Сергей Есенин - Том 7. Книга 1. Автобиографии, надписи и др
Об отношении Есенина к религии вспоминали современники поэта А. Н. Чернов, К. П. Воронцов и др. (см.: Жизнь Есенина, с. 37 и 43; Розанов, с. 21).
В последней автобиографии поэт как бы подвел итог своей «религиозности»: «От многих моих религиозных стихов и поэм я бы с удовольствием отказался, но они имеют большое значение как путь поэта до революции» («О себе»). А в черновике этой автобиографии данная фраза имеет продолжение: «…до революции, в революцию и после революции в момент новых форм быта» (см.: Варианты).
Стихи начал слагать рано. Толчки давала бабка. Она рассказывала сказки. Некоторые сказки с плохими концами мне не нравились, и я их переделывал на свой лад. — Ср. стихотворение «Бабушкины сказки» (т. 4, с. 53 наст. изд.).
Сказки рассказывала Есенину не только бабушка: «Нянька, старуха-приживальщица, которая ухаживала за мной, рассказывала мне сказки, все те сказки, которые слушают и знают все крестьянские дети» (автобиография 1924 г.). См. стихотворения «Лебедушка», «Сиротка (Русская сказка)» и др. в т. 4 наст. изд. Но сказки были лишь одним из источников есенинского творчества (подробнее см.: Панфилов, 1, 209–232).
Стихи начал писать, подражая частушкам. — О том же и в автобиографии 1924 г.: «Влияние на мое творчество в самом начале имели деревенские частушки».
О любви Есенина к частушкам писали Л. М. Клейнборт, В. С. Чернявский, С. М. Городецкий, И. В. Грузинов, Рюрик Ивнев, Н. К. Вержбицкий и др. (см. Восп., подробнее см. наст. кн., раздел «Фольклорные материалы»).
С. 12. После школы с 16 лет до 17 жил в селе. — Речь идет не о целом годе, а лишь о нескольких месяцах — с конца мая по июль 1912 г., когда Есенин жил в Константинове.
17 лет уехал в Москву…— Есенин приехал в Москву в июле 1912 г. «Он приехал из деревни, без гроша денег и пришел к поэту С. Н. Кошкарову-Заревому.
Сергей Николаевич тогда был председателем Суриковского кружка писателей. ‹…›
Деятельность кружка была направлена не только в сторону выявления самородков-литераторов, но и на политическую работу.
Лето после Ленских расстрелов было самое живое и бурное. Наша группа конспиративно собиралась часто в Кунцеве, в парке бывшем Солдатенкова, близ села Крылатского, под заветным старым вековым дубом.
Там, под видом экскурсий литераторов, мы впервые и ввели Есенина в круг общественной и политической жизни.
Там молодой поэт впервые стал публично выступать со своим творчеством» (Восп., 1, 147. Подробнее см.: письма Есенина Г. А. Панфилову; Юность Есенина, с. 107–175; а также т. 7, кн. 2 наст. изд., раздел «Коллективные заявления и письма»).
19 лет попал в Петербург проездом в Ревель к дяде. — А. Б. Мариенгоф вспоминал в 1927 г., как Есенин рассказывал ему о встречах 1915 г. с петербургскими поэтами: «Говорил им, что еду в Ригу бочки катать. Жрать, мол, нечего. А в Петербург на денек, на два, пока партия моя грузчиков подберется. А какие там бочки — за мировой славой в Санкт-Петербург приехал, за бронзовым монументом…» (Восп., 1, 312). А Иванову-Разумнику Есенин писал в декабре 1915 г.:
«С войной мне нынешний год пришлось ехать в Ревель пробивать паклю, но ввиду нездоровости я вернулся. Приходится жить литературным трудом, но очень тяжко». В Ревеле жил Иван Федорович Титов, брат матери Есенина, работавший управляющим на ревельской нефтебазе (см.: Юность Есенина, с. 123).
Ревель — название г. Таллинна в 1219–1917 гг.
Все лучшие журналы того времени (1915) стали печатать меня…— Петербургские журналы «Голос жизни», «Новый журнал для всех», «Северные записки», «Русская мысль», «Ежемесячный журнал», «Северная звезда», «Огонек», «Весь мир», литературные и популярно-научные приложения к журналу «Нива» и др.
…осенью (1915) появилась моя первая книга «Радуница». — Речь идет о времени подписания Есениным документа, в котором сказано о том, что он передает М. В. Аверьянову права на издание рукописи стихов «Радуница» (текст см. т. 7, кн. 2 наст. изд.). О книге «Радуница» (1916) см. с. 376–377 наст. кн.
В революции был отмечен Троцким…— Речь идет о главе «Литературные попутчики революции» книги Л. Д. Троцкого «Литература и революция» (1923), первоначально напечатанной в газете «Правда» 5 окт. 1922 г. (подробнее см. т. 5, с. 396–397 наст. изд.).
