Леонид Кременцов - Русские поэты XIX века: Хрестоматия

1833

Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит —Летят за днями дни, и каждый час уноситЧастичку бытия, а мы с тобой вдвоемПредполагаем жить… И глядь – как раз – умрем.На свете счастья нет, но есть покой и воля.Давно завидная мечтается мне доля —Давно, усталый раб, замыслил я побегВ обитель дальную трудов и чистых нег.

1834

ПОЛКОВОДЕЦ

У русского царя в чертогах есть палата:Она не золотом, не бархатом богата;Не в ней алмаз венца хранится под стеклом;Но сверху донизу, во всю длину, кругом,Своею кистию свободной и широкойЕе разрисовал художник быстроокий.Тут нет ни сельских нимф, ни девственных мадонн,Ни фавнов с чашами, ни полногрудых жен,Ни плясок, ни охот; а всё плащи, да шпаги,Да лица, полные воинственной отваги.Толпою тесною художник поместилСюда начальников народных наших сил,Покрытых славою чудесного походаИ вечной памятью двенадцатого года.Нередко медленно меж ими я брожуИ на знакомые их образы гляжу,И, мнится, слышу их воинственные клики.Из них уж многих нет; другие, коих ликиЕще так молоды на ярком полотне,Уже состарились и никнут в тишинеГлавой лавровой.Но в сей толпе суровойОдин меня влечет всех больше. С думой новойВсегда остановлюсь пред ним, и не свожуС него моих очей. Чем долее гляжу,Тем более томим я грустию тяжелой.Он писан во весь рост. Чело, как череп голый,Высоко лоснится, и, мнится, залегла Там грусть великая. Кругом – густая мгла;За ним – военный стан. Спокойный и угрюмый,Он, кажется, глядит с презрительною думой.Свою ли точно мысль художник обнажил,Когда он таковым его изобразил,Или невольное то было вдохновенье, —Но Доу дал ему такое выраженье.

О вождь несчастливый! Суров был жребий твой:Всё в жертву ты принес земле тебе чужой.Непроницаемый для взгляда черни дикой,В молчанье шел один ты с мыслию великой,И, в имени твоем звук чуждый не взлюбя,Своими криками преследуя тебя,Народ, таинственно спасаемый тобою,Ругался над твоей священной сединою.И тот, чей острый ум тебя и постигал,В угоду им тебя лукаво порицал…И долго, укреплен могущим убежденьем,Ты был неколебим пред общим заблужденьем;И на полупути был должен наконец,Безмолвно уступить и лавровый венец,И власть, и замысел, обдуманный глубоко, —И в полковых рядах сокрыться одиноко.Там, устарелый вождь, как ратник молодой,Свинца веселый свист заслышавший впервой,Бросался ты в огонь, ища желанной смерти, —Вотще! —........................................................................................................................................О люди! Жалкий род, достойный слез и смеха!Жрецы минутного, поклонники успеха!Как часто мимо вас проходит человек,Над кем ругается слепой и буйный век,Но чей высокий лик в грядущем поколеньеПоэта приведет в восторг и умиленье!

1835

ТУЧА

Последняя туча рассеянной бури!Одна ты несешься по ясной лазури,Одна ты наводишь унылую тень,Одна ты печалишь ликующий день.

Ты небо недавно кругом облегала,И молния грозно тебя обвивала;И ты издавала таинственный громИ алчную землю поила дождем.

Довольно, сокройся! Пора миновалась,Земля освежилась, и буря промчалась,И ветер, лаская листочки древес,Тебя с успокоенных гонит небес.

1835

…Вновь я посетилТот уголок земли, где я провелИзгнанником два года незаметных.Уж десять лет ушло с тех пор – и многоПеременилось в жизни для меня, —И сам, покорный общему закону,Переменился я – но здесь опятьМинувшее меня объемлет живо,И, кажется, вечор еще бродилЯ в этих рощах.Вот опальный домик.Где жил я с бедной нянею моей.Уже старушки нет – уж за стеноюНе слышу я шагов ее тяжелых.Ни кропотливого ее дозора.

