Евгений Евтушенко - Окно выходит в белые деревья...
КАРЛИКОВЫЕ БЕРЕЗЫ
В. Новокшенову
Мы — карликовые березы.Мы крепко сидим, как занозы, у вас под ногтями, морозы.
И вечномерзлотное ханствоидет на различные хамства,чтоб нас попригнуть еще ниже.Вам странно, каштаны в Париже?
Вам больно, надменные пальмы,как вроде бы низко мы пали?Вам грустно, блюстители моды,какие мы все квазимоды?
В тепле вам приятна, однако,гражданская наша отвага,и шлете вы скорбно и важноподдержку моральную вашу.
Вы мыслите, наши коллеги,что мы не деревья — калеки,но зелень, пускай некрасива,среди мерзлоты — прогрессивна.
Спасибочки. Как-нибудь самимы выстоим под небесами,когда нас корежит по-зверски, —без вашей моральной поддержки.
Конечно, вы нас повольнее,зато мы корнями сильнее.Конечно же, мы не в Париже,но в тундре нас ценят повыше.
Мы, карликовые березы.Мы хитро придумали позы,но все это только притворство.Прижатость есть вид непокорства.
Мы верим, сгибаясь увечно,что вечномерзлотность — не вечна,что эту паскудину стронет,и вырвем мы право на стройность.
Но если изменится климат,то вдруг наши ветви не примутиных очертаний — свободных?Ведь мы же привыкли — в уродах.
И это нас мучит и мучит,а холод нас крючит и крючит.Но крепко сидим, как занозы,мы — карликовые березы
Август 1967 Борт «Микешина»Метафорический монолог русской интеллигенции впервые напечатан в 1970 году в иркутской газете «Советская молодежь» под стратегическим названием «В Якутии», затем в 1971-м в иркутской книге «Я сибирской породы». Главный редактор получил выговор от руководства Главлита. Напечатано снова лишь в 1987 году в журнале «Знамя». Посвящено директору сверхсекретного сибирского комплекса В. Новокшенову, прототипу одного из героев романа «Не умирай прежде смерти».
ПОПЫТКА БОГОХУЛЬСТВА
Обращаясь к вечному магнитув час, когда в душе моей ни зги,я всегда шепчу одну молитву:«Господи, прости и помоги!..»
И Господь прощает, помогает,разводя руками оттого,что людское племя помыкаетмилостями столькими его.
Видно, Бог на нас глядит со страхом.Как бы кто его ни называл —Иеговой, Буддой и Аллахом, —он один и Богом быть устал.
Будь он даже некая бестелостьили портативный идолок,как от попрошаек бы хотелосьспрятаться в укромный уголок.
Только Ему прятаться негоже,и, согбенный, будто в рабстве негр,хочет Бог поверить в Бога тоже,но для Бога в мире Бога нет.
И когда мы с просьбишками липнем,забывая отдавать долги,некому шептать Ему молитву:«Господи, прости и помоги!..»
1967МОНОЛОГ ПОЭТА
Роберту Лоуэллу
Уходит любимая, будто бы воздух из легких,навек растворяясь в последних снежинках излетных,в качанье ветвей с почернелою провисью льдышек…Обратно не вдышишь!Напрасно щекою я трусь о шершавый понуренный хоботтрубы водосточной… Напрасно я плачу — уходит.Уходят друзья, кореша, однолетки,как будто с площадки молодняканас кто-то разводит в отдельные клеткиот некогда общего молока.Напрасно скулю по друзьям, как звереныш…Друзей не воротишь!Уходят надежды — такие прекрасные дамы,которых я выбрал в такие напрасные даты.В руках остается лишь край их одежды,но жалкое знамя — клочок от надежды…Уходит уверенность…Помнится — клялся я страшной божбоюо стену башку проломить или стену — башкою.Башка поцарапана, правда, но, в общем, цела,а что со стеной? Ухмыляется, сволочь стена, —лишь дворник на ней равнодушно меняет портреты…Уверенность, где ты?Я словно корабль, на котором все гибелью пахнет,и прыгают крысы осклизлые в панике с палуб.Эй, чайки! Не надо. Не плачьте — жалеть меня бросьте.Меня покидают мои длинноногие гостьи.Садятся они, как положено, первыми в лодки…Прощайте, красотки!Меня покидают мои краснощекие юнги.Им хочется жить. Справедливо. Они еще юны.Прощайте, мальчишки! Гребите вперед. Вы мужчины.А я выключаю бессмысленный рокот машины,и только талант капитаном небритым и пьянымна мостике мрачно стоит. Капитан — капитаном.Но, грязные слезы размазав по грубой обветренной коже,он тоже меня покидает. Он тоже, он тоже…Эй, шлюпки, а ну от греха отойдите в сторонку!Корабль, если тонет, вокруг образует воронку.Остаться совсем одному — это боль ножевая,но втягивать я за собой никого не желаю.Я всех вас прощаю, одетый в предсмертную пену,а вам завещаюпробить ту проклятую стенуи вас призываю торчащей в завертинах белых трубоюк бою…
1967До 1988 года стихотворение могло печататься только под заголовком «Монолог американского поэта».
«Проклятье века — это спешка…»
Проклятье века — это спешка,и человек, стирая пот,по жизни мечется, как пешка,попав затравленно в цейтнот.
Поспешно пьют, поспешно любят,и опускается душа.Поспешно бьют, поспешно губят,а после каются, спеша.
Но ты хотя б однажды в мире,когда он спит или кипит,остановись, как лошадь в мыле,почуяв пропасть у копыт.
Остановись на полдороге,доверься небу, как судье,подумай — если не о Боге —хотя бы просто о себе.
Под шелест листьев обветшалых,под паровозный хриплый крикпойми: забегавшийся — жалок,остановившийся — велик.
Пыль суеты сует сметая,ты вспомни вечность наконец,и нерешительность святаявольется в ноги, как свинец.
Есть в нерешительности сила,когда по ложному путивперед на ложные светилаты не решаешься идти.
Топча, как листья, чьи-то лица,остановись! Ты слеп, как Вий.И самый шанс остановитьсябезумством спешки не убий.
Когда шагаешь к цели бойко,как по ступеням, по телам,остановись, забывший Бога, —ты по себе шагаешь сам!
Когда тебя толкает злобак забвенью собственной души,к бесчестью выстрела и слова,не поспеши, не соверши!
Остановись, идя вслепую,о население Земли!Замри, летя из кольта, пуля,и, бомба в воздухе, замри!
О человек, чье имя свято,подняв глаза с молитвой ввысь,среди распада и развратаостановись, остановись!
Июнь 1968 ПеределкиноЧЕРНЫЕ БАНДЕРИЛЬИ
