Илья Чавчавадзе - Стихотворения и поэмы

69. Дмитрий Самопожертвователь. Перевод Н. Заболоцкого

Посвящается Петру Накашидзе

В воскресенье у церкви толпился народ,О невзгодах своих толковали крестьяне.Тут же рядом слепец на зеленой полянеС молчаливой пандури сидел у ворот.

«Неужели вы дома не свыклись с бедой? —Так заметил крестьянам какой-то прохожий.—Эх, раскрыть бы нам крылья для жизни хорошей!Спой нам песню, слепец! Спой нам, старец седой!

Расскажи нам о том, как жилось в старину.Чтоб согрелось покрытое ржавчиной сердце,Чтоб душа молодая могла отогреться,Чтобы мысль устремиться могла в вышину!»

И народ понемногу вокруг присмирел,И, как будто почуяв дыхание бури,Встрепенулся слепец, и схватил он пандури,И ударил по струнам, и тихо запел…

«Подойдите ближе, дети,Позабудьте про невзгоды,Я спою вам, как на светеЖили мы в былые годы.

Как дела своей отчизныМы рукой вершили властной,Как любили больше жизниСчастье Грузии прекрасной.

Чтоб она была богата,И свободна, и едина,Брат готовил в битву брата,А отец — родного сына.

И рождением дитятиБыл народ тогда доволен,Потому что к нашей ратиПрибавлялся новый воин.

Мать его в самозабвеньеМолоком своим питала,Чтоб душа его в сраженьеНикогда не трепетала.

И зато как львы сражалисьЗа отчизну наши деды —Или с жизнью расставались,Или бились до победы.

Кто о собственной напастиВспоминал в минуту боя,Если общее несчастьеСердце ранило любое?

Знать, любовь к отчизне милойНас бронею покрывала,Коль, сражен чудесной силой,Враг бежал куда попало!

Дети, помните и верьте:Мы — потомки наших дедов,Что спасли народ от смерти,Все мучения изведав!

Ну а нынче? Как коровы,Мы мычим, чтоб нас доили!Дети, дети, наши кровыРазве мы не осквернили?

Разве так бывало ране?Нет спасенья от позора!Мы сильны на поле брани,Если детям есть опора.

Говорят, отец для сына —Словно мост для пешехода.Слава тем, кому судьбинаЖить для счастия народа!

Для того чтобы на светеНаступил конец потемкам,Как свеча, пылайте, дети,Освещая путь потомкам!

Эту заповедь картвелыВ старину не забывали,Оттого и были смелы,И в сраженьях устояли.

Пусть примером этих правилБудет мой рассказ правдивый.Было время — нами правилНекий царь благочестивый.

Был Димитрий крепок телом,Знал он воинское дело,И владел он самостреломЛучше старого картвела.

То был царь с кристальным взглядом,С человеческой душою!На погибель супостатамПравил он своей страною.

Чтобы видеть зло воочью,Он без царской багряницыУходил скитаться ночьюПо окрестностям столицы.

Обходил он вдов бесправных,Навещал сирот убогихИ из рук своих державныхНаделял богатством многих.

Кто обижен был напрасно,Шел к нему с надеждой верной,И Димитрий беспристрастноПравил суд нелицемерный.

Потому в его державеВолк над стадом не глумилсяИ народ о царской славе,Благоденствуя, молился.

Подчинен руке татарскойБыл наш царь единокровный,Но в своей державе царскойОн правитель был верховный.

И случилось так, что с ханомНе поладил хан подвластный,И пошел по целым странамПолыхать мятеж опасный.

Лишь Димитрий в это время,Верный царскому обету,Чтоб спасти родное племя,Не вмешался в распрю эту.

Долго бились в годы этиДва могучих супостата,На отцов вставали дети,Брат с дубиной шел на брата.

И для старого владыкиБой окончился бедою,И мятежник полудикийВоцарился над Ордою.

Старый хан с женою вместеБыл растоптан табунами,И угроза страшной местиВдруг предстала перед нами.

Время быстро пролетело,И решил владыка новый:„Нерадивого картвелаСмерти я предам суровой“.

