Константин Батюшков - Стихотворения (1809-1821)
И телом и душой ты на Амура схожа:
Коварна и умна, и столько же пригожа.
<1811>
VII
К ЦВЕТАМ НАШЕГО ГОРАЦИЯ
Ни вьюги, ни морозы
Цветов твоих не истребят.
Бог лиры, бог любви и музы мне твердят:
В саду Горация не увядают розы.
1816 (?)
VIII
НАДПИСЬ К ПОРТРЕТУ ЖУКОВСКОГО
Под знаменем Москвы, пред падшею столицей,
Он храбрым гимны пел, как пламенный Тиртей;
В дни мира, новый Грей,
Пленяет нас задумчивой цевницей.
1876 или начало 1817
IX
НАДПИСЬ К ПОРТРЕТУ
ГРАФА ЭММАНУИЛА СЕН-ПРИ
От родины его отторгнула судьбина;
Но лилиям отцов он всюду верен был:
И в нашем стане воскресил
Баярда древний дух и доблесть Дюгесклина.
1815
X
НАДПИСЬ НА ГРОБЕ ПАСТУШКИ
Подруги милые! в беспечности игривой
Под плясовой напев вы резвитесь в лугах.
И я, как вы, жила в Аркадии счастливой;
И я, на утре дней, в сих рощах и лугах
Минутны радости вкусила:
Любовь в мечтах златых мне счастие сулила;
Но что ж досталось мне в прекрасных сих местах?
Могила!
<1810>
XI
МАДРИГАЛ МЕЛИНЕ,
КОТОРАЯ НАЗЫВАЛА СЕБЯ НИМФОЮ
Ты нимфа, Ио; нет сомненья!
Но только... после превращенья!
Июль или август 1809
XII
НА КНИГУ ПОД НАЗВАНИЕМ "СМЕСЬ"
По чести, это смесь:
Тут проза, и стихи, и авторская спесь.
<1817>
СТРАНСТВОВАТЕЛЬ И ДОМОСЕД
Объехав свет кругом,
Спокойный домосед, перед моим камином
Сижу и думаю о том,
Как трудно быть своих привычек властелином;
Как трудно век дожить на родине своей
Тому, кто в юности из края в край носился,
Все видел, все узнал; и что ж? из-за морей
Ни лучше, ни умней
Под кров домашний воротился:
Поклонник суетным мечтам,
Он осужден искать... чего, не знает сам!
О страннике таком скажу я повесть вам.
Два брата, Филалет и Клит, смиренно жили,
В предместий Афин под кровлею одной;
В довольстве? Не скажу, но с бодрою душой
Встречали день, и ночь спокойно проводили,
Затем что по трудах всегда приятен сон.
Вдруг умер дядя их, афинский Гарпагон,
И братья-бедняки, о радость! получили
Не помню, сколько мин монеты золотой
Да кучу серебра: сосуды и амфоры
Отделки мастерской.
Наследственным добром свои насытя взоры,
Такие завели друг с другом разговоры:
- "Как думаешь своей казной расположить?
Клит спрашивал у брата;
А я так дом хочу купить
И в нем тихохонько с женою век прожить
Под сенью отчего пената.
Землицы уголок не будет лишний нам:
От детства я люблю ходить за виноградом,
Водиться знаю с стадом,
И детям я мой плуг в наследство передам;
А ты как думаешь?" - "О! я с тобой несходен;
Я пресмыкаться не способен
В толпе граждан простых,
И с помощью наследства
Для дальних замыслов моих,
Благодаря богам, теперь имею средства!"
- "Чего же хочешь ты?" - "Я?., славен быть
хочу".
- "Но чем?" - "Как чем? - умом, делами,
И красноречьем,и стихами,
И мало ль чем еще? Я в Мемфис полечу
Делиться мудростью с жрецами:
Зачем сей создан мир? кто правит им и как?
Где кончится земля? где гордый Нил родится?
Зачем под пеленой сокрыт Изиды зрак,
Зачем горящий Феб всё к западу стремится?
Какое счастье, милый брат!
Я буду в мудрости соперник Пифагора!
В Афинах обо мне тогда заговорят.
В Афинах? - что сказал! - от Нила до Босфора
Прославится твой брат, твой верный Филалет!
Какое счастье! десять лет
Я стану есть траву и нем как рыба буду;
Но красноречья дар, конечно, не забуду.
Ты знаешь, я всегда красноречив бывал
И площадь нашу посещал
Не даром.
Не стану я моим превозноситься даром,
Как наш Алкивиад, оратор слабых жен,
Или надутый Демосфен,
Кичася в пурпуре пргд царскими послами:
Нет! нет! я каждого полезными речами
На площади градской намерен просвещать.
Ты сам, оставя плуг, придешь меня внимать,
С народом шумные восторги разделяя,
И, слезы радости под мантией скрывая,
Красноречивейшим из греков называть.
