Владимир Маяковский - Стихотворения (1927)
ГЕВЛОК ВИЛЬСОН
Товарищ, вдаль за моря запустисвое пролетарское око!Тебе Вильсона покажет стих,по имени — Гевлока.Вильсон представляет союз моряков.Смотрите, владыка моря каков.Прежде чем водным лидером сделаться,он дрался с бандами судовладельцев.Дрался, правда, не очень шибко,чтоб в будущем драку признать ошибкой.Прошла постепенно молодость лет.Прежнего пыла нет как нет!И Ви́льсонв новом сиянии рабочим явился.На пост председательский Ви́льсон воссел.Покоятся в креслах ляжки.И стал он союз продавать во всетяжкие.Английских матросов он шлет воевать:— Вперед, за купцову прибыль! —Он слал матросов на минах взрывать,—и шли корабли под кипящую водь,и жрали матросов рыбы.Текут миллиарды в карманы купцовы.Купцовы морды от счастья пунцовы.Когда же матрос, обляпан в заплаты,пришел за парой грошей —ему урезали хвост от зарплатыи выставили взашей.Матрос изумился: — Ловко!Пойду на них забастовкой.—К Вильсону — о стачке рядиться.А тот — говорит о традициях!— Мы мирное счастье выкуем,а стачка — дело дикое.—Когда же все, что стояло в споре,и мелкие стычки, и драчки,разлились в одно огромное моревсеобщей великой стачки —Гевлок забастовку онуюрешил объявить незаконною.Не сдерживая лакейский зуд,чтоб стачка жиреть не мешала бы,на собственных рабочих в судВильсон обратился с жалобой!Не сыщешь аж до Тимбу́ктутакого второго фрукта!Не вечно вождям союзных растяпдержать в хозяйских хле́вах.Мы знаем, что ежедневно растеткрыло матросов левых.Мы верим — скоро английский морякподымется, даже на водах горя,чтоб с шеи союза смылсямистер Гевлок Ви́льсон.
ЧУДЕСА!
Как днище бочки, правильным дискомстояла луна над дворцом Ливадийским.Взошла над землей и пошла заливать ее,и льется на море, на мир, на Ливадию.В царевых дворцах — мужики-санаторники.Луна, как дура, почти в исступлении,глядят глаза блинорожия плоскогов афишу на стенах дворца: «Во вторниквыступлениетоварища Маяковского».Сам самодержец, здесь же, рядом,гонял по залам и по биллиардам.И вот, где Романов дулся с маркёрами,шары ложа́ под свитское ржание,читаю я крестьянам о форместихов — и о содержании.Звонок. Луна отодвинулась тусклая,и я, в электричестве, стою на эстраде.Сидят предо мною рязанские, тульские,почесывают бороды русские,ерошат пальцами русые пряди.Их лица ясны, яснее, чем блюдце,где надо — хмуреют, где надо — смеются.Пусть тот, кто Советам не знает це́ну,со мною станет от радости пьяным:где можно еще читать во дворце —что? Стихи! Кому? Крестьянам!Такую страну и сравнивать не с чем, —где еще мыслимы подобные вещи?!И думаю я обо всем, как о чуде.Такое настало, а что еще будет!Вижу: выходят после лекциидва мужика слоновьей комплекции.Уселись вдвоем под стеклянный шар,и первый второму заметил: — Мишка,оченно хороша —эта последняя была рифмишка.—
И долго еще гудят ливадийцына желтых дорожках, у синей водицы.
МАРУСЯ ОТРАВИЛАСЬ
Вечером после работы этот комсомолец уже не ваш товарищ. Вы не называйте его Борей, а, подделываясь под гнусавый французский акцент, должны называть его «Боб»…
«Комс. правда»В Ленинграде девушка-работница отравилась, потому что у нее не было лакированных туфель, точно таких же, какие носила ее подруга Таня…
«Комс. правда»Из тучки месяц вылез,молоденький такой…Маруська отравилась,везут в прием-покой.Понравился Маруськеодин с недавних пор:нафабренные усики,расчесанный пробор.Он был монтером Ваней,но… в духе парижан,себе присвоил званье:«электротехник Жан».Он говорил ей частоодну и ту же речь:— Ужасное мещанство —невинность зря беречь.—Сошлись и погуляли,и хмурит Жан лицо,—нашел он, что у Ляликрасивше бельецо.Марусе разнесчастнойсказал, как джентльмен:— Ужасное мещанство —семейный этот плен.—Он с ней расстался ровночерез пятнадцать дней,за то, что лакированныхнет туфелек у ней.На туфли денег надо,а денег нет и так…Себе Маруся ядукупила на пятак.Короткой жизни точка.— Смер-тель-ный я-яд испит…В малиновом платочкев гробу Маруся спит.Развылся ветер гадкий.На вечер, ветру в лад,в ячейке об упадкепоставили доклад.
ПОЧЕМУ?