И послал он повеленье:„Царь, явись в мою столицу,Или всё твое владеньеВ прах и пепел обратится“.

Ужаснулся царь, увидев,Сколь владыка был коварен,Понял он — возненавидев,Смерть изрек ему татарин.

Войн Димитрий не боялсяИ за войско был спокоен,Но когда ж один сражалсяПротив целой сотни воин?

И в тяжелом размышленьеЦарь не знал, на что решиться.Край обречь на разореньеИль к татарину явиться?

И решил пастух проверить,Как об этом мыслит стадо, —Ибо двадцать раз отмерить,Чтобы раз отрезать, надо.

Пусть дадут ответ вельможи,Пусть решат без принужденья —Жизнь царя для них дорожеИли Грузии спасенье?

И по слову господинаНа высокое собраньеСобралась его дружина,Дидебулы и дворяне.

И когда предстал владыкаВ длинной мантии с алмазом,Все от мала до великаПеред ним склонились разом.

Был прекрасен он в сияньеДивных царственных уборов,И красой его собраньеНе могло насытить взоров.

И сказал Димитрий: „Дети,Разрешим вопрос печальный —Мне ли жить теперь на свете,Иль стране моей опальной?

Вам известно, что в столицуПрискакал гонец от хана,И к татарину явитьсяЯ обязан без обмана.

Если ж я, объятый страхом,Не исполню повеленья,Басурман развеет прахомНаши славные владенья.

Я явлюсь пред палачами —Что там ждать мне, кроме смерти?Как мне быть? Решайте сами,Но утраты соизмерьте“.

И вскочили тут вельможи,Дидебулы и дворяне,И воскликнули: „О боже,Горе нам и поруганье!

Царь, твое ужасно слово!Весь народ тебя осудит!Коль убьют тебя, такого, —Кто тебе заменой будет?

Вот совет тебе нехитрый:К хану ездить не годится!Ведь такой, как ты, Димитрий,Дважды в мире не родится.

Пусть приходит вместе с войскомБасурман в твои пределы, —Не сдадут в бою геройскомБлагородные картвелы!

Разве твой народ могучийСупостатов видел мало?Разве перед грозной тучейРать картвелов отступала?

Ты скажи одно лишь слово —И злодея мы накажем,Сокрушим врага лихогоИль костьми на поле ляжем.

Ведь для Грузии бесчестье —Выдавать царя на муки!Услыхав такие вести,Что о нас помыслят внуки?

Пожалей народ, державный,Будь владыкой над страною!Пусть приходит враг коварный —Встретим мы его стеною!“

Спасалар поднялся с креслаИ воскликнул, безутешен:„Государь, ужель на чреслаМеч напрасно нам привешен?

Чтобы мы спаслись бесчестно,А тебя судьба сломила?Нет, мой царь! Давно известно:Или честь, или могила!

Положись на войско смело,Сохрани нас от позора!Как разит клинок картвела,Басурман узнает скоро“.

И, поникнув головою,Царь задумался опальный,И народ стоял толпою,Безутешный и печальный.

И промолвил царь: „СтраноюПравлю я по воле бога.Коль предам ее разбою —Чести будет мне не много.

Каждый воин мой сегодняС десятью бороться может,Но коль с ним сразится сотня —Тут и храбрость не поможет.

О, я знаю — басурманаМой народ не побоится.Но ведь поздно или раноСила силе покорится.

И погибнем зря тогда мы,И в стране моей несчастнойВраг разрушит божьи храмы,Истребив народ безгласный.

Наши древние столицыНавсегда сравняет с прахом.И откроет он гробницы,И тела отдаст собакам.

Обесчестит горожанок,Дев невинных опозорит,У беременных крестьянокЖивоты кинжалом вспорет.

Даст он матери младенцаИ заставит рвать зубами,И поставит отщепенцаНадзирателем над вами.

Боже, сколько душ невинныхМуки адские познают!Ведь от жалости в долинахДаже камни зарыдают!

И всему виною будуЯ — ваш царь и сын картвела!Проклянете, как Иуду,Вы меня за это дело!

Даже собственные детиСкажут мне, что из боязниЯ остался жить на свете,А отчизну предал казни.

