Борис Гребенщиков - Серебро Господа моего

День в доме дождя

День в доме дождя,Лед и пастис,Если мы не уснем,Нам не спастись.

А я пришел сюда сам,В дом тишины,И если ты спросишь меня,Я отвечу тебе на всеСловами луны.

День в доме дождя,Кап-капли в воде,Я знаю, что я видел тебя,Но никак не припомню – где.

Но здесь так всегда,Здесь как во сне,Деревья знают секрет,А небо меняет цветаНа моей стороне.

Я искал тебя столько лет,Я знал, что найти нельзя,Но сегодня ты рядом со мнойВ комнате, полной цветов,В доме дождя.

Ум лезет во все.Ум легче, чем дым.Но он никогда не поймет –Спим мы или не спим.

А я пришел сюда сам,И мне не уйти,Потому что именно здесьСходятся все пути.Здесь, в доме дождя.

Афанасий Никитин Буги, Или хождение за три моря-2

Мы съехали с Макдугал в середине зимы:Моя подруга из Тольятти, я сам из Костромы.Мы бы дожили до лета, а там секир-башка,Но в кокаине было восемь к трем зубного порошка,Пришлось нам ехать через люкПри свете косяка,Она решила ехать в Мекку. Я сказал: «Пока».

Не помню, как это случилось, чей ветер дул мне в рот,Я шел по следу Кастанеды – попал в торговый флот,Где все матросы носят юбки, у юнги нож во рту.И тут мы встали под погрузку в Улан-Баторском порту,

Я сразу кинулся в дацан – хочу уйти в ритрит,А мне навстречу Лагерфельд,Гляжу – а мы на Оксфорд-стрит.

Со мной наш боцман Паша, вот кто держит фасон,На нем пиджак от Ямамото и штаны Ком Де Гарсон,И тут вбегает эта женщина с картины Моне,Кричит – у нас четыре третьих, быстро едем все ко мне.

У них нет денег на такси, пришлось продать пальто.Клянусь, такого в Костроме еще не видел никто.Вначале было весело, потом спустился сплин,Когда мы слизывали слизь у этих ящериц со спин.В квартире не было прохода от языческих святынь,Я перевел все песни Цоя с урду на латынь,Когда я допил все, что было у них меж оконных рам,Я сел на первый сабвей в Тируванантапурам.

И вот мы мчимся по пустыне, поезд блеет и скрипит,И нас везет по тусклым звездам старый блюзмен-трансвестит.Кругом творится черте-те что – то дальше, то вблизи,То ли пляски сталеваров, то ли женский бой в грязи,Когда со мной случился двадцать пятый нервный срыв,Я бросил ноги в Катманду через Большой Барьерный Риф.

И вот я семь недель не брился, восемь суток ел грибы,Я стал похож на человека героической судьбы,Шаманы с докторами спорят, как я мог остаться жив,Но я выучил суахили и сменил культурный миф,Когда в село войдут пришельцы, я их брошу в тюрьму.Нам, русским за границей, иностранцы ни к чему.

Ткачиха

Мне снилось, что я ткачиха,Которая часто бывает мною во сне.Я долго не мог понять – то ли я снюсь ей,То ли это она снится мне.

Да, я знаю, что об этом писали китайцы,Но теория суха, а древо жизниЗеленеет в листах;Придется проснуться и поехать в ИвановоПроверить, как реально обстоят там дела на местах.

Волга шумит волнами;Редкая птица долетит до ее берегов,А на всех берегах черно от тех, ктоОжидает, когда течение пронесет мимоТела их врагов.

И только полная луна оживляетЧередование этих верхов и низин.Слава богу, что она никогда не читалаНи «Цветочков Франциска Ассизского»,Ни Дао Дэ Цзин.

В пустыне бредут верблюды,У каждого из них что-то свое на уме.Один знакомый тоже шел на Северный полюс –Оказался предпринимателем в Костроме.

Так начинания, вознесшиеся мощно,Сворачивают в сторону, теряют имя действия – какой срам.Я не вижу причины куда-то стремиться, если в итоге ты всегдаОказываешься где-то не там.

Я сижу на пустынной скале,Наблюдаю, как плывут облака.Сердце, как старый пепел,Глаза, как у полного дурака.

Я ничего не начинаю, пускай всеТечет само по себе, как Волга-река.Под лестницей сидит голодная кошка.Пойду-ка спущусь выставлю ей молока.

О смысле всего сущего

Человеческая жизнь имеет более одного аспекта.В городе Таганроге есть два Звездных проспекта.На одном – небеса зияющиеИ до самого Волго-ДонаВозвышаются сияющиеДворцы из шлакобетона.И по нему каждую пятницу,Как выйдут со смены из шахты,Маршируют белозубыеКосмонавты.

