Предисловие к Мирозданию - Саша Немировский
имя,
прочтя его на памятника камне.
Исабель:
Я верю, что ты прав, великий,
и я готова объяснения принять,
хотя звучат они мне странно.
Но если человеком я решу предстать,
всегда отныне буду только с юным ликом.
Загадор:
Послушай, Исабель, я вывел выраженье,
в котором просто показать,
что время может двигаться и вспять.
Смотри, в моём четвёртом уравнении
есть переменная одна. При изменении
её видна симметрия у времени.
Поэтому такие есть миры,
где стрелки движутся обратно.
Туда уходят души, что стары,
и возвращаются, когда с них стёрлись пятна
от грехов.
А если половинкам душ таких случится
слиться,
целым стать, тогда они легко
уходят тут у нас в небытие.
И в этом частном
проявлении
видно Создателя шитьё
вкраплением в баланс вселенной.
Теперь ещё.
И это про Адель. Где раньше,
чтобы ангела вернуть, была нужна душа, как
проводник хотя б на первую сфироту,
теперь Адели ставится маяк
с настройкой света на её природу,
на уникальную её волну
и в резонанс с Адели сутью.
Свет маяка запущенный, мигнув,
как бы магнитом втянет прямо к нам
Адель. Как сделал тот рисунок,
которым Пабло вытащил её в мир нижний. Я дам
хоть руку всем на отсеченье,
что так получится перемещенье.
Исабель:
Мне, Загадор, про Уравненье
в моей вот этой женской форме
не всё понятно,
но лучше
я признаюсь, мне приятно,
что оба вы восхищены. Ведь, кроме
удовольствия от взгляда,
нам, девушкам, так мало надо.
А что про способ возвращенья —
приму на веру. Ты на Адель давно настроен,
так что порою
чуть ли не дышишь ты её дыханьем.
А я, я не пылаю больше мщеньем
и не ревную. Нас было трое.
Теперь же всё прошло. Остались пустота и непризнанье.
Иди, ступай по облаку из света,
мой Загадор. Сложи маяк, магнит
настрой на уникальные приметы
своей Адели. Иди, её лови.
Малколам:
Да Загадор, иди, спасай девчонку,
а мне покуда Исабель расскажет
в деталях про проект наш на Земле.
Исабель:
Зачем нам звуки, может, напрямую отчёт
мой переймешь? О всём, что важно,
о добре и зле,
что причинила.
Что, Малколам, молчишь?
Была архангел смерти я, пока хватало силы.
Потом уже вести я перестала счёт.
Давай прямой контакт, зачем нам после споры?
Пускай покажет свет, как там всё было.
Мы здесь одни. Во мгле уже не видно Загадора.
Я открываюсь, лишь
настройся и принимай волну.
Малколам:
Какой поток! Я в нём тону.
Ещё не опытна ты, Исабель,
Дозируй мысли. Чуть тоньше
луч, ага, теперь,
получше.
Я принимаю, вижу. Да, отлично.
Но что это? Ты путаешь эпохи.
Ты девочка. Обычная.
Ты обнимаешь маму. Споло́хи —
нет, какие-то цветы. Венок на голове.
И мамы мне твоей лицо знакомо смутно.
Но откуда? Сейчас я вспомню. Трудно.
Вот эти родинки, их две
подряд,
в начале на предплечье левом.
Я целовал их. Наряд
по случаю приёма. Королева?
Нет – моя принцесса!
Ты, Исабель, ты дочь её?
Как тесно
переплетено
всё в бесконечном мире этом!
Какие шансы, Господи, ужели снова чудо,
быть освещённым
твоим светом и быть прощённым,
коль дарована любовь?
Исабель:
Мне больно, Малколам! Луч отпусти, отбой!
Малколам:
Прости, родная. Всё так остро,
так внезапно. Открытие тебя меня смутило.
Перенаправил я инициативу
(в прямом контакте – это просто)
и причинил тебе тем боль.
Моя любовь
с твоею мамой
перевернулась на тебя. Ты знать должна —
ты в первом цикле дочка Гаардвала,
а не моя. Нам жизнь та, первая, важна
тем, что она определяет
все вслед идущие круги её возвратов.
Той первой жизни свет нас направляет
по кратчайшей
среди возможностей вариантов
к слиянью половинок душ.
Сквозь чащу
всех других реинкарнаций,
событий их и суеты.
Тебе так может показаться,
что это чушь —
не верь! Что опустила взгляд?
Исабель:
Ах, Малколам, как сладко знать,
до сути дна, до простоты,
что чувства, смутные вначале,
взаимны.
Я помню, мама говорила в час печали
и про редчайшие цветы,
и про висячие над пропастью сады,
хранимы
юношей с красивыми плечами.
Она тогда уже рассталась с Гаардвалом,
тебя ж всё больше, чаще вспоминала.
Ах да, конечно, не тебя, того другого, кто был тобой
в том, в первом круге.
Я полюбила образ твой.
Воображенье рисовало
героя с сильною рукой,
лицо – бровей в разлёте дуги,
глаза оттенка бирюзы.
Пленённый раб, а все ж – король,
помазанник самой весны,
с принцессой царства, гордой нравом,
крутил любовь
и жизнью заплатил за право.
Ты должен всё мне рассказать
про маму и себя. Я думала, ты мой отец.
Как знать,
кто в жизни девичьей важней —
тот, про кого прошепчет мать
слова, которых нет нежней,
или случившийся самец?
Я помню в маминых рассказах
повествованье в дырках пауз,
а фраз порою смысл терялся,
но я спросить её боялась.
А иногда бывали дни,
она стихами говорила.
Малколам:
Искусство