Я — ваш царь, служить опоройМне для подданных — отрада.Горе пастырю, которыйСам спасется, бросив стадо!

Вы кричите о позоре.В чем позор? Без принужденьяЛягу я как жертва вскореРади общего спасенья.

За меня сочли вы честьюПасть среди родных пределов,Как же мне не лечь на месте —Одному за всех картвелов?

Нет мне выбора иного.Медлить доле не годится.Пусть погибнет плоть царева,Но душа возвеселится!

Что молчишь, отец духовный?Слово нам твое бесценно.За народ единокровныйПострадать ли мне смиренно?“

Зарыдал служитель божийИ сказал царю с тоскою:„Хоть скорбит душа, но всё жеПрав ты, царь, перед страною!

Пусть спасения залогомЕй твоя кончина будет.Согрешит, о царь, пред богомТот, кто мой совет осудит.

Пострадать в младые лета,Знать, судьба тебе велела,И другого нет советаВ сердце любящем картвела.

Нелегко мне, повелитель,Говорить перед тобою.Но за ближних сам СпасительУчит жертвовать собою.

Дай же нам пример усердья,Послужи своей отчизне.Не лишай себя бессмертьяДля мгновенной этой жизни“.

С умиленною душоюСлушал царь католикосаИ высоко над землеюДухом царственным вознесся.

„Дидебулы, вы слыхали,Что поведал нам святитель?Ради ближних в день печалиУчит жизнь отдать Спаситель!

Нет, на труса не похож я!Не изменник я народу!Коль на это воля божья,Жизнь отдам я за свободу!

Ныне собственной охотойВам я Грузию вручаю,Окружить своей заботойВдов и нищих завещаю.

И крестьянству вы и знатиМилость равную явите,Бедняков не угнетайте,Но от сильных защитите.

Если к вам вернется витязь —Не забудет он услуги,Не вернется — помолитесьО его спасенье, други!“

И слезами страстотерпцаЦарь заплакал пред кончиной…Как прекрасна нежность сердцаВ том, кто дух имеет львиный!

Ибо нежность сердца вдвоеЦенным делает геройство,И печаль в глазах герояЕсть души великой свойство.

Так закончилось собраньеДидебулов, и тотчас жеДал Димитрий приказаньеСнаряжаться верной страже.

Дал Димитрий повеленьеСобираться в путь картвелам,Ибо царское решеньеРазойтись не может с делом.

И когда, закончив сборы,Царь назначил день отъезда,И когда пришли дозорыНа указанное место, —

Слух пошел от дома к дому,Что Димитрий, царь любимый,К супостату едет зломуПострадать за край родимый.

Взволновался целый город,Загудел он, словно море,Ко дворцу и стар и молодПоспешил в порыве горя.

Видят — площадь городскаяЛюбопытными покрыта:Колыхаясь и сверкая,На конях гарцует свита.

Уж навьюченные мулыШли с поклажей по дороге,И владыку дидебулыЖдали, стоя на пороге.

Чистым золотом дворянствоНа конях своих сверкало.Неизвестно — чье убранствоТут красой преобладало.

Свита выстроилась строем,Латы в воздухе блеснули,Каждый выглядел героемВ этом грозном карауле.

Кто бы мог налюбоватьсяЭтой дивной красотою?Кто посмел бы надругатьсяНад громадою такою?

За спиной у царской стражиЛошадей вела прислуга.И один другого крашеБыли кони. И подпруга,

И седло, и сбруя вместеБыли ценностью дороже,Чем привольное поместьеУ хозяина-вельможи.

И шагал там горделивоИноходец белой масти.Отыскать такое дивоДля царя — большое счастье.

На своем носил он телеТолько царственное бремяИ чужой ноги доселеНе пускал в златое стремя.

Горделив, как лев пустыни,Словно лань лесная, ласков,Был грозою он донынеДля конюших и подпасков.

Весь дрожа от нетерпенья,Ржал он голосом сердитымИ метался в отдаленье,И о землю бил копытом.

Облаченный для походаВ дорогие одеянья,Царь предстал очам народа,Весь исполненный сиянья.

