Виссарион Саянов - Стихотворения и поэмы
109. ДРУГУ
Опять приходят в наши годыПреданья светлой стороны,Неумолкаемые водыБегущей к северу весны.
Вся жизнь моя, как верный слепок,В моих стихах отражена,Не надо домыслов нелепых,Как снег ударит седина.
И ты узнаешь, может статься,Стихи давнишние мои,—Там рог трубит, там кони мчатся,Раскатом тешат соловьи.
Да, я поэт годов тридцатых,Но в ранней юности моейВ седых бревенчатых закатахГремели трубы журавлей.
И, весь предчувствием томимый,Невольной грустью потрясен,Я повторял напев любимый,Стиха невысказанный сон.
В мечтаньях сумрачных и трудныхМужали медленно года,Словами шуток безрассудныхМеня встречали иногда.
Нет, не был я поэтом модным,Я прямо шел своим путем,И время отгулом свободнымГремело в голосе моем.
Вся молодость в труде упорномЧернорабочая моя,В пути далеком, необорномПоследних странствий колея.
Предчувствую побед начало,Не помню тягостных обид,Всё, что в душе моей дремало,Теперь в стихе заговорит.
Есть в сердце мужество живое,Непобедимое ничем,И вот идут ко мне героиЕще не сложенных поэм.
1935110–123. ИЗ «ПЕТЕРГОФСКОЙ ТЕТРАДИ»
1. «Как любовь возникает? В улыбке?..»
Как любовь возникает? В улыбке?В первом взгляде? В движении глаз?Или знак есть, невнятный и зыбкий,О котором не сложен рассказ?
Или, может быть, просто так надо,Чтобы ветер прибрежный гремелВ золотые часы листопада,Как простой, без раздумья пример?
Между 1932 и 19362. «Стекала вода по изгибу весла…»
Стекала вода по изгибу весла,Волна нам с тобою янтарь принесла.
Мы, славя щедроту, вернули волнеВсё то, что она принесла в тишине,И мир проблестевший, янтарный, сквозной,Опять ускользнул за летучей волной.
Мы так порешили, мы так захотели —Мы так с тобой вместе пройдем по земле:Задумаем — звезды от нас отлетели,Задумаем — море замрет на весле!
Между 1932 и 19363. «Как увижу тебя — ничего-то…»
Как увижу тебя — ничего-тоНе ищу, не грущу ни о чем…О, как долго колдует дремотаНад припухлым девическим ртом…
Улыбнешься, иль словом осудишь,Или попросту скажешь: «Прости» —Всё равно, хоть навеки погубишь,Мне с одною тобой по пути.
Между 1932 и 19364. «Словно сердце вдруг сжали тиски…»
Словно сердце вдруг сжали тиски,Захлестнули нездешнею властью…Захлебнешься ль теперь от тоскиИль умрешь, задыхаясь от счастья?
Между 1932 и 19365. «О чем мы с тобой говорили?..»
О чем мы с тобой говорили?Слова позабыл я тогда,Хоть есть в них сумятица были,Хоть есть в них глухая беда,
Хоть есть в них звучащая странноБольшая нездешняя грусть.…А годы пройдут — и нежданноЯ всё повторю наизусть!
Между 1932 и 19366. «Как цвет лица изобразить?..»
Как цвет лица изобразить?Словами, краской или звуком?Ведь никогда и нашим внукамЗадачи этой не решить.
Неповторимые черты —Глаза, улыбка, губы, веки,И кто поймет в далеком веке,Какой была когда-то ты?
Между 1932 и 19367. «Какая ты стала сейчас невозможная…»
Какая ты стала сейчас невозможная,Какие слова подбираешь замедленно,Откуда сегодня улыбка тревожная,Как отсвет, плывущий над гулами медными?
Зачем же слезинка случайная катится,Невнятицу ль давней тоски обнаружила?И мнешь ты по-детски короткое платьице,С оборкой широкой из белого кружева…
Сметай наше счастье, лесная метелица,По-вдовьи рыдай над глухими сугробами,А время придет — и улыбка затеплится,Да только тогда не поймем ее оба мы…
Между 1932 и 19368. «Шумит последняя гроза…»
Шумит последняя гроза,Кончается в раздольях осень.Друг другу поглядев в глаза,Печально мы друг друга спросим:
«Неужто близится зима?»Ты улыбнешься так усталоИ скажешь: «Не пойму сама,Как пережить ее начало».
А ночью вдруг окно откроетМорского ветра хриплый вой,И сразу душу успокоитМерцанье ночи снеговой.
Между 1932 и 19369. «Над зыбью волн кривые прутья…»
Над зыбью волн кривые прутья,Осколки старых черепиц, —Мы здесь с тобой на перепутье,На рубеже, меж двух зарниц.
Одна гроза отбушевала,Другая где-то далеко,А всё тебе и горя мало —Шагаешь быстро и легко.
А может, так в предгрозье надо —Не слушать ропота молвы,Ходить по шелку листопада,Бродить по ситчику травы.
Грустить у моря, брови хмуря,Мечтать у низких берегов,—Ведь всё равно, коль грянет буря,Ты сам откликнешься на зов.
Между 1932 и 193610. «На холме высоком мы с тобой стояли…»
На холме высоком мы с тобой стояли,Дымка пролетала в синий кругозор,А за ней нежданно выплыли из далиПарки, зданья, мачты, берега озер.
Где над морем низким бились перекаты,Грохоча сурово над прибрежной мглой,Как в котле огромном, плавали закаты,Пар голубоватый стлался над землей.
Нищее раздолье тех полей песчаных,Заячьи ремизы, дымка вдоль болот,Вдруг сквозь эту дымку, словно призрак странный,Купол непомерный золотом блеснет.
И тогда возникнет грозное виденье,Город точных линий, как сплетенье жил,—Весь очеловечен — в каждое строеньеЖизнь свою строитель по частям вложил.
В этом небе бледном, в этом запустенье,В воздухе болотном — эллинский покой,Будто Парфенона грозное виденьеЗолотом в лохмотьях тает пред тобой.
Этот край угрюмый, это захолустье —Будто перед нами самый край земли.Разве наши жизни, с их мечтой и грустью,Здесь уже отпеты, здесь уж отошли?
Между 1932 и 193611. «Те нерусские названья…»
Те нерусские названьяМонплезира и МарлиМы в минуту расставаньяМедленно произнесли.
Будто пламя разгорелосьВ их звучании чужом,Чувств былых былая зрелостьСразу вспыхнула огнем.
Ты и слова не сказала,Только знал я, что поройВспомнишь всё ты — от началаДо разлуки горевой.
И подумаешь, быть может,Возвратившись в отчий край:Лучший день был жизни прожитПросто, смутно, невзначай,
Незаметно и приветно,С той дремотной тишиной,Что жила в порыве ветра,В дымке осени родной.
Жили так, беды не выдав,То в веселье, то в тоске,Но без горя, без обиды —С веткой ивовой в руке.
Среди этих желтоватых,Свежекрашенных дворцов,На широких перекатахПетергофских берегов.
Между 1932 и 193612. «Одержим строитель был…»
