Вадим Андреев - Стихотворения и поэмы в 2-х томах. Т. II
«Не изгнан был Адам из рая. Сам…»
Не изгнан был Адам из рая. Сам,Взяв за руку растерянную Еву,Оставил он родные полунебеса,Где Бог взрастил таинственное древо.
Он стал участником добра и зла,И творческая сила обладаньяЕго возвысила, низвергла и сожгла,И рай померк — от первого лобзанья.
А мы, неся наш первородный грехИ смертных семь грехов, рожденных жизнью,Мы будем помнить, что сильнее всехСтраданий, всей тоски о той отчизне —
Туман, встающий утром над рекой,И запах скошенной травы над полем,Свиданье за плетнем и — Боже мой! —Мечта о том, что есть свобода воли…
1969«Лучи, как частокол, повисли над землею…»
Лучи, как частокол, повисли над землею.Заострены их черные тела.Жизнь не прошла еще, она еще со мною,Как в оны дни, прозрачна и светла.
Вокруг большого пня краснеет земляника,И львиный зев открыл свой желтый рот,И нежной змейкой проскользнула повилика,И капелькой лазурною цветет,
И бабочка летит — лишь два неровных взмаха,И вот она садится на плечо.Как в оны дни, — за частоколом зла и страхаПрикосновенье солнца горячо.
Голубоватый воздух, — щит всего живого, —Наш мир от злых лучей оборони:Как нам дышать без легкого покроваТвоей струящейся брони!
1968«Как человек, собака улыбнется…»
Как человек, собака улыбнетсяИ заворчит — в своем собачьем сне;Тревожная осина встрепенетсяПод ветром в изумрудной вышине;
Промеж себя беседуют дельфины,А Лермонтов увидел голос звезд —Все ясно в мироздании пустынном,Лишь человек не ясен и не прост.
Лишь он один услышал сердцем время,Добро и зло разъял и снова слил,И мысль — нас возвышающее бремя —Во всех противоречьях сохранил.
И вот теперь, один во всей вселенной,Сомненья страшным даром награжден,Как Прометей, и тленный и нетленный,Он к призраку бессмертья пригвожден.
1969«Великолепно наше мирозданье!..»
Великолепно наше мирозданье!Нас от земли освободил строптивый ум.Казалось бы — прекрасно счастье узнаваньяИ суетливой жизни бесполезный шум.
Но, наслаждаясь страшною свободой,Став брошенною ввысь, взлетевшею звездой,Лицом к лицу с им покоренною природой,Жилец земли останется самим собой.
К летящему лучу не прислониться,Пространства не коснуться смертною рукой…Пусть лучше в доме скрипнет половица,И пусть в лесу запахнет сыростью грибной!
1969«Дух насекомого земного…»[33]
Дух насекомого земного,Дух дерева и дух водыПонятней сердцу, чем основаПространства и чем дух звезды.
Цикады маленькое телоС родной природой заодноВека свое свершает дело,В звук превращается оно.
Из предыстории, оттуда,Где жизнь впервые зацвела,Нас оглушающее чудоЦикада в лапках принесла.
И вот, дрожа от напряженья,Пронзая звоном желтый зной,Она в порыве вдохновеньяКак будто жертвует собой —
И воздух ветром, солнцем, песнейЛетит вдоль дремлющих полей,И мир становится телеснейИ вдохновенней, и нежней.
1966«Я никогда Акрополя не видел…»[34]
Я никогда Акрополя не видел,Не пил воды кастальскогоключа.Стоит, как часовой, у моего плечаНеопыта упрямая обида.
Но все ж порой — легка, прозрачна,Мне видится та древняя земля,Где остов мраморного корабляВзметнул, как звук, дорические мачты,
Где к мелким ссорам снисходили боги,В плену тщеславья и людских страстей,Где десять лет скитался Одиссей,То находил, то забывал дорогу…
Все так… Но как мои виденья редки,Как мир воображенья тускл и слаб,Когда в излучине реки ветлаС другой ветлой сплетает ветки,
Когда ползет дорога по ухабамМоей земли, а снизу, из куста,Загадочна, угрюма и толста,Мне в душу смотрит каменная баба.
«Был крут подъем. Ущелье с каждым шагом…»
Был крут подъем. Ущелье с каждым шагомСильней сужалось. Белый ручеек,Стекавший между скал по дну оврага,Исчез, как будто изнемог.
Казалась мне глухой, почти отвесной,В продолговатых трещинах стена,Возникшая передо мною. Тесной,Подвальной стала, тишина.
Но, прирастая к камню гибким телом,Как плющ, сливаясь с ним, я лез и лезНа этот злой, в тени обледенелый,Но все ж доступный мне отвес.
Когда последним, яростным усильемЯ бросил тело кверху, на уступ,Подумал я — невидимые крыльяМеня, бескрылого, несут.
Здесь, на ребристой, узенькой площадке,Я, зацепив кристалл, сорвал его. Крутясь,Он покатился в бездну и, украдкойЛицо лучами осветя,
Исчез, растаял, как роса в тумане,В долину унеся спектральные цветы, —Природой отшлифованные грани,И вздох и выдох высоты.
Внизу какой-нибудь веселый гений,Труда не знавший, живший без забот,Кристалл — о, даже не согнув колени, —На радость людям подберет.
1969«Нельзя обжечь закатной багряницей…»
Нельзя обжечь закатной багряницейПростертых к небу рук;Нельзя к стихотворенью прислонятьсяПлечом, пока не пойман звук;
Нельзя уму довериться душою:Он ловок и хитер;Не совладав с упрямой темнотою,Сгорает без следа костер, —
Лишь то живет, над чем не властен разум,Что выше всех страстей,Что слепо подчиняется наказуБессмертной совести твоей.
1969–1970«То, да не то, и не к чему придраться…»
То, да не то, и не к чему придраться:О том, что думал, — все, казалось бы, сказал,Но все ж мертвы стихи, как будто на цепьЯ их к бесплодному беззвучью приковал.
Идешь вдоль прибранных могил погоста,Где сухо шелестят железные венки,И вдруг, глядишь — растет певучий хвостикСквозь щель плиты — давно посеянной строки.
Быть может, он средь сорняков и плевелОдин единственный меня переживет,Наперекор беззвучию библейским древом,Плодонося слова, сквозь камни прорастет.
1969«Кто нас рассудит — время и меня?..»[35]
Кто нас рассудит — время и меня?Я в нем плыву, как старый окунь:Дна не касается ступня,Став плавником, мой острый локотьНа воду опирается слегка,А за моим незримым следом,Раскинув ячеи, издалекаУже ползет тяжелый бредень.
Я временем дышу. ОноЗдесь не косой, а грубой сетьюСкребет мое родное дно.Оно течет, а я — в ответе,Я окунь, а оно — река.Мне трудно совладать со страхом,Я ненавижу рыбака,Забросившего смерть с размаху.
Кто разогрел сковороду?Как знать мне, кто закинул невод,Какие боги в душном небеНа завтрак свежей рыбы ждут?Судиться с временем, — но труден,Да просто невозможен этот суд:Не время мне, а я ему подсуден.
1969,1970«Как трудно мысль одеть словами…»[36]
