Семён Раич - Поэты 1820–1830-х годов. Том 2

В 1858 году Шевырев издал третью, а через год четвертую часть своей «Истории русской словесности» (две первые вышли еще в 1846 году). В 1860 году он уехал в Италию. Умер Шевырев в Париже, 8 мая 1864 года, на 58-м году жизни.

95. СИЛА ДУХА

Мечта исчезла — дух уныл,Блуждаю мыслию неясной,Свет дивный взоры ослепил:Я, мнится, видел мир прекрасный.Душой я к небу возлетел,Я близок был к высокой цели, —Тот мир не юности удел,И силы скоро ослабели.Едва луч чистый, неземнойВ душе свободной отразился,Я пал во прах — и снова тьмойДух проясневший омрачился.Вы зрели ль, как младый орел,Младые силы испытуя,Парит сквозь огнь громо́вых стрел,Над тучей грозно торжествуя:Под ним шумят и дождь и гром,Летит отважный с новой силой;Но солнце взоры ослепило…Содрогся в ужасе немом,В нем пламень доблестный хладеет,Чуть движет трепетным крылом,Падет — лишь миг — и прах на немОков враждебных тяжелеет.Я пал, к родной стремясь мете, —Минутный вечного свидетель,Зрел Истину и ДобродетельВ согласной неба Красоте.Я пал; но огнь в душе таится,Не замер в ней свободы глас:Кто видел свет единый раз,Престанет ли к нему стремиться?Бежит души моей покой,Меня сгубили сердца страсти;Но силы духа! вы со мной —Еще в моей паренье власти.Рассейтесь, мрачные мечты,Светлей, мой дух, в жилище праха,Крепись — и воспари без страхаКо храму вечной Красоты.

96. ВОДЕВИЛЬ И ЕЛЕГИЯ

Разговор

Кто эта странница печальная? Откуда?Зачем вся в трауре? К чему туманит флерЕе задумчивый, от слез потухший взор?Но плакать так при всех не стыдно ли? ОтсюдаМне кажется мила… Поближе подойду —Не ошибиться бы! В России на беду                      Я без парижского лорнетаСмотреть уж не могу на круг большого света.Посмотрим же: ай, ай! какой же я дурак!Как может Водевиль так в лицах ошибаться!Да рожи эдакой нельзя не испугаться;Но, ах! — не в первый раз попался я впросак.                      Какая бледность и убранство,Гримасы скучные, притворное жеманство!И плачет нехотя. — На сцену б годилась…Лицо знакомое — мне кажется, в ПарижеВстречался с нею я; но подойдем к ней ближе                      И посмеемся для проказ.            Дерзну ль спросить, сударыня, я вас,О чем вы плачете? Дерзну ли я в несчастьеПринять, прелестная, живейшее участье                      И вас утешить?

                                        Ах!Я плачу, потому что слезы мне веселье.

(про себя)                 Вот редкость!.. Плачет от безделья!(Ей)По ком вы в трауре?

                                          По милых, по мечтах,По светлом призраке давно протекшей славы,                      По юности и по любви!Слеза горячая и вздох — мои забавы;В унылой горести текут все дни мои.                      Я поутру всегда влюбляюсьИ плачу с радости, пою про негу, лень;                      Но в полдень я любви лишаюсь,                           И снова мрачен день.                                    Чего желаю,                                    Сама не знаю,                          О чем-то тайном я грущу,Чего-то милого, небесного ищу;            В восторге я себя не понимаюИ с грустною душой в туманну даль лечу.          А вечером над хладною могилойСтенаю я в стихах по милом иль по милой;                      Но завтра снова влюблена,                      А к вечеру опять грустна,                      Морфея храм — мое жилище,                             А мой Парнас — кладби́ще!

(про себя)Ах, как она смешна!(Ей)                         Скажите, неужелиВсе вас в страданьи забывают?

Меня?.. меня не любят — обожают:Поэты сотнями за мною вслед рыдают,А девушки кричат невинно: «C’est joli!»[67]                      Во многих я страна́х живала,Цвела во Франции, в Германии певала.      Но признаюсь, нигде я не видала                              Честей таких.                      Хоть, правда, севера ль морозы,Иль ласки частые поэтов записныхНа девственных щеках мои сгубили розы;                      Я, правда, иногда бледна,Румянец не всегда с невинностью живоюИграет на лице; с умом я не дружна,И болью головной бываю я больна;        Зато, когда рыдают все со мною,Зато как весело мне плакать от души!Поэта ли создать? Скажу ему: «Пиши!»Стихами в честь мою в журналах все страницыНаполнены — меня уважил русский вкус,                      И в здешнем царстве муз                      Я титлом почтена царицы.

(с усмешкой)                     Дерзну ль узнать, кто ж вы?

                                                 Увы!Один ты не узнал Елегии печальной,Ужель не отгадал мой голос погребальный?..Ах, бедненький! нет, ты поэтом не рожден.

Как! вы Елегия! Я, право, изумлен!Поэты вашею прельстились красотою,В наш просвещенный век вам вслед бегут толпою,И вам, сударыня, соперник Водевиль?

Соперник Водевиль? Повеса тот французский,Который остротой в глаза пускает пыль,Быть русским думает, кафтан надевши русский,Поэтам, комикам всем головы кружитИ ныне завладел пустынной русской сценой,                      От чьих невежеств и обидРыдают Талия с бедняжкой Мельпоменой!И он соперник мне… парижский этот шут!Покамест всех прельстил он не своим нарядом;Но блеск его пройдет чрез несколько минут —                      И он останется с накладом.                      О! слава эта ли моя?Ты знаешь ли его?

