Николай Гумилев - Поэтические сборники
59. МАНЛИЙ
Манлий сброшен. Слава Рима,Власть все та же, что была,И навеки нерушима,Как Тарпейская скала.
Рим, как море, волновался,Разрезали вопли тьму,Но спокойно улыбалсяНизвергаемый к нему.
Для чего ж в полдневной хмаре,Озаряемый лучом,Возникает хмурый МарийС окровавленным мечом?
60. ИГРЫ
Консул добр: на арене кровавойТретий день не кончаются игры,И совсем обезумели тигры,Дышут древнею злобой удавы.
А слоны, а медведи! ТакимиОпьянелыми кровью бойцами,Туром, бьющим повсюду рогами,Любовались едва ли и в Риме.
И тогда лишь был отдан им пленный,Весь израненный, вождь аламанов,Заклинатель ветров и тумановИ убийца с глазами гиены.
Как хотели мы этого часа!Ждали битвы, мы знали — он смелый.Бейте, звери, горячее тело,Рвите, звери, кровавое мясо!
Но, прижавшись к перилам дубовым,Вдруг завыл он, спокойный и хмурый,И согласным ответили ревомИ медведи, и волки, и туры.
Распластались покорно удавы,И упали слоны на колени,Ожидая его повелений,Поднимали свой хобот кровавый.
Консул, консул и вечные боги,Мы такого еще не видали!Ведь голодные тигры лизалиКолдуну запыленные ноги.
61. ИМПЕРАТОРУ
Призрак какой-то неведомой силы,Ты ль, указавший законы судьбе,Ты ль, император, во мраке могилыХочешь, чтоб я говорил о тебе?
Горе мне! Я не трибун, не сенатор,Я только бедный бродячий певец,И для чего, для чего, император,Ты на меня возлагаешь венец?
Заперты мне все богатые двери,И мои бедные сказки-стихиСлушают только бездомные звериДа на высоких горах пастухи.
Старый хитон мой изодран и черен,Очи не зорки, и голос мой слаб,Но ты сказал, и я буду покорен,О император, я верный твой раб.
62. КАРАКАЛЛА
Император с профилем орлиным,С черною, курчавой бородой,О, каким бы стал ты властелином,Если б не был ты самим собой!
Любопытно-вдумчивая нежность,Словно тень, на царственных устах,Но какая дикая мятежностьЗатаилась в сдвинутых бровях!
Образы властительные Рима,Юлий Цезарь, Август и Помпей, —Это тень, бледна и еле зрима,Перед тихой тайною твоей.
Кончен ряд железных сновидений,Тихи гробы сумрачных отцов,И ласкает быстрый Тибр ступениГордо розовеющих дворцов.
Жадность снов в тебе неутолима:Ты бы мог раскинуть ратный стан,Бросить пламя в храм Иерусалима,Укротить бунтующих парфян.
Но к чему победы в час вечерний,Если тени упадают ниц,Если, словно золото на черни,Видны ноги стройных танцовщиц?
Страстная, как юная тигрица,Нежная, как лебедь сонных вод,В темной спальне ждет императрица,Ждет, дрожа, того, кто не придет.
Там, в твоих садах, ночное небо,Звезды разбросались, как в бреду,Там, быть может, ты увидел Феба,Трепетно бродящего в саду.
Как и ты стрелою снов пронзенный,С любопытным взором он застылТам, где дремлет, с Нила привезенный,Темно-изумрудный крокодил.
Словно прихотливые камеи —Тихие, пустынные сады,С темных пальм в траву свисают змеи,Зреют небывалые плоды.
Беспокоен смутный сон растений,Плавают туманы, точно сны,В них ночные бабочки, как тени,С крыльями жемчужной белизны.
Тайное свершается в природе:Молода, светла и влюблена,Легкой поступью к тебе нисходит,В облако закутавшись, луна.
Да, от лунных песен ночью летнейНеземная в этом мире тишь,Но еще страшнее и запретнейТы в ответ слова ей говоришь.
А потом в твоем зеленом храмеМедленно, как следует царю,Ты, неверный, пышными стихамиЮную приветствуешь зарю.
63. «Мореплаватель Павзаний...»
Мореплаватель ПавзанийС берегов далеких НилаВ Рим привез и шкуры ланей;И египетские ткани,И большого крокодила.
Это было в дни безумныхИзвращений Каракаллы.Бог веселых и бездумныхИзукрасил цепью шумныхТолп причудливые скалы.
В золотом, невинном гореСолнце в море уходило,И в пурпуровом убореИмператор вышел в море,Чтобы встретить крокодила.
Суетились у галерыБородатые скитальцы.И изящные гетерыПоднимали в честь ВенерыТочно мраморные пальцы.
И какой-то сказкой чудной,Нарушителем гармоний,Крокодил сверкал у суднаЧешуею изумруднойНа серебряном понтоне.