Вслед за ним, объятый думой,Справа шел святитель, слеваСпасалар шагал угрюмый,Полный ярости и гнева.

Был святитель безутешен,Он не знал себе покоя.Спасалар был явно взбешенТем, что царь не принял боя.

И народ заплакал снова,И, как птица в непогоду,Сердце дрогнуло царево,Устремленное к народу.

И сказал Димитрий: „Дети,Что горюете напрасно?Быть за родину в ответе —Разве это не прекрасно?

Не горюйте же в разлуке,Не страшитесь разоренья, —Я приму любые мукиРади вашего спасенья“.

И прервался голос гордый,Очи сделались печальней.Так дробится камень твердыйНа свинцовой наковальне.

И, внимая царской речи,Площадь глухо зарыдала,И толпа сирот далечеВоплем сердце надорвала.

Вдруг мужчины расступились,И, представ перед народом,Двое юношей явилисьС стариком седобородым.

Старец древен был годами,Еле двигался, и внукиШли неспешными шагами,Подхватив его под руки.

Не жилец на свете белом —Он смотрел уже в могилу,Но в душе он был картвеломИ хранил былую силу.

„Царь, — сказал он, — умоляю,Не суди меня сурово:Из могилы обращаюЯ к тебе живое слово.

Царь, когда настало времяВсенародных испытаний,На себя ты принял бремяНаших тягот и страданий.

Все мы знаем, что без страхаВстретил ты свою невзгодуИ готов идти на плаху,Чтобы счастье дать народу.

Но подумай, — коль с тобоюМы расстанемся навеки,Кто отеческой рукоюНаших слез осушит реки?

Царь, на страждущих картвелахКто омоет капли пота,Если нас, осиротелых,Не спасет твоя забота?

Беднякам, слепцам и вдовам,Обездоленным и нищимКто надежным станет кровом,Коль тебя мы не разыщем?

Вот о чем мы, царь, рыдаем,Чем сердца у нас убиты!Расставаясь с отчим краем,Ты лишаешь нас защиты.

„Что горюете напрасно?“ —Ты спросил нас… Царь могучий,Разве сердце нам подвластно,Коль печаль нависла тучей?

Будь оно у нас из стали,Всё равно б в огне сгорело…Не бросай же нас в печали,Вынь из ножен меч картвела!

Мало нас, но в лишней силеНе нуждается удалый, —Ведь не раз врагов мы били,Побеждая силой малой.

Вот два юноши со мною,Два моих любимых внука.Оба сердцем рвутся к бою, —Впрок пошла моя наука.

Так возьми их жизнь, владыка!За тобой идти мы рады!Всех от мала до великаСобери в свои отряды!

Львы гнездятся в гнездах наших,А не слабые калеки!Весь народ оплачет павших,Будет проклят трус навеки.

И не то случалось с нами,Но Иверия, бывало,Без сраженья пред врагамиГоловы не преклоняла.

Поступай же, царь, как деды!Встретив полчище любое,Иль добьемся мы победы,Иль умрем на поле боя!“

Царь ответил: „Старец милый,Внятен мне язык картвела.Даже стоя над могилой,В битву ты стремишься смело.

Но зачем в боях бесплодныхНам желать кровопролитья?Не хочу я жертв народных,Не могу людей губить я.

Нынче день над нами зноен.Но изменится погода,Грянет гром, и каждый воинБудет дорог для народа.

Я — один, но посмотрите,Сколько вас в моей державе!Если вы меня щадите,Пощадить и я вас вправе.

Для того и царь, поверьте,Чтоб служить своей отчизне,Коль за вас он предан смерти —Эта смерть подобна жизни.

Тот не мертв, кто умирает,Жизнь свою отдав народу,Но навеки погибает —Кто себе живет в угоду.

Пусть свершатся все напасти,Пусть близка моя кончина,—Не хочу, чтобы в несчастьеМать оплакивала сына.

Положась на милость божью,Я печаль души нетленнойУношу с собой к подножьюВседержителя вселенной.

То, к чему душа стремится,Уж не сделать мне сегодня,Пусть же, дети, совершитсяВоля дивная господня!