В 1916 году был призван на военную службу. При некотором покровительстве полковника Ломана, адъютанта императрицы, был представлен ко многим льготам. — Есенин подлежал призыву в Рязани 20 мая 1915 г., но получил отсрочку до осени и значился в резерве. В письме В. С. Чернявскому (июнь-июль 1915 г.) поэт отмечал: «От военной службы меня до осени освободили. По глазам оставили. Сперва было совсем взяли».
Мы не располагаем данными о том, почему Есенин не был призван на военную службу (после отсрочки) осенью 1915 г. Возможно, уже тогда этому способствовал Н. А. Клюев, с которым Есенин впервые встретился в начале октября 1915 г. в Петрограде после их переписки (см. Письма, с. 49, 196 и др.). Н. А. Клюев был знаком с штаб-офицером для особых поручений при Дворцовом коменданте, главноуполномоченным ее величества по Царскосельскому военно-санитарному поезду № 143, полковником Д. Н. Ломаном (1868–1918). Известны два клюевских письма Д. Н. Ломану о Есенине.
16 января 1916 г. (очевидно, по чьей-то просьбе) Д. Н. Ломан возбудил ходатайство о направлении Есенина в распоряжение поезда № 143. 11 февраля мобилизационный отдел Главного управления Генерального штаба уведомил Д. Н. Ломана, что Есенин «с Высочайшего соизволения назначен санитаром в Царскосельский военно-санитарный поезд № 143 Ее Императорского Величества Государыни Императрицы Александры Федоровны» (Юшин П. Поэзия Сергея Есенина 1910–1923 годов. М.: изд-во МГУ, 1966, с. 162).
25 марта Есенин был призван на военную службу в запасной батальон. Видимо, узнав об этом, Н. А. Клюев пишет Д. Н. Ломану письмо: «Прекраснейший из сынов крещеного царства мой светлый братик Сергей Есенин взят в санитарное войско с причислением к поезду № 143 ‹…› В настоящее время ему, Есенину, грозит отправка на бранное поле к передовым окопам. Ближайшее начальство советует Есенину хлопотать о том, чтобы его немедленно потребовали в вышеозначенный поезд. Иначе отправка к окопам неустранима. Умоляю тебя ‹выделено комментаторами›, милостивый, ради родимой песни и червонного всерусского слова похлопотать о вызове Есенина в поезд — вскорости» (Письма, с. 310).
5 апреля было подписано удостоверение о зачислении Есенина в Царскосельский военно-санитарный поезд № 143. 14 апреля Есенин зачислен в петроградский резерв санитаров, а 20 апреля 1916 г. прибыл в поезд № 143. Так началась служба Есенина в армии — в Федоровском городке. Сестра поэта Екатерина Александровна отмечала: «Худой, остриженный наголо, приехал он на побывку. Отпустили его после операции аппендицита. ‹…›
После операции Сергей не мог ехать на фронт. Его оставили служить в лазарете в Царском Селе. Дважды он приезжал оттуда на побывку ‹второй раз в ноябре 1916 г.›. Полковник Ломан, под начальством которого находился Сергей, позволял ему многое, что не полагалось рядовому солдату. Поездки в деревню, домой, тоже были поблажкой полковника Ломана. Отец и мать с тревогой смотрели на Сергея: “Уж больно высоко взлетел!“ Да и Сергей не очень радовался своему положению» (Восп., 1, 42, 43).
Г. А. Бениславская в своих воспоминаниях отмечала, что «очень больное для себя он ‹Есенин› умел прятать годами, по-звериному годами помнить и молчать. Так он молчал о жизни у Ломана в Царском (где, очевидно, было много унижений) ‹…›» (Материалы, с. 62).
По просьбе Ломана однажды читал стихи императрице. — В лазаретах Федоровского городка нередко устраивались концерты для раненых солдат и офицеров, в которых иногда участвовал и Есенин, а 22 июля 1916 г. на одном из таких концертов присутствовали императрица Александра Федоровна (1872–1918) и ее дочери (см.: Восп.-65, с. 162–165; а также: т. 4, с. 391–393 наст. изд.).
С. 13. Революция застала меня на фронте в одном из дисциплинарных батальонов, куда угодил за то, что отказался написать стихи в честь царя. — В октябре 1916 г. Н. А. Клюев писал Д. Н. Ломану: «На желание же Ваше издать книгу наших ‹т. е. Клюева и Есенина› стихов, в которых бы были отражены близкие Вам настроения, запечатлены любимые Вами Феодоровский собор, лик царя и аромат храмины государевой, — я отвечу словами древлей рукописи: „Мужие книжны, писцы, золотари заповедь и часть с духовными считали своим великим грехом, что приемлют от царей и архиереев и да посаждаются на седалищах и на вечерях близ святителей с честными людьми“. Так смотрела древняя церковь и власть на своих художников. В такой атмосфере складывалось как самое художество, так и отношение к нему.