Вот холм лесистый, над которым частоЯ сиживал недвижим – и гляделНа озеро, воспоминая с грустьюИные берега, иные волны…Меж нив златых и пажитей зеленыхОно, синея, стелется широко;Через его неведомые водыПлывет рыбак и тянет за собоюУбогий невод. По брегам отлогимРассеяны деревни – там за нимиСкривилась мельница, насилу крыльяВорочая при ветре…На границеВладений дедовских, на месте том,Где в гору подымается дорога,Изрытая дождями, три сосныСтоят – одна поодаль, две другиеДруг к дружке близко, – здесь, когда их мимоЯ проезжал верхом при свете лунном,Знакомым шумом шорох их вершинМеня приветствовал. По той дорогеТеперь поехал я и пред собоюУвидел их опять. Они всё те же,Всё тот же их, знакомый уху шорох —Но около корней их устарелых(Где некогда всё было пусто, голо)Теперь младая роща разрослась,Зеленая семья; кусты теснятсяПод сенью их как дети. А вдалиСтоит один угрюмый их товарищ.Как старый холостяк, и вкруг негоПо-прежнему всё пусто.Здравствуй, племяМладое, незнакомое! не яУвижу твой могучий поздний возраст,Когда перерастешь моих знакомцевИ старую главу их заслонишьОт глаз прохожего. Но пусть мой внукУслышит ваш приветный шум, когдаС приятельской беседы возвращаясь,Веселых и приятных мыслей полон,Пройдет он мимо вас во мраке ночиИ обо мне вспомянет.

1835

ПИР ПЕТРА ВЕЛИКОГО

Над Невою резво вьютсяФлаги пестрые судов;Звучно с лодок раздаютсяПесни дружные гребцов;В царском доме пир веселый;Речь гостей хмельна, шумна;И Нева пальбой тяжелойДалеко потрясена.

Что пирует царь великийВ Питербурге-городке?Отчего пальба и кликиИ эскадра на реке?Озарен ли честью новойРусский штык иль русский флаг?Побежден ли швед суровый?Мира просит грозный враг?

Иль в отъятый край у шведаПрибыл Брантов утлый бот,И пошел навстречу дедаВсей семьей наш юный флот,И воинственные внукиСтали в строй пред стариком,И раздался в честь наукиПесен хор и пушек гром?

Годовщину ли ПолтавыТоржествует государь,День, как жизнь своей державыСпас от Карла русский царь?Родила ль Екатерина?Именинница ль она,Чудотворца-исполинаЧернобровая жена?

Нет! Он с подданным мирится;Виноватому винуОтпуская, веселится;Кружку пенит с ним одну;И в чело его целует,Светел сердцем и лицом;И прощенье торжествует,Как победу над врагом.

Оттого-то шум и кликиВ Питербурге-городке,И пальба и гром музыкиИ эскадра на реке;Оттого-то в час веселыйЧаша царская полнаИ Нева пальбой тяжелойДалеко потрясена.

1835

МИРСКАЯ ВЛАСТЬ

Когда великое свершалось торжествоИ в муках на кресте кончалось Божество,Тогда по сторонам животворяща древаМария-грешница и Пресвятая ДеваСтояли, бледные, две слабые жены,В неизмеримую печаль погружены.Но у подножия теперь креста честного,Как будто у крыльца правителя градского,Мы зрим поставленных на место жен святыхВ ружье и кивере двух грозных часовых.К чему, скажите мне, хранительная стража?Или распятие казенная поклажа,И вы боитеся воров или мышей?Иль мните важности придать царю царей?Иль покровительством спасаете могучимВладыку, тернием венчанного колючим,Христа, предавшего послушно плоть своюБичам мучителей, гвоздям и копию?Иль опасаетесь, чтоб чернь не оскорбилаТого, чья казнь весь род Адамов искупила,И, чтоб не потеснить гуляющих господ,Пускать не велено сюда простой народ?

1836

Напрасно я бегу к сионским высотам,Грех алчный гонится за мною по пятам…Так, ноздри пыльные уткнув в песок сыпучий,Голодный лев следит оленя бег пахучий.

1836

(ИЗ ПИНДЕМОНТИ)

Не дорого ценю я громкие права,От коих не одна кружится голова.Я не ропщу о том, что отказали богиМне в сладкой участи оспоривать налогиИли мешать царям друг с другом воевать;И мало горя мне, свободно ли печатьМорочит олухов, иль чуткая цензураВ журнальных замыслах стесняет балагура.Всё это, видите ль, слова, слова, слова[5].Иные, лучшие мне дороги права;Иная, лучшая потребна мне свобода:Зависеть от царя, зависеть от народа —Не всё ли нам равно? Бог с ними.НикомуОтчета не давать, себе лишь самомуСлужить и угождать; для власти, для ливреиНе гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи;По прихоти своей скитаться здесь и там,Дивясь божественным природы красотамИ пред созданьями искусств и вдохновеньяТрепеща радостно в восторгах умиленья,Вот счастье! вот права…

1836