Александр Артёмов - Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне

65. «Мы победим. Мои — слова…»

Мы победим. Мои — слова,Моя над миром синева,Мои — деревья и кусты,Мои — сомненья и мечты.

Пусть на дыбы встает земля,Вопит, и злобствует, и гонитМеня к своим ногам не склонит,Как в бурю мачты корабля.

Я буду жить, как я хочу:Свободной птицею взлечу,Глазам открою высоту,В ногах травою прорасту,

В пустынях разольюсь водой,В морях затрепещу звездой,В горах дорогой пробегу.Я — человек, я — всё могу!

АЛЕКСАНДР ГАВРИЛЮК

Александр Акимович Гаврилюк родился в 1911 году в селе Заболотье, Бельского уезда, Седлецкой губернии, в Западной Украине. Когда отца в 1914 году мобилизовали в царскую армию, семья Гаврилюков эвакуировалась в Петроград, затем жила в Воронежской и Харьковской губерниях. После Октябрьской революции семья возвращается в родное село, где отец Гаврилюка возглавлял революционный комитет. Однако вскоре эти земли были оккупированы белополяками.

А. Гаврилюк в 20-е годы стал активным общественно-политическим деятелем в среде революционной молодежи, вступил в Коммунистическую партию В 1929 году А. Гаврилюк был арестован и находился 5 месяцев в тюрьме. В 1937 году его бросили в концентрационный лагерь Береза Картузская. Вторично он попал в этот лагерь в 1939 году, его освободила Красная Армия.

Писать А. Гаврилюк начал в детстве. В 1929 году его стихотворение «Воспоминания политзаключенного» было переслано в Советский Союз и опубликовано. В том же году в западноукраинском революционном журнале «Окна» появился первый рассказ Гаврилюка «Прощайте». В 30-е годы А. Гаврилюк много писал, хотя подвергался постоянным преследованиям. После воссоединения Западной Украины с Советским Союзом вышел в свет его первый сборник «Стихи» (1941).

22 июня 1941 года А. Гаврилюк вместе со своим товарищем и другом по революционной и литературной работе С. Тудором погибли от фашистской бомбы.

Произведения А. Гаврилюка неоднократно выходили отдельными сборниками в переводах на русский язык, переведены на ряд других языков.

66. ПЛАКАТЫ

Рвутся слова, сплетаясь, ткутся песни-плакаты, —Брошу я их сквозь решетку под кровлю крестьянской хаты,А там их друзья подхватят, — сильней голосов раскаты,                  И станет плакатом песня:                  Кто снимет эти плакаты?

И песню признают люди, как будто сложили сами,Как будто ее взрастили они под своими сердцами.Не важно — кто песню создал, важнее — кто дал ей силу:Товарищ — в могиле, а песня, как знамя, легла на могилу.

А смерть у самой кровати стоит и торопит глухо;Ты видишь, я песню кончаю. Постой, подожди, старуха.Ох, тяжко!.. В глазах темнеет… Костлявые руки сжаты.                  Взлетели над селами песни!                  Горят в вышине, как плакаты…

67. ПЕСНЯ

Голова ты моя нелегальная,Конфискует тебя прокурор.Твоя память совсем нелойяльная —Потому над тобой и надзор.

Всё в тебе, голова, наизнанку —Ты полна нецензурных идей.Вспоминаешь о том нелегально,Как легально терзают людей.

Кто ж о том тебе помнить позволил,Как нас бросили в карцер в мороз,Заковали нас, пятки кололи,Скипидар лили силою в нос.

Как нас вешали вниз головамиИ под ногти вгоняли иглу.Отбивали печенку ногами,Молотя на цементном полу.

Как купить нашу совесть; хотели,Чтоб мы стали друзей предавать,Чтоб шпионскою службой сумелиСвой мещанский покой охранять.

И поныне мы харкаем кровью,Жжет нас боль незаживших рубцов,Как на память о подвиге смотримМы с любовью на след от оков.

68. БЕРЕЗА

Не старый инвалид со ржавым самопалом,А точный пулемет глядит из-за стены;И проволокой мы кругом оплетены,И полицейский взор грозит нам острым жалом.

Ты — дух Бастилии, виденье феодала,Возникшее из тьмы ненастною порой.Бастилии — лишь там, где пошатнулся строй,Где больше нет путей, где гибели начало.