Пусть хранит судьба вас, дети,От неравной этой битвы.Мне ж довольно, что на светеЗа меня творят молитвы…“

И как будто свод небесныйРаскололся над землею,И господь, склонясь над бездной,Посмотрел в лицо герою.

И, коленопреклоненный,Пал народ перед владыкой,И замолкнул, изумленныйДухом доблести великой.

Так высокая отвагаПоражает человека,Ибо сила зла и благаБеспредельна в нас от века.

Стало жаль царю народа,И сказал он: „Боже правый!Да минует нас невзгода,Да исчезнет враг кровавый!

Царь — слуга единоверцам,И свое он слово сдержит.Всякий, кто отмерит сердцем,Пусть потом рассудком режет.

Час настал… Друзья, прощайте!В путь меня благословите.В чем не прав — не осуждайте,А повинен в чем — простите“.

Дал он знак, труба запела,И подвел коня стремянный,И вскочил в седло он смело,Дивным светом осиянный.

Даже враг, взглянув украдкой,Мог царем залюбоваться,Ибо кто еще посадкойМог с Димитрием равняться?

И простился царь со всеми,Кто стоял пред ним доселе,И, поставив ногу в стремя,На коней вельможи сели.

Сам святитель, не желаяПреждевременной разлуки,Из родного ехал краяПроводить царя на муки.

И поехал царь, и свитаВместе с войском поскакала,И, несчастием убита,Вся страна вослед рыдала.

Но покуда поезд царскийПробирался по пустыне,В нетерпенье хан татарскийКликнул клич своей дружине

И, чтоб разом кончить дело,Приказал сардару, гордый:„Привези ко мне картвела,Будь живой он или мертвый.

Если ж он успел укрыться,Разгроми его владенья —Будь то крепость, иль столица,Или бедное селенье“.

И когда в степи безводнойРать несметная явилась,Понял царь наш благородный,Что недоброе случилось.

И сказал он так вельможам:„Что бы ни было со мною,Мы несчастью не поможем,Если будем рваться к бою.

Дайте клятву мне, картвелы,Что во имя господина,Как бы ни были вы смелы,Не поднимет меч дружина.

Все вы будете убиты.Враг разрушит ваши кровы.Так ужель из-за обидыВы страну предать готовы?

Ради счастия народаПусть свершается расплата.„Отойди, коль нет исхода“ —Так сказал мудрец когда-то.

Дайте ж клятву, что не встретитЛютый враг сопротивленья.В Судный день цари ответятЗа напрасные сраженья“.

Что ж вельможам оставалось?Поклялись, ломая руки!Кто к стране имеет жалость,И позор снесет, и муки.

Били в грудь себя картвелы,Говорили: „Боже правый,День придет — за это делоВраг ответит нам кровавый!“

Но гонца уже к татарамИх владыка посылает:„Встань, явись перед сардаромИ узнай — чего желает.

Коль ему Димитрий нужен —Я иду к нему навстречу“.Поскакал гонец, послушен,И с такой вернулся речью:

„Царь, враги идут лавиной,Их сардар в сраженье гонит.Но коль ты придешь с повинной,Он страны твоей не тронет“.

И сказал Димитрий снова:„Коль страна моя спасется,Значит, ныне кровь цареваПонапрасну не прольется“.

И поехал он к татарам,Непреклонный и могучий,И предстал перед сардаром,И сказал: „Бери и мучай!“

И накинулись, как звери,На владыку басурмане,И пред ним открылись двериБеспримерных испытаний.

Царь, измученный в дороге,Должен к хану был явиться.Словно волк в своей берлоге,Ждал владыку кровопийца.

„Как ты смел, — спросил он важно, —Быть с моим злодеем вместе?Отвечай и знай, бесстрашный,Что настало время мести.

Говорю тебе заране:Будешь ты лежать в могиле.Помни: это наказаньеОтменить аллах не в силе.

Но покуда совершитсяИзреченное судьбою,Ты обязан повиниться,Как преступник, предо мною“.

Царь сказал: „Побойся бога,Быть судьей моим тебе ли?Не кичись, что стран ты многоЗахватить сумел доселе!