Ты обоймешь меня дрожащею рукою,
Когда... поверишь ли? Гликерия сама
На площади с толпою
Меня провозгласит оракулом ума,
Ума, и, может быть, любезности... Конечно,
Любезностью сердечной
Я буду нравиться и в сорок лет еще.
Тогда афиняне забудут Демосфена
И Кратеса в плаще,
И бочку шута Диогена,
Которую, смотри... он катит мимо нас!"
"Прощай же, братец! - В добрый час!
Счастливого пути к премудрости желаю,
Клит молвил краснобаю;
Я вижу, нам тебя ничем не удержать!"
Вздохнул, пожал плечьми и к городу опять
Пошел - домашний быт и домик снаряжать.
А Филалет? К Пирею,
Чтоб судно тирское застать
И в Мемфис полететь с румяною зарею.
Признаться, он вздохнул, начавши одиссею...
Но кто не пожалел об отческой земле,
Надолго расставаясь с нею?
Семь дней на корабле,
Зевая,
Проказник наш сидел
И на море глядел,
От скуки сам с собой вполголос рассуждая.
- "Да где ж тритоны все? где стаи нереид?
Где скрылися они с толпой океанид?
Я ни одной не вижу в море".
И не увидел их. Но ветер свежий вскоре
В Египет странника принес;
Уже он в Мемфисе, в обители чудес;
Уже в святилище премудрости вступает,
Как мумия сидит среди бород седых
И десять дней зевает
За поученьем их
О жертвах каменной Изиде,
Об Аписе-быке иль грозном Озириде,
О псах Анубиса, о чесноке святом,
Усердно славимом на Ниле,
О кровожадном крокодиле
И... о коте большом!..
- "Какие глупости! какое заблужденье!
Клянуся Поллуксом! нет слушать боле сил!"
Грек молвил, потеряв и важность и терпенье,
С скамьи как бешеный вскочил
И псу священному, о ужас! наступил
На божескую лапу...
Скорее в руки посох, шляпу,
Скорей из Мемфиса бежать
От гнева старцев разъяренных,
От крокодилов, псов и луковиц священных
И между греков просвещенных
Любезной мудрости искать.
На первом корабле он полетел в Кротону.
В Кротоне бьет челом смиренно Агатону,
Мудрейшему из мудрецов,
Жестокому врагу и мяса и бобов
(Их в гневе Пифагор, его учитель славный,
Проклятьем страшным поразил,
Затем, что у него желудок неисправный
Бобов и мяса не варил).
- "Ты мудрости ко мне, мой сын, пришел учиться?
У грека старец вопросил
С усмешкой хитрою, - итак, прошу садиться
И слушать пенье сфер: ты слышишь?"
"Ничего!"
- "А видишь ли в девятом мире
Духов, летающих в эфире?"
- "И менее того!"
- "Увидишь, попостись ты года три, четыре,
Да лет с десяток помолчи;
Тогда, мой сын, тогда обнимешь бренным взором
Все тайной мудрости лучи;
Обнимешь, я тебе клянуся Пифагором..."
- "Согласен, так и быть!"
Но греку шутка ли и день не говорить?
А десять лет молчать, молчать да все поститься
Зачем? чтоб мудрецом,
С морщинным от поста и мудрости челом,
В Афины возвратиться?
"О нет!"
Чрез сутки возопил голодный Филалет:
- "Юпитер дал мне ум с рассудком
Не для того, чтоб я ходил с пустым желудком;
Я мудрости такой покорнейший слуга;
Прощайте ж навсегда Кротонски берега!"
Сказал и к Этне путь направил;
За делом! чтоб на ней узнать, зачем и как
Изношенный башмак
Философ Эмпедокл пред смертью там оставил?
Узнал и с вестью сей
Он в Грецию скорей
С усталой от забот и праздности душою;
Повсюду гость среди людей,
Везде за трапезой чужою,
Наш странник обходил
Поля, селения и грады,
Но счастия не находил
Под небом счастливым Эллады.
Спеша из края в край, он игры посещал;
Забавы, зрелища, ристанья,
И даже прорицанья
Без веры вопрошал;
Но хижину отцов нередко вспоминал,
В ненастье по лесам бродя с своей клюкою,
Как червем, тайною снедаемый тоскою.
Притом же кошелек
У грека стал легок;
А ночью, как он шел через Лаконски горы
Отбили у него
И остальное воры.
Счастлив еще, что жизнь не отняли его!
"Но жизнь без денег - что? мученье нестерпимо!"
Так думал Филалет,
Тащась полунагой в степи необозримой.
Три раза солнца свет
Сменялся мраком ночи,
Но странника не зрели очи
Ни жила ни стези: повсюду степь и степь
Да гор в дали туманной цепь,
Илотов и воров ужасные жилища.
