Артюр Рембо - Стихи (3)
Насильник! И пускай на зелени живой
Ты пахнешь тлением, как злейший лепрозорий,
Поэт благословит бессмертный воздух твой!
Ты вновь повенчана с певучим ураганом,
Прибоем юных сил ты воскресаешь, труп!
О город избранный! Как будет дорога нам
Пронзительная боль твоих заглохших труб!
Поэт подымется, сжав руки, принимая
Гнев каторги и крик погибших в эту рань.
Он женщин высечет зеленой плетью мая.
Он скачущей строфой ошпарит мразь и дрянь.
Все на своих местах. Все общество в восторге.
Бордели старые готовы к торжеству.
И от кровавых стен, со дна охрипших оргий
Свет газовых рожков струится в синеву.
Перевод В. Левика:
Эй, вы, трусы! Всем скопом гоп-ля на вокзалы!
Солнца огненным чревом извергнутый зной
Выпил кровь с площадей, где резвились Вандалы
Вот расселся на западе город святой!
Возвращайтесь! Уже отгорела пожары.
Лучезарная льется лазурь на дома,
На проспекты и храмы, дворцы и бульвары,
Где звездилась и бомбами щерилась тьма.
Забивайте в леса ваши мертвые замки!
Старый спугнутый день гонит черные сны.
Вот сучащие ляжками рыжие самки
Обезумели! В злобе вы только смешны.
В глотку им, необузданным сукам, припарки!
Вам притоны кричат: обжирайся! кради!
Ночь низводит в конвульсиях морок свой жаркий,
Одинокие пьяницы с солнцем в груди.
Пейте! Вспыхнет заря сумасшедшая снова,
Фейерверки цветов рассыпая вкруг вас,
Но в белесой дали, без движенья, без слова
Вы утопите скуку бессмысленных глаз.
Блюйте в честь Королевы обвислого зада!
Раздирайтесь в икоте и хнычьте с тоски,
Да глазейте, как пляшут всю ночь до упада
Сутенеры, лакеи, шуты, старики.
В бриллиантах пластроны, сердца в нечистотах!
Что попало валите в смердящие рты!
Есть вино для беззубых и для желторотых,
Иль стянул Победителям стыд животы?
Раздувайте же ноздри на запах бутылок!
Ночь в отравах прожгите! Плевать на рассвет!
Налагая вам руки на детский затылок,
"Трусы, будьте безумны", - взывает поэт.
Даже пьяные, роясь у Женщины в чреве,
Вы боитесь, что, вся содрогаясь, бледна,
Задохнувшись презреньем, в божественном гневе,
Вас, паршивых ублюдков, задушит она.
Сифилитики, воры, цари, лицедеи
Вся блудливым Парижем рожденная мразь!
Что ему ваши души, дела и затеи?
Он стряхнет вас и кинет на свалку, смеясь.
И когда на камнях своих, корчась и воя,
Вы растянетесь в яме, зажав кошельки,
Девка рыжая, с грудью созревшей для боя
И не глянув на падаль, взметнет кулаки!
Насладившийся грозно другой Карманьолой,
Поножовщиной сытый, в года тишины,
Ты несешь меж ресниц, словно пламень веселый,
Доброту небывалой и дикой весны.
Город скорбный мой! Город почти бездыханный,
Обращенные к правнукам мозг и сосцы,
Ты, кто мог пред Вселенной открыть свои раны,
Кем родились бы в темных столетьях отцы,
Намагниченный труп. Лазарь, пахнувший тленьем,
Ты, воскреснув для ужаса, чувствуешь вновь,
Как ползут синеватые черви по венам,
Как в руке ледяной твоя бьется Любовь.
Что стою? И могильных червей легионы
Не преграда цветенью священной земли.
Так вампир не потушит сиянье Юноны,
Звездным золотом плачущей в синей дали!
Как ни горько, что стал ты клоакой зловонной,
Что любому растленное тело даришь,
Что позором возлег средь Природы зеленой,
Твой поэт говорит: "Ты прекрасен, Париж!"
Не Поэзия ль в буре тебя освятила?
Полный сил воскресаешь ты, Город-Пророк!
Смерть на страже, но знамя твое победило,
Пробуди для вострубья умолкнувший рог!
Твой Поэт все запомнит: слезу Негодяя,
Осужденного ненависть, Проклятых боль,
Вот он, Женщин лучами любви истязая,
Сыплет строфы: танцуй же, разбойная голь!
Все на прежних местах! Как всегда в лупанарах
Продолжаются оргии ночью и днем,
И в безумии газ на домах и бульварах
В небо мрачное пышет зловещим огнем.
XXXV. Руки Жанн-Мари
Впервые напечатано посмертно в июне 1919 г. в Э 4 журнала "Литтератюр".
Источник - обнаруженный в 1919 г. неполный автограф (ранняя стадия работы над стихотворением?), в который рукой Верлена вписаны строфы VIII, XI и XII.
