Зинаида Гиппиус - Стихотворения, не вошедшие в сборники
Я с ним не очень на земле дружил.
Я не считал его напрасной траты,
И Время, то, что было мне дано,
Я проклинал. Я веровал когда-то,
Что мне оно ошибкою дано.
Я о другом мечтал, о лучшем, милом,
Которому прийти хоть суждено,
Да после… С этим же, моим, постылым,
Я даже вовсе знаться не хотел.
Мне это просто было не по силам.
И я проклятий прекратить не смел.
Вот Время мне за них и отомстило,
С ним справиться я, видно, не умел,
Сюда оно меня и засадило,
Как водяной сижу какой-то зверь.
Ах, если бы оно меня простило!
Пусть лишь придет, скажу ему: „Поверь,
Я понял здесь,что без тебя мне худо.
Прости меня, не прежний я теперь“.
Да вот, ни Время, и никто оттуда
Не приходил сюда, один лишь вы.
И я смотрю на вас — ну как на чудо.
Боюсь, не потерять бы головы!
Хочу еще признаться: ненавидел
Не Время только я одно,— увы!—
Но все народы на земле. Не видел
В их поведеньи правды никакой.
Лишь здесь узнал, Кого я тем обидел!
А признавал один народ я — свой.
Мы были с ним разделены пространством,
И уж давно… Но так как был он мой —
Его оправдывал я с постоянством
Упорным. Быстро находил всему
В нем объясненье, даже окаянству,
Которое, любя, прощал ему,—
С людьми ж имел другое поведенье:
Я не прощал почти что никому.
Я зло в них видел. Злу же нет прощенья,
Бороться надобно со злом всегда.
И зачастую я терял терпенье,
Что для меня немалая беда;
Я, позабыв, что все они мне братья,
Не зло, — самих людей громил тогда,
И щедро сыпал я на них проклятья.
Сказал один какой-то: „Он жесток“.
Но, не желая этого признать, я
Такого слова выдержать не мог,
Кричу: „Покорствовать такому веку?
Рекой широкой разлит в нем порок!
Жестоким надо быть и человеку!“
Он что-то о смиреньи… „Это плен!—
Я закричал. — Переплывите реку
Сначала и убейте зло измен,
Потом уж о смиреньи говорите.
А так оно — один словесный тлен.
В тлену смиренья — что вы сотворите?
А надо творчески любить и жить!
Смирением вы зла не победите!“
Так и не мог меня он убедить,
Что в наше время истина — смиренье.
Но я потом задумался: как быть,
Какое же мое-то назначенье?
Кто сам-то я — пророк или поэт?
Я долго думал в этом направленьи.
И всё казалось, что ответа нет.
Потом пришло мне в голову такое:
Примеры есть; и может быть ответ
Как раз — что вместе то я и другое.
Не вижу ль ясно я начатки зла?
Искоренять мне надобно всё злое,
Средь зла моя дорога пролегла,
Но где оружия, каких мне надо,
Бороться с ним, чтобы душа могла
Победу получить себе в награду?
Я об оружии везде кричал,
Кричал, что знаю, и что сердце радо
Оружию, какое я избрал.
Оно — любовь. Но сам-то я всегда ли
Его одно в борьбе употреблял?
Я вижу, да, вы верно угадали,
Признанием не удивлю я вас:
Когда особенно мне возражали,
Оружием боролся я подчас
Другим, не очень с этим первым схожим,
И не один бывало это раз.
Да выходило всё одно и то же,
А чаще даже ровно ничего,
Хоть обличал я с каждым разом строже.
И зло вокруг меня росло. Его
Без устали во всех искореняя,
Я не жалел и тела своего,
От тягостных трудов заболевая.
Но о любви — не счесть моих речей!
Особенно о той, что я, мечтая,
Сам ожидал и для себя. О ней
Я думал так: „Придет же сокровенный
Тот час, когда — о, только бы скорей!—
Час встречи с той, кого я совершенной
И вечною любовью полюблю“.
Он будет же,— я верю неизменно
И лишь о нем судьбу всегда молю.
