Луна и Смерть - Федерико Гарсиа Лорка
а розы – в букеты.
И счастлив тот, кто, живя
в раю, не боится смерти,
и счастлив влюбленный в даль
крылато-свободный ветер.
И счастлив достигший славы,
не знавший жалости близких,
кому улыбнулся кротко
наш братец Франциск Ассизский.
Жалкая участь —
не понять никогда,
о чем толкуют
тополя у пруда.
Но им дорожная пыль
ответила в дымке вечерней:
– Взыскала вас щедро судьба,
вы знаете, что вы черви,
известны вам от рожденья
предметов и форм движенья.
Я ж облачком за странником
в лучах играю, белая,
мне бы в тепле понежиться,
да падаю на землю я.
В ответ на жалобы эти
деревья сказали устало:
– А нам в лазури прозрачной
парить с малолетства мечталось.
Хотелось летать орлами,
но мы разбиты грозою!
– Завидовать нам не стоит! —
раздался клекот орлиный, —
лазурь ухватили звезды
когтями из ярких рубинов.
А звезды сказали: – За нами
лазурь схоронилась где-то…
А космос: – Лазурь замкнута
надеждой в ларец заветный.
Ему надежда ответила
из темноты бездорожья:
– Сердечко мое, ты бредишь!
И сердце вздохнуло:
– О Боже!
Стоят тополя у пруда,
и осень сорвала их листья.
Мерцает серебряной чернью вода
средь пыли дорожной и мглистой.
А черви уже расползлись кто куда,
им что-то, наверное, снится.
Орлы укрываются в гнездах меж скал.
Бормочет ветер: – Я ритм вечный!
Слышны колыбельные песни в домах,
и блеет отара овечья.
На влажном лике пейзажа
морщин проступают сети —
рубцы от задумчивых взглядов
давно истлевших столетий.
Пока отдыхают звезды
на темно-лазурных про́стынях,
я сердцем вижу свою мечту
и тихо шепчу:
– О Господи!
О Господи, кому я молюсь?
Кто Ты, скажи мне, Господи?!
Скажи, почему нет нежности ходу
и крепко надежде спится,
зачем, вобрав в себя всю лазурь,
глаза смежают ресницы?
О, как мне хочется закричать,
чтоб слышал пейзаж осенний,
оплакать свой путь и свою судьбу,
как черви во мгле вечерней.
Пускай вернут человеку Любовь,
огромную, как лазурь тополевой рощи,
лазурь сердец и лазурь ума,
лазурь телесной, безмерной мощи.
Пускай мне в руки отмычку дадут —
Я ею вскрою сейф бесконечности
и встречу бесстрашно и мудро смерть,
прихваченный инеем страсти и нежности.
Хотя я, как дерево, расколот грозой,
и крик мой беззвучен, и листьев в помине нет,
на лбу моем белые розы цветут,
а в чаше вино закипает карминное.
1920
На мотив ночи
Перевод Бориса Дубина
Я страшусь туманов
затканного луга
и сырых обочин
с палою листвою.
Если задремлю я,
разбуди, подруга,
отогрей дыханьем
сердце неживое.
Что за эхо дошло
и откуда?
Это ветер в стекло,
мое чудо!
Нес тебе мониста,
где горели зори.
Что же на дороге
брошен, обделенный?
Без тебя и птица
высохнет от горя,
и не брызнет соком
виноград зеленый.
Что за эхо дошло
и откуда?
Это ветер в стекло,
мое чудо!
И никто не скажет,
сказка снеговая,
как тебя любил я
на рассвете мглистом,
когда моросило
не переставая
и сползали гнезда
по ветвям безлистым.
Что за эхо дошло
и откуда?
Это ветер в стекло,
мое чудо!
1919
Завязь жизни
Перевод Виктора Андреева
Что таится во мне
в минуты горькой печали?
О, кто вырубает лес,
мой лес золотисто-цветущий?
Что в зеркалах я читаю,
в их серебре туманном?
Что мне рассвет предлагает,
сверкающий над рекою?
Что за высокий вяз
моих раздумий повален?
Что за дождь тишины
меня дрожать заставляет?
И если моя любовь
на бреге печали мертва,
что за колючки сокрыли
нечто, рожденное мной?
1919
Иная песнь
(Осень)
Перевод Виктора Андреева
Сон навсегда пропал!
И в дождливой ночи
сердцем я осознал,
с какой трагической силой
осенний лес возрыдал.
В сокровенной печали
пейзажа, что исчезал,
крики мои ослабели.
Сон навсегда пропал!
О, навсегда! Навек!
Падает уже снег
на пустынное поле
жизни моей.
Опасаться
приходится мне, что мечта
может вдали затеряться.
Дождь все твердит и твердит:
сон навсегда пропал!
Да разве сон бесконечен?
Туман – словно снежный шквал,
но и туман осенний
уже от снега устал.
Мне ритм стиха говорит:
сон навсегда пропал.
И в дождливой ночи
сердцем я осознал,
с какой трагической силой
осенний лес возрыдал.
1919
Поэма о Канте Хондо
Балладилья о трех реках
Сальвадору Кинтеро
Перевод Виктора Андреева
Струится Гвадалквивир
среди садов апельсинных.
Текут две реки Гранады
со снежных вершин к долине.
Ах, любовь,
ты исчезла ныне!
Струится Гвадалквивир,
струи – под цвет граната.
Словно слезы и словно кровь —
текут две реки Гранады.
Ах, любовь,
ты ушла без возврата!
Парусники в Севилье
белеют над гладью синей;
а над водой Гранады