Стихотворение, как и предыдущее, является гимном героям - прежде всего героиням Коммуны. Хотя эта идея отчетливо выражена в строфах IX-XII, она заложена в стихотворении начиная с первой строки.
В своем стихотворении Рембо намеренно воспринимает общее построение, версификацию, вопросительную форму "Этюдов рук" из книги стихов Теофиля Готье "Эмали и камеи". Теофилю Готье уже следовал поэт Альбер Мера ("Твои руки", сб. "Химеры", 1866). Рембо подчеркивает заимствованием приемов противоположную направленность его стихотворений по отношению к стихам Готье и новизну своего персонажа - героической коммунарки - по отношению к красоткам, изысканно-томным и рожденным для наслаждения.
Употребление "ученых" слов (в стихах 17-24: "диптеры", "кенгаварская мечта"), как уже упоминалось,один из общих для Рембо и Лотреамона приемов разрушения старых поэтических принципов путем введения стилистически чуждого, иногда неадекватного и непонятного слова. Термин "диптеры" (научное наименование разного рода _двукрылых_ насекомых) так же "неуместен" в данном контексте по-французски, как и по-русски. "Кенгаварская мечта" скорее всего случайно попала в стихотворение из какой-то прочитанной Рембо книги. Город Хенгавар, или Кенгавер, в Персии (Иране) не кажется столь примечательным, чтобы вызывать ассоциацию с каким-то особым строем мыслей.
В последних строфах имеются в виду репрессии Кровавой недели, когда закованные в цепи коммунарки были объектом жестокостей властей и обывателей.
Другие переводы - В. Парнаха, В. Дмитриева, П. Антокольского.
Перевод В. Парнаха:
Руки Жанны-Марии
Жанна-Мария, ваши руки,
Они черны, они - гранит,
Они бледны, бледны от муки.
- Это не руки Хуанит.
Они ль со ржавых лужиц неги
Снимали пенки суеты?
Или на озере элегий
Купались в лунах чистоты?
Впивали древние загары?
Покоились у очага?
Крутили рыжие сигары
Иль продавали жемчуга?
Затмили все цветы агоний
Они у жгучих ног мадонн?
И расцветали их ладони,
Чернея кровью белладонн?
Под заревой голубизною
Ловили золотых цикад,
Спеша к нектариям весною?
Цедили драгоценный яд?
О, среди всех однообразий
Какой их одурманил сон?
Виденье небывалых АЗИИ
Сам Ханджавар или Сион?
- Нет, эти руки не смуглели
У ног причудливых богов,
И не качали колыбели,
И не искали жемчугов.
Они врагам сгибали спины,
Всегда величие храня,
Неотвратимее машины,
Сильнее юного коня!
Дыша, как жаркое железо,
Упорно сдерживая стон,
В них запевает Марсельеза
И никогда не Элейсон!
Печать судьбы простонародной
На них смуглеет, как и встарь,
Но эти руки благородны:
К ним гордый приникал Бунтарь.
Они бледней, волшебней, ближе
В сиянии больших небес,
Среди восставшего Парижа,
На грозной бронзе митральез!
Теперь, о, руки, о, святыни,
Живя в восторженных сердцах,
Неутоленных и доныне,
Вы тщетно бьетесь в кандалах!
И содрогаешься от муки,
Когда насильник вновь и вновь,
Сводя загары с вас, о руки,
По капле исторгает кровь.
Перевод В. Дмитриева:
Сильны и грубы руки эти,
Бледны, как мертвый лик луны,
Темны - их выдубило лето.
А руки Хуанит нежны...
У топи ль зыбкой сладострастья
Они смуглели, горячи?
На озере ль спокойном счастья
Впивали лунные лучи?
Каких небес им снились чары
Во время гроз у очага?
Крутили ли они сигары
Иль продавали жемчуга?
Тянулись ли к ногам Мадонны,
Цветов и золота полны?
Иль черной кровью белладонны
Ладони их напоены?
Иль бабочек они ловили,
Сосущих на заре нектар?
Иль яд по капелькам цедили
Под неумолчный стон гитар?
По прихоти каких фантазий
Заламывал те руки сон?
Что снилось им? Просторы ль Азии?
Иль Хенджавар? Или Сион?
- Они пеленки не стирали
Тяжелых и слепых ребят,
У ног богов не загорали,
Не продавали виноград.
Они легко сгибают спины,
Боль никогда не причиня,
Они фатальней, чем машины,
Они могучее коня!
Они порой твердей железа,
Но трепетали иногда...
Их плоть поет лишь "Марсельезу"!
Но "Аллилуйю" - никогда!
И выступают под загаром
Простонародные черты...
Мятежник гордый! Ведь недаром
Исцеловал те руки ты...
Они, чудесные, бледнели,
Лаская бронзу митральез,
Когда вздыбился в буйном хмеле
Париж врагам наперерез.
О руки Жанны, о святыни!
Еще тоска сердца щемит,