Ты, новая Бастилия, не в силеУкрыться от суда среди глухих болот.Подступит и сюда разгневанный народ,И славен будет час, когда тебя разбили.

Отсюда, где сдались лишь слабые душой(Пусть маска с них спадет и лица их откроет),Мы вступим в новый день и для грядущих строекСумеем послужить опорою стальной.

69. ПЕСНЯ ИЗ БЕРЕЗЫ

Как натянутый лук, до пределаМысль моя напрягается снова.Я хочу, чтоб к друзьям долетелоЭто, может, последнее слово.

Простирается поле позораЗа оградой глухой и высокой.И штыки стерегут вкруг забораТайну двух краснокаменных блоков.И не видно, как мы на рассветеТащим груз, обливаемся потом,Как сознанье теряем под плетьюНа тяжелых шоссейных тропах,Как, повергнуты диким приказом,По болоту, к вечерней поверке,Мы ползем на локтях… Но ни разуНе был дух наш в трясину повергнут.Наша верность навеки нетленна.Палачи! Нас ничто не сломило.Вам трусливое слово изменыПыткой вырвать у нас не под силу.Выше дух незапятнанный, светлый,Чтобы мужество не иссякало!Пусть звенит моя песня победно,Словно сталь боевого закала.

…Враг труды мои ценит, однако…Он сполна мне готовит расплату.Вижу тени Ванцетти и СаккоИ себя — их третьего брата…Я достойно погибнуть сумею —Так, как нас эти двое учили.Выше, песня! Звени всё сильнее,До конца не складывай крылья!

Воют ветры надсадно и хриплоВ мире, скованном стужей морозной…Сердце стиснуто, нежность погибла.Может, песню будить уже поздно?Но пробился ручей говорливый,Жадно дышит воскресшее поле,И болотам понурым на дивоК нам весна заглянула в неволю,Птичьим щебетом, радостным гуломРаня сердце, будя, беспокоя…И опять для борьбы всколыхнулосьНеуемное сердце людское,То, что, полное веры и страсти,Вечно бьется с неистовой силой.Я покорно раскрыл его настежь,Чтобы сердце заговорило.

В каземате над нарами скупоЛампа светит, мерцая устало.То не братьев замученных трупы,Что под смертным лежат покрывалом,То не воинов павших кладбище,Хоть печальней надгробий солдатскихВ головах именные таблички…То обычный наш сон березняцкий.

Пусть мой голос услышат люди.Напоследок себе я позволюВстрепенуться, вздохнуть всей грудью,Упиваясь тоской и болью.Я, кто всех своих чувств кипеньеПереплавил в броню стальную,Камень сердца в нежной купели,В ароматах лип растворю я.Все цветы призываю, все звуки.Всем, чем юность моя пламенела,Насладиться хочу… Будут муки,Будут раны — приму их смело…

Вы, покрытые тьмою селенья,Вы, друзья неподкупные наши,Я над бездной измен и сомненийПроношу свою верность, как чашу.Знаю голос суровый, жестокий,Знаю радость бойца-гражданина…Но хочу я в ночи одинокойБыть бойцом, и любимым, и сыном.Из Березы, глубокой, беззвездной,Всей душой к тебе, мама, стремлюсь я.

Слышишь, путник торопится поздний?Это я, это сын твой, матуся…Где, седая, ты слепнешь от плача?Где немеешь от горя и боли?Видишь, полную легкой удачиСын твой выбрал и высватал долю.Выбрал долю — не сыщешь светлее,Выбрал долю — дворцы да именья.Как на старости мать он лелеет,Всем на зависть и на удивленье.

…Кто же клад твой ценнейший, родная,Кто дитя твое бросил в пучину?Кто ножом твое сердце кромсаетС той поры, как лишилась ты сына?Иль бродягой сама воспиталаТы его, чтоб из дому ушел онИ не раз о житейские скалыРасшибался в дороге тяжелой?…Так прощай же, прощай же, родная,И рожден я тобою, и отдан…Материнская доля такая:Не для матери сын — для народа.Знай, что в сердце ушедшего сынаБольше ласки, любви, состраданья,Чем у труса, что, дом не покинув,Мать позорит и землю поганит.