64. НЕОРОМАНТИЧЕСКАЯ СКАЗКА
Над высокою гороюПоднимались башни замка,Окруженного рекою,Как причудливою рамкой.
Жили в нем согласной паройПринц, на днях еще из детской,С ним всезнающий, и старый,И напыщенный дворецкий.
В зале Гордых ВосклицанийМного копий и арканов,Чтоб охотиться на ланейИ рыкающих кабанов.
Вид принявши молодецкий,Принц несется на охоту,Но за ним бежит дворецкийИ кричит, прогнав дремоту:
"За пределами ВеледаЕсть заклятые дороги,Там я видел людоедаНа огромном носороге.
Кровожадный, ликом темный,Он бросает злые взоры,Носорог его огромныйПотрясает ревом горы".
Принц не слушает и мчится,Белый панцырь так и блещет,Сокол, царственная птица,На руке его трепещет.
Вдруг... жилище людоеда —Скал угрюмые уступы,И, трофей его победы,Полусъеденные трупы.
И, как сны необычайны,Пестрокожие удавы...Но дворецкий знает тайны,Жжет магические травы.
Не успел алтарь остынуть,Людоед уже встревожен,Не пытается он вынутьМеч испытанный из ножен.
На душе тяжелый ужас,Непонятная тревога,И трубит он в рог, натужась,Вызывает носорога.
Но он скоро рог оставит:Друг его в лесистом мраке,Где его упорно травятБыстроногие собаки.
Юный принц вошел нечаянВ этот дом глухих рыданий,И испуганный хозяинОчутился на аркане.
Людоеда посадилиОдного с его тоскоюВ башню мрака, башню пыли,За высокою стеною.
Говорят, он стал добрее,Проходящим строит глазкиИ о том, как пляшут феи,Сочиняет детям сказки.
217. ОТКРЫТИЕ АМЕРИКИ
ПЕСНЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Мы взошли по горному карнизуТак высоко за гнездом орла;Вечер сбросил золотую ризу,И она на западе легла;В небе загорались звезды; снизуНаплывала голубая мгла.
Муза ты дрожишь, как в лихорадке,Взор горит и кудри в беспорядке.Что с тобой? Разгаданы загадки,Хитрую распутали мы сеть...Успокойся, Муза, чтобы петь,Нужен голос ясный словно медь!
Голосом глубоким и кристальнымСлаву тополям пирамидальнымМы с тобою ныне воспоем,Славу рекам в блеске золотом,Розовым деревьям и миндальнымИ всему, что видим мы вдвоем.
Новый мир, как девушка невинный!..Кто ж прольет девическую кровь?Кто визжаньем пил, как чарой винной,Одурманит лес еще пустынный,Острым плугом взрежет эту новьИ заплатит мукой за любовь?
Знаю! Сердце девушек бесстрастно,Как они, не мучить никому:Огонек болот отравит тьму,Отуманит душу шум неясный,Подкрадется ягуар опасный,Победитель, к лоту твоему.
Крик... движенье... и потонет в безднеТой, что ночи Севера беззвездней,Слишком много увидавший взгляд.Здесь любовь несет с собой болезни,Здесь растенья кроют сладкий яд,И о крови боги говорят.
Но напрасно! Воли человечьейНе сдержать ни ядам, ни богам!В глубине пещер, по берегамТихих рек, по чащам и по рвам,Всюду, всюду, близко и далече,Запоют, пройдут людские речи.
Поднимайся занавес временИ развейся сумрачная чара!Каждый павший будет отомщен,Силою возвратного удара,Зов свобод здесь кинет Вашингтон,И пройдет, как молния, Пизарро.
Девушка, игравшая судьбой,Сделается нежною женой,Милым сотоварищем в работе...Водопады с пеной ледяной,Островки, забытые в болоте,Вы для жизни духа оживете!
Друг за другом встанут города,Там забрыжжет детский смех, и дедыЗаведут спокойные беседы,Вспоминая старые года...Но безумцы, те уйдут туда,Где еще не веял стяг победы.
Потому что Бог их — Бог измен!Путник, Он идет над звездным севом,Он всечасно хочет перемен;Белизна нагих Его колен,Вздох, звучащий солнечным напевом,Снятся только ангелам и девам.
Странный Бог, не ведающий зла,Честный, как летящая стрела,Чуждая и круга, и угла,Стройный Бог с душою пьяной снами,Легкими и быстрыми шагамиВдаль и вдаль идущий над мирами!
Голос твой, о Муза, точно рог, — Он сродни тебе, веселый Бог!Эти губы алого кораллаТы когда-то в небе целовала,Ты уже касалась этих ногС их отливом бледного опала.
Заповедь его нам назови,Дай нам знак, что ты пришла оттуда!Каждый вестник был досель Иуда.Мы устали. Мы так жаждем чуда.Мы так жаждем истинной любви...— Будь как Бог: иди, лети, плыви!
* Жемчуга *