Тогда, конечно, будет все иное,
И жизнь я надвое переломлю;
Я одиночество забуду злое…
Свята любовь, когда она одна.
А не одна — так это уж другое,
Но не любовь. И та, что мне дана
В подруги издавна,— ведь я же с нею
Так одинок! Пускай меня она
И любит с верностью, Но не умею
О дорогом я с нею говорить.
Своих поэм ей и читать не смею…
Нет, лучше вовсе без любви прожить
До будущей моей блаженной встречи
И с тем же пламенем произносить
Мои громящие безумство речи.
И, коль придется, жертвенно страдать
Да биться средь чужих противоречий.
А если и своих? Хотел я звать
Людей к Тому, Кого… ведь я увидел,
Но только здесь — а раньше мог ли знать?
Как вместе с Временем — Его обидел…
А на земле я лишь в раздумья час
И океан, и эту мглу провидел…
Но кажется, я затянул рассказ.
Еще одно последнее признанье,
И утомлять не стану больше вас.
Я приобрел здесь новое сознанье,
Но даже в этой мертвой тишине
Осталось у меня непониманье
Того, что раз случилось. Странно мне
Подумать, почему оно так было.
Я кой-чего не помню. Но вполне
Вот этот случай сердце не забыло.
Вы видели: я столько знал людей,
И все ко мне ужасно были милы,
Но не знавал я среди них — друзей.
Единственный мне другом показался
И дружбы удостоился моей.
И он ко мне сердечно привязался,
Хотя природы был совсем другой.
Он наших мыслей дорогих касался
И в разговорах был открыт со мной,
Но постепенно, сам не понимаю,
В моих глазах он стал как бы иной.
Стремился вечно я, куда — не знаю,
Воображал, однако, что вперед.
А он — решил я,— мне не подражая,
Застыл на месте, никуда нейдет.
И сделался он мне — как все другие,
Как те, кого я обличал. И вот —
Пришли для дружбы времена иные:
Его теперь я также обличал,
Что недвижим, что дни его пустые…
А он… Он даже мне не возражал,
Он только слушал, как всегда спокоен,
И тем еще сильнее раздражал.
Коль он как все — того же и достоин!
Достаточно я всеми угнетен.
Ведь я не так, а по-иному скроен.
В душе-то знал я хорошо, что он
Останется, как прежде, неизменен.
Но знал и помнил это, как сквозь сон,
И уж жалел, что был с ним откровенен.
Так дружба наша и сошла на нет.
Он помнит все, он ей, конечно, верен,
Ну а во мне — едва остался след.
Да ведь над ним не знает Время власти,
Я ж Время не любил, и я — поэт,
Я весь в движеньи, в переменах, в страсти…
Мне друга жаль, но чем я виноват?
Не разорваться ж для него на части!
Меня любил, я знаю, он как брат,
Но — кончено, не начинать сначала.
Пускай он примирится, рад — не рад,
И не такая дружба пропадала.
Теперь я понял суть ее вполне,
И на него не сетую нимало.
Здесь, сидючи один, и в тишине,
Я не успел понять, в чем было дело,
Кой-что в разрыве странно было мне.
Теперь же сердце всё раскрыть сумело.
Вам рассказав, я понял: друг не знал
Меня совсем, хоть много раз, и смело,
Он в разговоре это утверждал.
Меня он ни пророком, ни поэтом —
Сказать по истине — не признавал.
Недаром никаким его советам
Не думал следовать я никогда.
А был ли прав? Да что теперь об этом!
Он взят уж от земного… Иногда
Его я вижу здесь. Он навещает
Какого-то из наших. Но тогда
Скользнет как тень и тотчас исчезает,
Мне улыбнувшись только. Не пойму,
Как это он свободно здесь гуляет?
Мне правила известны. Почему
Допущено такое oтступленье?
За что оно позволено ему?
Я беспристрастен…» Данте в нетерпеньи
Прервал его: «Да бросьте, всё равно!
Ведь он уж вам не друг, и, без сомненья,
Вам безразлично, что ему дано —
Что не дано… Постойте, вы сказали…