И другая уже наплываетНежность, душу собою наполнив,Как волна, набежавшая в полночь,Как широкие воды Дуная.Я к тебе обращаюсь, наследник,С этой, может прощальною, речью,Мой сынок, мой дружок пятилетний.Видно, больше тебя я не встречу…Вот от сердца завет мой последний.Чтобы горечь сиротской судьбиныНе согнула тебя, я, отец твой,Как родитель богатый, что сынуОставляет поместья в наследство,Так тебе в завещании кратком,Чтобы ты мою ласку почуял,Чтоб ни в чем ты не знал недостатка,Клад бесценный оставить хочу я.С ним и в жизни не будешь ты сирым,С ним и смерть не страшна никакая:То любовь безграничная к миру,—Ум и сердце она заполняет.Страшен мир для трусливых, бескрылых —Что живут лишь собою — калеки.Потому и страшит их могила,Что предаст их забвенью навеки.Мы ж с усмешкою смерть принимаем,Мы встречаем ее без боязни.Мы — дорога в бессмертье прямая,Та, что выше решеток и казней.

Как на ниве растут плодородной —Окруженный моими друзьями,Ты растешь средь борцов благородных,Что высоко несут наше знамя.Пусть ты мал — повидал ты немало,Был свидетелем жатвы кровавойТам, где наше восстание пало,Где убийцы чинили расправу.Стань же гневным и гордым трибуном,Смело миру всему расскажи тыО повстанцах полесской коммуны,Что в болотах тайком перебиты.Тени виселиц детство затмили…Без отца тебе, малому, худо.Поклянись же, дитя, перед миром:«Я на этом расту! Не забуду!»Чистым сердцем ты рано почуешьПравду дела, что начато нами.Если в схватке жестокой паду я,Твой черед понести наше знамя.Вижу, как, подхватив его смело,Побеждая любые невзгоды,Продолжатель бессмертного дела,Ты дойдешь, ты познаешь свободу.Нету подвига выше, я знаю, —Жизнь отдать за грядущее это.Выше, песня! Разлейся без края!Верю, сыном ты будешь допета.

Над уснувшей землей, словно песня,Луч зари возникает, алея.Позволяю: пусть в сердце воскреснетТа любовь, что разлуки сильнее.Это вновь над рассветною тишьюЯ лечу к тебе, счастьем объятый.Припадаю к ногам твоим — слышишь?Весь я полон тобою… моя ты!Да, моя! Океана бездоннейВстречи миг с ненаглядной, прекрасной.Знай, тоска по любимым ладонямИ по ласке твоей не погаснет.Пусть ограду колючую этуЯ сломать и прорвать не сумею,Но навеки, навеки во мне ты,Сквозь пространства навеки в тебе я…Там, где, стиснувши зубы покрепче,Люди силятся в горе сдержаться,Там стихи о любимой не шепчут,Там любимую вспомнить боятся,Чтоб тоска, появившись нежданно,Малодушия не пробудила,Чтоб от мысли о ласке желаннойНе угасла в нас воля и сила.Но скажи, наша ясность и верность,Сила нашей любви такова ли?Нет, не даст запятнать себя сквернойТот, в чьем сердце цветы не увяли.Знаю, с гневом в глазах твоих чистыхТы осудишь меня, не жалея,Если вдруг от любви я раскисну,Если честь; уронить я посмею.Низок тот, кто изменой трусливойПоруганью предаст и позоруТо, что грудь наполняет порывомИ сердца устремляет в просторы.Нет, любовь нас с дороги не сводит,Тяжким грузом не виснет на крыльях.Песнь любви, словно песнь о свободе,Прозвучи в этом царстве насилья!

Вот фрагмент березняцкой ограды: меж столбами колючка густая,Прочно скручена, спутана цепко, злыми, ржавыми свита узлами,В острых зубьях; натянута туго, путь в грядущее нам преграждая,Сплошь бурьяном глухим зарастая, — всюду, всюду она перед нами.На шипах этих птица повисла, что легко и свободно летела,И расшиблась об это железо, и застыла в смертельном бессильи.На дожде полиняло, обмякло мертвой ласточки легкое тело,Будто крик онемевший, в колючках безнадежно запутались крылья.Быстрой молнией птица сверкала в синеве, с облаками бок о бок.Жизнерадостным гордым полетом песню сердца она выражала.В лопухах, не заметив измены, позабыв о палаческой злобе,Вмиг разбила она свое сердце, разодрала колючкою ржавой.Что ей смысл этой мрачной ограды? Птицам трудно поверить, наверно,Что судьба человека прекрасна, словно доля порхающей птицы,Что, хоть кровь наших ног орошает путь                                    тернистый и трудный безмерно,Всё ж мы видим, куда он ведет нас, и вперед не устанем стремиться.А ограду — скажу я пернатым — в гиблых топях несчастного краяВоздвигает презренное племя, мертвечиной пропахшая стая,И, бессильной сжираема злобой, за колючки она загоняетТех, что в первых шеренгах похода шли, сердцами наш путь озаряя.Пусть дорога всё круче и круче, пусть идти нам, измученным, тяжко,Никогда не свернем, не отступим, обнимая грядущее взглядом,Хоть не раз мы, должно быть, как эта без оглядки летевшая пташка,Раздерем свою грудь о железо…                                  Вот фрагмент березняцкой ограды.