                                       Я знаю, как себя.Достоинство и честь завистников не чужды;                      Но Водевилю нет в том ну́жды.                      О! сколько раз театр стонал                      От тех торжественных похвал,Которыми его согласно величали;                      Признайтесь, сколько разПоэтов за него на сцену вызывали!        Не для его ль затейливых проказАртистов целый хор трудится, сочиняет?Как он всегда остро, как мило говорит!Петь вздумалось — поет, то мимикой играет,                      То каламбуром рассмешит,                      И как всё кстати — и куплеты,                      И превращенья, и балеты —Чего в нем не найдешь! Нет нежных лишних чувств,                      Зато уж льются епиграммы!Не он ли выбрал всё изящное из драмы?О! Водевиль в наш век есть Гений всех искусств.Под властию его все сказки, анекдоты,Сюжетов тысячи, лишь стало бы охоты                                   Да времени писать.Как мастер имена и платья он менять!                      Что день, то уж другой на сцене!И где ж тягаться с ним слезливой Мельпомене?А вы, сударыня, как часто по сту раз                      (Скажу я правду, извините!)Под тем же именем одно и то ж твердите,                      И если б мог кто для проказ                      Творенья ваши напоказИзвлечь из областей забвения туманных,Ну, вышло б томов пять Елегий безымянных!                      Но наконец скажу я вам,Что ваш соперник я…

                    Как! вы, сударь?.. Простите…Об вас судила я по слухам… извините.

К чему учтивости? Я также слышал самОб вас, сударыня, что плачете притворно,Что ваши рифмы — бред бессмысленный и вздорный.И — что греха таить? — я слышал много раз,Что будто на лице, сударыня, у вас                      Блистает накладной румянец…

Забылись вы, сударь… Я слышала сама,Что вы для легкого французского умаПриманчивы, а здесь на сцене — самозванец;Что вы и дышите парижской остротой,И весь ваш ум, признайтесь, выписной.Слыхала я, суда́рь, как вас переряжаютПлохие комики, с каким трудом ломаютНерусский ваш язык, и что едва ль комуТруд долгий удался; что будто потому                      Над вами более смеются,Что ваши остроты́ у вас не удаются.К пустым стишкам слух русский не привык;Не ваше ль обличал, признайтесь, самозванство                      То исковерканный язык,                      То ваше странное убранство?Бывало всё бы так, да нет, чужой парик,А уж бессмыслицы, что слово — то…

                                                 Пустое!Ну вам ли упрекать в бессмыслице меня!                      В журналах вы, уж верно, вдвое                      О ней заботились, чем я.                      Но если вы пошли на ссоры,                      То верьте — с завтрашнего дняНа сцену выведу все ваши бредни, вздоры —И вам достанется!..

                                     Я тотчас соберу                      Совет моих друзей-поэтов,Повею ветерком знакомых им приветов                      И вас в Елегии заране уморю.Смерть под моей рукой — и в области Плутона                      Я важную играю роль.

(про себя)У женщин на вранье, к несчастью, нет закона!Захочет — уморит.(Ей)                  А головная боль?А ваше в слабостях невинное признанье?Какое скажете на это оправданье?Все выведу грехи! — на сцене всё видней.Вольно же ссориться…

                                            Но я не начинала.                      Вы, сударь, смелостью своейМеня встревожили — и я сердиться стала,Но, право, в первой раз… Я так добра, тиха…                       (Про себя)Уж этот мне остряк! Ни одного грехаНе скрылось от него — ах! как бы помириться!

                      А! струсили — вот то-то горячиться!Но я не мстителен. Оставим лучше спор;                      Я вам представлю договор,                      А вы извольте согласиться.

Извольте говорить.

                         Где скрыться от молвы?Кто эту дерзкую в болтаньи остановит?И сколько ни кричи, всё Критика злословит.

                              Увы!Всё правда! Как же быть?

                                 Хотите ль, воружимсяПротиву Логики, задавим здравый вкус,Зажмем рот Критике, с Грамматикой сразимся —                      И будет крепок наш союз.                      Да что? — моя пустая шуткаСильнее во сто раз холодного рассудка,                      А ваша нежная слеза                      Так ослепит глупцам глаза,Что над Елегией они про вкус забудут.                      Под вашим ведомством да будут                      Все роды разные стихов!                      Морите, плачьте и рыдайте,                      Вздыхайте, пойте и стенайте,Стихами нежными журналы наводняйте,—Пусть мыслей нет, да больше звучных слов;                      Хвалить меня не забывайте;Да чур мне не мешать! Из всех моих жрецов                                Я общества составлю,                      Сдружу их с вашими — и всех                      Друг друга их хвалить заставлю.                      Но чтобы полон был успех,Мы сыщем и Батте, он сочинит систему,Изгонит из нее трагедию, поему,Искусной новизной в глаза он бросит пыль,                      С системой новой согласятся,И в здешнем царстве муз, поверьте, воцарятся                                     Елегия и Водевиль.

Прекрасно! По рукам. Смешите, как хотите,А вы, Грамматика и Логика, простите,                      Простите, ум и здравый вкус,                      Вам память вечная у муз:                      Вы перед нами замолчите.Вот и надгробная; но мне уже пора:                      Один питомец мой вчера                      Всё посылал ко мне моленья:                      Бедняжка просит вдохновеньяВоспеть собачки смерть — скончалась эта тварь,                      Уж немила ему денница!..              Итак — прости, мой закулисный царь!

До завтрашнего дня, журнальная царица.                                     И мне пора: я сам                      Спешу на сцену — нынче тамУснули зрители в гостях у Мельпомены,Пора их разбудить — долой ее со сцены!

97. БЕСПРЕДЕЛЬНОСТЬ