А на другом все дома в полтора этажаИ по истоптанной траве гуляет коза,Год проходит и два проходит,Веревка перетерлась, но коза не уходит;Ей совершенно некуда идти,Она смотрит в небеса и шепчет: «Господи, прости!»

Голова Альфредо Гарсии

В детстве мне снился один и тот же сон:Что я иду весел, небрит, пьян и влюблен,И пою песни, распространяя вокруг себяСвет и сладость.Теперь друзья говорят, что эти песни не нужны,Что они далеки от чаяний нашей страныИ нужно петь про нефть.Я устарел. Мне не понять эту радость.

Новости украшают наш быт:Пожары, катастрофы, еще один убит,И всенародная запись на курсы,Как учиться бодаться;На каждой странице – Обнаженная Маха;Я начинаю напоминать себе монаха –Вокруг нет искушений, которымЯ хотел бы поддаться.

И я прошу – что было сил;Я прошу, как никогда не просил,Я прошу: заварите мне девятисил – и еще:Унесите отсюда голову Альфредо Гарсии;Унесите отсюда голову Альфредо Гарсии;Вы – несостоявшиеся мессии иНаселение всей соборной России –Воздержитесь от торговлиГоловой Альфредо Гарсии;Унесите отсюдаГолову Альфредо Гарсии.

Главная национальная особенность – понт;Неприглядно, слякотно и вечный ремонт –Говорят, с этим можно справиться,Если взяться дружно;Но мешает смятенье в неокрепших умах;Засада в пригородах, медведь на холмах;И женщины носят матросов на головах,Значит – им это нужно;

Маразм на линии электропередач,Всадник с чашей Грааля несется вскачь;Но под копытами –Пересеченная рас…вом местность;Даже хоры ангелов в этом краюЗвучат совсем не так, как в раю;То ли нужно менять слуховой аппарат –То ли менять окрестность.

И я прошу – что было сил;Я прошу, как никогда не просил,Я прошу: заварите мне девятисил – и еще:Унесите отсюда голову Альфредо Гарсии;Унесите отсюда голову Альфредо Гарсии;

Вы – несостоявшиеся мессии иНаселение всей соборной России –Воздержитесь от торговлиГоловой Альфредо Гарсии;Унесите отсюдаГолову Альфредо Гарсии.

Обещанный день

Сегодня самый замечательный день,О нем написано в тысяче книг:Слева небеса, справа пустота,А я иду по проволоке между них.

Спетое вчера осталось вчера,В белой тишине белые поля,Нечего желать, и некем больше быть:Здравствуй, это я.

Господи, я Твой, я ничей другой;Кроме Тебя, здесь никого нет.Пусть они берут все, что хотят,А я хочу к Тебе – туда, где Свет.

Два поезда

Влюбленные в белом купе,Постель холодна, как лед,Влюбленные в белом купе,Постель холодна, как лед.Два поезда на перегоне –Один из них не дойдет.

Если ты рододендрон –Твое место в окне;Если ты истинный якорь –Давай, брат, лежи на дне.А если ты хочешь войти,Придется выйти вовне.

Так не пой, Инезилья, при мнеНи про осень, ни про весну.Не пой про то, как летят,Не пой про то, как идут ко дну,Лучше вобще не пой,А то я усну.

Влюбленные в белом купе,Вагоны летят вперед,Влюбленные в белом купе,Рельсы хрустят, как лед.Сегодня все поезда в пути –Ни один из них не дойдет.

Мария

Эй, Мария, что у тебя в голове?Эй, Мария, что у тебя в голове?Ты говорила мне, но я не знал этих слов,Ты снилась мне, я не смотрел этих снов,Тебе нужна была рука, я дал тебе две.

Один знакомый спел, что ты попала в беду,Один знакомый спел, что ты попала в беду,Но ты прости ему его бессмысленный труд.Те, кто обижают тебя, – не слишком долго живут,Он был просто не в курсе, он ничего не имел в виду.

На палубе танцы, в трюме дыра пять на пять,Капитан где-то здесь, никто не знает, как его опознать.А оркестр из переодетых врачейИграет траурный вальс Шопена на семь четвертей,И там бросают за борт всех, кто не хотел танцевать.

А твои губы, Мария, они – этот ветер, которыйСорок лет учил меня петь.

Из всего, что я видел на этой Земле,Самое важное было – дать тебе крыльяИ смотреть, как ты будешь лететь.

Твои подруги не знают, о чем идет речь,Им невдомек, что в корабле изначальная течь,Они хихичут в ладоши за крестильным столом,У них синдром Моны Лизы и перманентный облом,Но ты все отдала сама – и нечего больше беречь.

Так что, Мария, я знаю, что у тебя в голове,Мое сердце в твоих руках, как ветер на подлунной траве.А Луна источает свой целительный мед,То, что пугало тебя, уже тает как лед;Тебе нужна была рука, я дал тебе две.

Девушки танцуют одни