Людвиг Тик - Странствия Франца Штернбальда
— Мне очень нравится эта песня, — сказал Франц, — потому что она написана с детски-наивной интонацией, и мне самому при звуках шалмея приходили в голову подобные мысли.
— Ведь правда же, — сказал Рудольф, — нас часто хватает за сердце звук почтового рожка. Вот слушай, что я написал в печальную минуту путешествия.
Почтовый рожокПрочь, прочь, прочь, прочь!Страданья лишь бы превозмочь. Поспешать бы мне лесамиТо туда,То сюда; То по соседству с небесами, То в безднах, где реки прыгают, воя, Искать покоя.
Ветер, свисти Вечно в пути;Коней все быстрее ты в чащу гони. Чтоб не ведали мгновенья Отдохновенья,Унося дурные дни.
Где встречусь я с нею? На кручах гор?Под буком успею Поймать ее взор?
Сменяется тенью Заманчивый свет;Конец наважденью!Спешим к запустенью, Спасения нет!
Ах, дальше, дальше в полете туч Туда, где поток ревет,Где доносится с мшистых круч Гул срывающихся вод;
Где ходят волнами Над лесом туманы,Где ночь наносит раны Сердцу черными снами.
Скитальца весь век Эхо громко привечает;Путник неприкаянный не чает, Как бы кончить этот мрачный бег.
Отыскать бы невзначай В неизведанной стране Благодатный дивный край;Только все знакомо мне, Словно в смертном приговоре: Одиночество во взоре;Мне давно знакомо горе, Горе, горе!
— И тут, — сказал Рудольф, — одинокий рожок замирает в воздухе, звук обрывается так же внезапно, как и возник, и слышно только немелодичное дребезжанье кареты. Эту песню я написал в минуты, когда страх с силой теснил мне душу. А теперь представь себе прекрасный густой лес, и там своим глубоким голосом говорит лесной рог, и песня изливается потоком, полноводным, но спокойным.
Песнь лесного рожкаСлышишь песнь в лесной тени? Лес поет С шумом вод:Приходи и отдохни!
В чаще леса сердце слышит, Что любимая верна;Ветер ветви здесь колышет, Эхо здесь и тишина.
Верь мелодиям беспечным, В дол цветущий ты вглядисьИ своим страданьем вечным Словно счастьем насладись!
Затеряйся в зеленой лесной ночи, От мирских треволнений вдали, вдали;Знай, разбудят ее скоро дневные лучи, Ее восторги раздели, раздели!
Трара! Пускается песнь в полет, Над зелеными склонами гор кружа;Разве гордая слава тебя не влечет, Пока в сердце твоем любовь свежа?
Обещала, что до гроба Будет ждать она тебя;Чем плоха такая проба, Что ты сетуешь, скорбя?
Пересилишь ты разлуку, И сладчайшие устаИсцелят немую муку, Если жизнь твоя чиста.
Рудольф продолжал:
— Ты, верно, слышал когда-нибудь альпийский рожок швейцарских пастухов. Говорят, есть такая песня, при звуках которой любого швейцарца на чужбине охватывает невыразимая тоска по родине; и нидерландцы так же любят свою родину. Так вот, недавно я состряпал такую швейцарскую песню:
Песнь альпийского рожкаКуда ты забрел, верный швейцарец?Забыл ты свой родимый край?Свой родимый край!Знакомые горы? Зеленые луговины?На чужбине ты бродишь?
Кто тебе скажет здесь, как дома: «Здравствуй»?Отважишься ли ты осмотреться?Где снеговые вершины?Слышится ли где-нибудь веселый рог?Где ты земляка увидишь?
Ввысь ты стремишься всей душою,Туда, где привычный привет услышишь,Туда, где Альпы,Где хижина пастушья,Где озеро широкое голубоеИ высокие вольные горы.
Ступай, благородный отпрыск Телля,Рожденный на воле,В свои мирные долины,Где любовь к отчизне —Лучшая приправа для трапезы скромной.Кого ищешь ты здесь?Возлюбленную? Друга?Здесь тебе не ответит швейцарское сердце.
Рудольф встал.
— Прощай, — сказал он. — Слишком холодно сидеть; мне еще далеко идти, та девушка ждет меня, потому что по дороге в Англию я обещал ей заехать на обратном пути. Прощай, свидимся в Антверпене.
Он быстро удалился, а Франц продолжал путь к городу. Но поскольку дни стали уже коротки, ему пришлось заночевать в одной деревне неподалеку от Антверпена. Когда во всем великолепии встало солнце, он сел и записал в свой альбом следующие строфы:
Поэт и голосП о э т
Багряный луч, улыбчивый восход, Сиянием ты душу затопи!Убей докучный рой моих забот, И я на золотой твоей цепи.
Г о л о с
Как ни прекрасен утренний багрянец,Его затмит однажды твой румянец.
П о э т
О горе мне! Мое томленье длится,Недостижим целительный покой;Средь облаков я вижу лица, лица,И все мне улыбаются с тоской.Скорей бы миновал мой день тоскливый,Вернулся бы мой вечер молчаливый;Быть может, исцелят меня от мукиВ уединенье сумрачные буки.
Г о л о с
О нет! Помогут сумерки едва ли,Когда душа полна печали.
П о э т
Тогда меня вы, струны, пожалейте, И пусть вам вторит звучный рог,Чтобы, вверяя душу нежной флейте. Мелодиями скорбь я превозмог.
Г о л о с
Но и тогда я в каждом звуке буду,Являя тени милые повсюду.
П о э т
Спасет меня, быть может, сон отрадный,И присмиреет призрак беспощадный?
Г о л о с
А разве ты не знаешь сновидений, Которые тебе являютКак бы приметы мнимых наслаждений, Но голода не утоляют?Я при тебе вседневно и всечасно, И от меня ты прочь бежишь напрасно.
П о э т
Но кто же ты тогда, ворожея?Приговорен тобою к смерти я?
Г о л о с
Меня ты знаешь, я Воспоминанье;Да, было счастье, но оно в изгнанье.
П о э т
Зачем же гонишь ты меня всегда,Как самая жестокая вражда?Когда ты мне всегда враждебно,Что в жизни для меня целебно?
Г о л о с
Когда при встрече с ней Ты запылаешь, как восход,И станет жизнь ясней Без тягостных невзгод,Тогда ты назовешь Своею милую твою,Ты убедишься, что хорош Закат, как песнь, в земном раю,И землю в чаянье счастливом Ты предпочтешь небесным нивам.
Глава четвертая