Там, где тащим мы с камнем фургоны,Понукаемы вражеской злобой,Есть еще один дом, отделенныйОт соседних оградой особой.Полицейский стоит с карабином,Стережет гробовое затишье…Тот, кто в карцере этом не сгинул,Мир загробный спиритам опишет.Тело стынет, избитое люто,На холодном бетоне… Ты бредишь.И ползет за минутой минута,Приближая к бессмертью, к победе.Может, мысли замерзнут живые.В этих муках забвенье — отрада…В дверь, сменяясь, стучат часовые.«Есть!» — ответить мучителям надо.Еще властвует разум над телом,Еще мозг на посту, неуемный…Но сознание вдруг ослабело,Растворилось в бесчувствии темном.Лишь очнувшись, заметишь, товарищ,Как ты только расшибся о стеныВ час, когда ты метался в кошмаре,Пропустив караульную смену.Вновь минуты потянутся вяло,И, всего тебя стужей пронзая,Самый старший появится дьявол,—Он придет, как на сбор урожая.И на тело, почти неживое,Молча опытным оком он глянет,—Может, жертва бессильной рукоюСвою душу предаст поруганью?«Подпиши, — искушает он снова, —Я верну тебе юность хмельную…»— Подлый мастер паденья людского,Отойди, ничего не скажу я!Искуситель, изменой чреватый,Ты блага обещаешь?.. Не надо!Не за благо из рук палача тыКаждый день получаешь награду.Ты меня соблазняешь напрасно.Нет, тебе не лишить меня чести! —…Снова ночь. И опять; ежечасноСтук сапог в твои двери: ты есть ли?Ночь… Недвижно простертое телоНа холодном тюремном бетоне.Но меж ребер, уже онемелых,Сердце кровь еще гонит и гонит:Тук-тук-тук… Как бы ни было худо,Начеку мое сердце недаром.Обещаю: я есть, и я буду                 до последнего                                 твоего                                             удара!

Меж колючек ощеренных, словноЗлые жала, у стен, без движенья —Два ряда номерованных, ровных, —Мы стояли, готовы к мученьям.А за нами, за каторжным полем,Где трава порыжела от пыток,Сердце снова стремилось на волю,Порывалось к просторам открытым.Лютый Питель глумился над нами,А над карцера зданием хмурымТучи шли, собирались упрямо,С юга, с севера двигались бури.Тишина еще всюду стояла,В небе краски заката горели.Тучи, тронуты отсветом алым,Шли, как мы в прошлогоднем апреле!Словно рушились грозные скалы,Повисая над тихой лазурью.И стучало, стучало, стучалоНаше сердце, влюбленное в бурю.И таким показался плюгавымСтрой жандармов, закон их позорныйПеред доблестью этой и славой,Перед схваткой стихий непокорных.И внезапно с небес этих гневных,Обгоняя идущие тучи,Словно радостный клич, прогремел намПервый гром, молодой и могучий.Пали капли дождя, словно слезыНе печали, а светлого счастья.И вбирало все бури, все грозыНаше сердце, открытое настежь.Так мы слушали грома раскаты,Свежесть ливня вдыхая всей грудью.«Надо выдержать, выстоять надо,Вы сильней, чем стихия, вы — люди!Мир прекрасен в борьбе и дерзанье.Тот, что мира такого частица,Тот пройдет через все испытанья,Тот угроз и смертей не страшится».…И хоть гнал нас охранник проклятыйИ придумывал новые зверства,Мы летели, как стая крылатых,В мир на крыльях, растущих из сердца.

70. НЕПРЕДВИДЕННЫЙ ЭПИЛОГ