомон сливал.Но вот пошли вылупляться из гулаи лепятся фразой слова.«Тут проходил Маяковский давеча,хромой — не видали рази?» —«А с кем он шел?» — «С Николай Николаичем». —«С каким?» — «Да с великим князем!»«С великим князем? Будет врать!Он кругл и лыс, как ладонь.Чекист он, послан сюда взорвать…» —«Кого?» — «Буа-дю-Булонь*[26].Езжай, мол, Мишка…» Другой поправил:«Вы врете, противно слушать!Совсем и не Мишка он, а Павел.Бывало сядем — Павлуша! —а тут же его супруга, княжна,брюнетка, лет под тридцать…» —«Чья? Маяковского? Он не женат». —«Женат — и на императрице». —«На ком? Ее же расстреляли…» — «И онповерил… Сделайте милость!Ее ж Маяковский спас за трильон!Она же ж омолодилась!»Благоразумный голос: «Да нет,вы врете — Маяковский — поэт». —«Ну да, — вмешалось двое саврасов, —в конце семнадцатого годав Москве чекой конфискован Некрасови весь Маяковскому отдан.Вы думаете — сам он? Сбондил до иот —весь стих, с запятыми, скраден.Достанет Некрасова и продает —червонцев по десять на день».Где вы, свахи? Подымись, Агафья*!Предлагается жених невиданный.Видано ль, чтоб человекс такою биографией был бы холости старел невыданный?!Париж, тебе ль, столице столетий;к лицу эмигрантская нудь?Смахни за ушми эмигрантские сплетни.Провинция! — не продохнуть. —Я вышел в раздумье — черт его знает!Отплюнулся — тьфу напасть!Дыра в ушах не у всех сквозная —другому может запасть!Слушайте, читатели, когда прочтете,что с Черчиллем Маяковский дружбу вертитили что женился я на кулиджевской* тете,то, покорнейше прошу, — не верьте.
[1925]
