Книга Судей. Поэтическое прочтение - Валерий Белов
Делу общему послужить?
Для начала в колене Дановом,
А потом уже как пойдёт.
На пурпуровый и шафрановый
Поменяешь простой ефод».
От подобного кто ж откажется -
На дворец поменять барак?
Возразить служка не отважился
И с Михою порвал контракт.
Обоснованные претензии,
Может, были — наёмный ведь…
Но такого как здесь везения
Не дождаться левиту впредь:
Жить в почёте и под охраною,
Чёрный кофе пить по утрам…
И сыны из колена Данова
С ним ударили по рукам.
Уходили они не просто так -
Много ценного прихватив,
Завернув терафимы в простыни,
Ни копейки не заплатив.
Скот, детей (от левита, видимо)
Отрядили они вперёд,
Чем, понятно, Миху обидели -
Разорили его приход.
За грабителями погнались все
Из соседских домов с Михой,
Образумить чтоб хулиганов тех
И левита вернуть домой,
Легитимного их священника.
Каждый с криком рукой махал.
От законного возмущения
Громче прочих вопил Миха.
Сыны Дана, гремя доспехами,
С ними вместе левит-плохиш,
На Миху, как каток, наехали:
«Что тебе, что ты так кричишь?»
«Как же мне не вопить — ответствовал
Им Миха, шибутной пока, -
Вы же хуже иного бедствия
И сотрудников ВЧК
Увели моего священника,
Обезглавили мой приход.
Забирайте с собой изменника,
Но верните хотя бы скот
И богов моих, лютых идолов,
Всех кумиров, Нафаней всех
Возвратите. Досель невиданный
На себя не берите грех».
Наглеца сбросив на обочину,
Его просьбой возмущены,
Без насилия, но доходчиво
Объяснили Михе сыны:
«Сделай так, чтоб с тобой не видеться
Век бы нам, не гони понты,
А иначе из нас обидится
Кое-кто и тебе кранты.
Враз погубит с тобой семейство всё
Шепелявый твой язычок,
Вместо дома случится месиво.
Отвалил бы ты, мужичок».
Видя силу превосходящую,
Охладел Миха в пять минут
И пошёл наблюдать по ящику,
Как арабы евреев бьют.
А евреи колена Данова
По наводке пришли в Лаис
Перечерчивать карту заново,
Превратив её в чистый лист.
В город Солнца, в удел беспечности
Заявились они с мечом,
Беззащитных предали вечности
(Кампанелла здесь ни при чём).
Всё, что можно, сыны разграбили,
А весь город сожгли огнём.
(Неужели на те же грабли мы
По беспечности попадём?)
* М.н.с. — младший научный сотрудник
Глава 19. Гоморровцы, сыны отцов-обкомовцев
Царя единого в те времена
Израиль не избрал себе по случаю.
Без правил строгих, прочих доминант
Нельзя мечтать, чтоб жизнь менялась к лучшему.
Жил на горе Ефремовой левит,
Обряды проводил, священнодействовал,
Наложницу в обитель для любви
Привёл из Вифлеема Иудейского.
Возможно, слишком многого хотел,
А сам при этом умирал от жадности –
Не знаю, не успел, не подглядел,
Но что-то между ними не заладилось.
Наложница (представьте, не жена,
А тоже кое в чём не тварь дрожащая)
В правах гражданских не ущемлена,
Взбрыкнула, скажем так, по-настоящему,
Ушла к отцу обратно в Вифлеем,
Где в девках провела четыре месяца.
Зачах мужик без женщины совсем,
Едва-едва от горя не повесился.
Пошёл он к ней тогда поговорить,
Тропинку к сердцу проложить возлюбленной
И что-нибудь такое подарить,
Чтоб ясно стало: нет, не всё загублено.
С ним был слуга и два осла при нём
(Два места, вроде как на рейсе чартерном)
С любимой возвращаться им вдвоём,
Ну, а слуга — тот и пешком дочапает.
Наложница ввела их в отчий дом,
Как будто вовсе с мужем не скандалила.
(Женой не звал её ни раньше, ни потом
Наш жрец, а почему — поймём чуть далее).
Отец её был несказанно рад
(Как рады замуж дочь отдать родители),
Не отпускал зятька три дня подряд,
В которые они изрядно выпили.
На день четвёртый встал левит, чуть свет
Забрезжил за окном, чтоб в путь отправиться.
Но к тестю заглянул тогда сосед
И зятю предложил слегка поправиться.
Поправка затянулась на весь день.
(Неправильный похмел, вы верно скажите,
Ведёт к запою, порождает лень -
И заречётесь пить… пока не вмажете).
На пятый день очередной стакан..
И время удлинилось быстротечное.
Стал ровный горизонт слегка покат
И день под горку покатился к вечеру,
О чём зятьку не преминул сказать
Тесть дальновидный, оставляя на ночь всех.
Но муж не согласился ночевать
Боясь, что нынче кончится как давеча.
Встал человек, наложница при нём.
От тестя хлебосольного, но пьющего
Ушли они уже не белым днём,
При них слуга и два осла навьюченных.
О всех превратностях, что ждут в пути,
Господь не сообщает нам заранее,
Перстом не тычет, где ночлег найти…
В вечерней дымке в строгих очертаниях
Нарисовался Иерусалим,
В то время назывался Иевусом он.
Град населён был племенем чужим,
Иевусеями и прочим мусором.
Левит, еврейским Господом храним,
Не пожелал идти к иноплеменникам.
(Когда бы знал, как дорог он своим,
То первым записался бы в изменники.
Весомый будет к этому резон).
Закат над миром догорел малиновый.
Как в лузу шар легло за горизонт
Светило у Гивы Вениаминовой.
Здесь все свои. На улице пустой
Прибывшие расположились заполночь.
Никто не приглашает на постой,
Чужое горе жителям до лампочки.
Нашёлся добрый человек, старик.
Сам родом вышел он с горы Ефремовой.
Работать допоздна старик привык,
Не то, что эти дармоеды хреновы
Из городских, им лишь бы свет коптить
И обпиваться дорогими винами…
Кто именно, осмелимся спросить? -
Да жители, сыны Вениаминовы.
«Пусть дом мой невелик и небогат,
Но для ослов твоих овса не жалко мне.
Сородичу особенно я рад,
Сипящие с тебя не выбьёшь палками.
Предупредить особенно хочу:
С какой бы ты ни прикатил оказией,
На улице пустынной не ночуй,
У нас в ходу большие безобразия».
Со стариком вошло семейство в дом,
Омыли ноги, спрятались за шторами,
Развеселили сердце коньяком
И проводили ночь за разговорами.
Всё шло тип-топ, за здорово живёшь,
Но город вдруг взорвался экипажами -
Взбесившаяся с жиру молодёжь
Решила погулять и покуражиться.
На Лексусах слетелась молодёжь
С намереньем над гостем позабавиться.
Им Ксюши опротивел выпедрёж
С претензией и с оголённой задницей.
Расхристанные дети сосковцов,
Христенков и других, как есть содомовцы-
Гоморровцы, сыны своих отцов -
Обкомовцев и лучших из детдомовцев.
Их всех из грязи превратила власть
В элиту, развращённости
