Луна и Смерть - Федерико Гарсиа Лорка
как игла агавы в лозах над водою.
Дай тоской забыться на планете дальней —
но не помнить кожи холодок миндальный.
III
Газелла об отчаявшейся любви
Не опускается мгла,
чтобы не смог я прийти
и чтобы ты не смогла.
Все равно я приду —
и пускай скорпионом впивается зной.
Все равно ты придешь,
хоть бы губы сжигал тебе дождь соляной.
Не подымается мгла,
чтобы не смог я прийти
и чтобы ты не смогла.
Я приду,
бросив жабам изглоданный мой огнецвет.
Ты придешь
лабиринтами ночи, где выхода нет.
Не опускается мгла,
не подымается мгла,
чтобы я без тебя умирал,
чтобы ты без меня умерла.
IV
Газелла о скрытной любви
В венок я вплел тебе вербену
лишь ради
колокола Велы.
Гранада, затканная хмелем,
луной отсвечивала белой.
Сгубил я сад мой в Картахене
лишь ради
колокола Велы.
Гранада раненою серной
за флюгерами розовела.
И ради колокола Велы
я этой ночью до рассвета
горел в огне твоего тела,
горел – и чье оно, не ведал.
V
Газелла о мертвом ребенке
Каждую ночь в моей Гранаде,
каждую ночь умирает ребенок.
Каждую ночь вода садится
поговорить о погребенных.
Есть два ветра – мглистый и ясный.
Крылья мертвых – листья бурьяна.
Есть два ветра – фазаны на башнях
и закат – как детская рана.
Ни пушинки голубя в небе —
только хмель над каменной нишей.
Ни крупинки неба на камне
над водой, тебя схоронившей.
Пала с гор водяная глыба.
Затосковали цветы и кони.
И ты застыл, ледяной архангел,
под синей тенью моей ладони.
VI
Газелла о горьком корне
На свете есть горький корень
и тысячи окон зорких.
Нельзя и рукой ребенка
разбить водяные створки.
Куда же, куда идешь ты?
Есть небо пчелиных оргий —
прозрачная битва роя —
и горький тот корень.
Горький.
С изнанки лица в подошвы
стекает осадок боли,
и ноет обрубок ночи
со свежей слезой на сколе.
Любовь моя, враг мой смертный,
грызи же свой горький корень.
VII
Газелла о воспоминании
Останься хоть тенью милой,
но память любви помилуй —
черешневый трепет нежный
в январской ночи кромешной.
Со смертью во сне бредовом
живу под одним я кровом.
И слезы вьюнком медвяным
на гипсовом сердце вянут.
Глаза мои бродят сами,
глаза мои стали псами.
Всю ночь они бродят садом
меж ягод, налитых ядом.
Дохнет ли ветрами стужа —
тюльпаном качнется ужас,
а сумерки зимней рани
темнее больной герани.
И мертвые ждут рассвета
за дверью ночного бреда.
И дым пеленает белый
долину немого тела.
Под аркою нашей встречи
горят поминально свечи.
Развейся же тенью милой,
но память о ней помилуй.
VIII
Газелла о темной смерти
Хочу уснуть я сном осенних яблок
и ускользнуть от сутолоки кладбищ.
Хочу уснуть я сном того ребенка,
что все мечтал забросить сердце в море.
Не говори, что кровь жива и в мертвых,
что просят пить истлевшие их губы.
Не повторяй,
как больно быть травою,
какой змеиный рот у новолунья.
Пускай усну нежданно,
усну на миг, на время, на столетья,
но чтобы знали все, что я не умер,
что золотые ясли – эти губы,
что я товарищ западного ветра,
что я большая тень моей слезинки.
Вы на заре лицо мое закройте,
чтоб муравьи мне глаз не застилали.
Сырой водой смочите мне подошвы,
чтоб соскользнуло жало скорпиона.
Ибо хочу уснуть я – но сном осенних яблок —
и научиться плачу, который землю смоет.
Ибо хочу остаться я в том ребенке смутном,
который вырвать сердце хотел в открытом море.
IX
Газелла о чудесной любви
Огонь и гипс
безжалостной пустыни,
была ты в сердце влагой на жасмине.
Огонь и блеск
безжалостного неба,
была ты в сердце шелестами снега.
Пустырь и небо
руки мне сковали.
Пустыни неба
раны бичевали.
X
Газелла о бегстве
Моему другу Мигелю Пересу Ферреро
Я не раз затеривался в море,
с памятью, осыпанной цветами,
с горлом, полным нежности и боли.
Я не раз затеривался в море,
как в сердцах детей я затерялся.
Нет ночей, чтоб отзвук поцелуя
не будил безгубые улыбки.
Нет людей, чтоб возле колыбели
конских черепов не вспоминали.
Ведь одно отыскивают розы —
лобной кости лунные рельефы.
И одно умеют наши руки —
подражать