Нет, моих страданий повестьПред тобой я не открою.Будет собственная совестьМне единственным судьею.

Не спрошу, зачем я брошен,Словно вор, в твою темницу…„Почему ты, коршун, — коршун?“ —Разве спрашивают птицу?“

Рассердился хан надменный.С ханом спорить так не смели.По его указу пленныйОчутился в подземелье.

И закрылась дверь со стуком,И царя отчизны нашей,Предавая тяжким мукам,Окружили крепкой стражей.

И решили басурманеИспытать его терпенье,Применяя в наказаньеНестерпимые мученья.

Словно коршун голубицу,Хан терзал царево телоИ никак не мог напитьсяКровью дивного картвела.

Как-то раз, упав в избыткеБеспримерной этой муки,Царь томился после пытки,На полу раскинув руки.

Кое-как собравшись с силой,Он поднялся на колени,И воскликнул он, унылый,Зарыдав в изнеможенье:

„Боже, — он рыдал, — страданьяСуждены мне в жизни трудной,Пусть же эти испытаньяНе зачтутся в день мой судный.

Не хочу, чтоб эти мукиБыли мне во искупленье,Но спаси друзей в разлукеРади этого мученья!

Распят был твой сын единый,И за нас погиб он тоже.Дай и мне своей кончинойОтстоять отчизну, боже!“

Вдруг лучи во тьме блеснули,Дверь, скрипя, открылась в сениИ в темницу проскользнулиДве таинственные тени.

Два пришельца осторожныхПоклонились страстотерпцу,И, узнав друзей надежных,Бедный царь прижал их к сердцу.

„Царь, — пришельцы прошептали,—Всё готово! Дверь открыта!Сила денег тверже стали,Подкуп — лучшая защита.

Но не медли ни мгновенья,Береги минуты эти:Больше нет тебе спасенья —Казнь свершится на рассвете“.

И сказал им царь: „ДоколеМне твердить одно и то же?Неужели здесь, в неволе,Изменю себе я, боже?

Нет, страна моя прекрасна!Мой побег грозит войною.Не согласен я! НапрасноВы пришли, друзья, за мною!“

Как пришельцы ни просили,Не склонился царь к моленьям…Ах, какое сердце в силеТак бороться с искушеньем!

И настало утро казни.Плачьте, плачьте, иверийцы!Без волненья, без боязниВышел царь наш из темницы.

Уж толпа зевак бежала —Басурман к потехам падок!Сам визир, трудясь немало,Наводил вокруг порядок.

Рядом с ним палач огромный,Засучив рукав кафтана,Грубый, жилистый и злобный,Ждал несчастной жертвы хана.

Приведенный из темницы,Встал меж ними царь печальныйИ, подняв свои ресницы,Кинул в небо взгляд прощальный.

И обвел он скорбным взглядомПлощадь, полную волненья,И палач, стоявший рядом,Вызвал в сердце омерзенье.

И смутился царь наш бедный —Ведь и он был смертным тоже!Ведь и он, больной и бледный,Эту жизнь любил, о боже!

Но скрепил себя несчастный,Превозмог свои мученья.В это время вопль ужасныйПрокатился в отдаленье.

Оглянулся царь, и что же?Обезумев от печали,Перед ним его вельможиИстомленные стояли.

И святитель там с иконойЧуть живой стонал от боли…Ах, услышав эти стоны,Зарыдали б камни в поле!

Увидав родные лица,Вдруг припомнил царь печальныйСвой очаг, свою столицу,Свой народ многострадальный.

Эх, вся жизнь распалась прахом!Сердце дрогнуло картвела!Плоть, подавленная страхом,Душу мигом одолела!

И, закрыв лицо рукою,Царь к визиру обернулся:„Пощади!..“ — И вдруг собоюОвладел… и ужаснулся!

О, как сердцу стало мерзкоЭто жалостное слово!„Гей, палач! — вскричал он дерзко. —Что ты медлишь? Всё готово!“

Вся в крови стояла плаха,И палач схватил картвела,И главу его с размахаТопором отсек от тела».

70. Отшельник (легенда) Перевод Н. Заболоцкого