Письма водяных девочек - Мария Семеновна Галина
не обнимет не скажет ты не один
подыши мне пожалуйста здесь и здесь
оттого и
он постепенно забывает человеческую речь,
языческие языки
приходится ему погружаться в придонные донные слои
в светящую слизь маленьких существ
новогодних цепных гирлянд отрастивших глаза и рты
ты плывешь у дна
ты говоришь вот я, твоя, совершенно одна
плачем отворяющая врата
замыкающиеся в темноте
но в конце концов подходит к тебе не та
не те...
2. "ты/я/он не плачь в темноте ..."
ты/я/он не плачь в темноте
над холодной землей летя
беззащитны как эти/те
каждый будет как бы дитя
черно-белой мучной зимой
с огоньками в складке одной
стеклянистый древесный лес
с неба сыплется порошок
хоть еловый а всё же крест
выпьем что ли на посошок
вышло времени нам в обрез
это очень нехорошо
черноватый стеклянный лес
раскрошившийся бурый лист
хромоногий седой лис
мокрый глаз и холодный нос
ты/я плачет и видит сны
запеленатый в темноту
руки-ноги лежат тесны
высыхает язык во рту
но однажды приснится сон
что выпрастывается из пелен.
кто подаст хоть какой знак
тот и станет ему мать
вот лежит он спеленат/наг
вот устал он кричать/звать
выходя из пелен/тел
разевая кружок рта
но приходят всегда не те,
не та.
"Гиваргизов с женой преодолевают перевал..."
Гиваргизов с женой преодолевают перевал,
Оказывается в долине, где еще никто никогда не бывал,
По крайней мере, из пришлых. Негде стать на постой,
Окна в сельпо заколочены досками, косым крестом,
Старухи прячутся по домам. Запирают дверь.
Никто не хочет продать путешественникам хлеб, овечий сыр,
К вечеру пастухи возвращаются с гор,
Окружают, трогают вещи, заводят вежливый разговор,
Говорят, какая красивая палатка, коврик какой, ай!
Слушай, продай палатку, коврик тоже продай,
Отдай, подари,
Всё равно ведь не доживешь до зари,
Говорят, видишь вон того с ружьем?
Это мой кум, ночью найдем, отберем, убьем,
Гиваргизов с женой уходят, ночуют в холмах,
Видят, как мимо всадники скачут впотьмах,
Но их не находят...
Впереди перевал Ухтыж, позади перевал Ызгрыз,
В бледном утреннем небе ястреба крест повис,
Рассвет скользит, разглаживая фиолетовый шелк долин,
По правую руку — Тибет, по левую — Северный океан,
Воздух не населен.
Нет никого в воде и пуста земля
Древних богов здесь больше не кормят, не веселят,
Древние боги спрятались в толще скал,
Ибо нет никого, кто бы их ласкал.
Но иногда, ни с того ни с сего Гиваргизов с женой
Чувствуют — кто-то стоит у них за спиной,
В совершенно пустых местах.
Когда человеческий род покинет эти края,
Кто придет им на смену? Разумные муравьи,
Крысы с ловкими пальцами? Думающие сурки?
Их мелкие боги, тотемные предки, мудрые старики...
Кто-то невидимый наблюдает из-под руки,
Как Гиваргизов с женой ставят палатку у темной реки,
Разводят костер, раскладывают спальники, рюкзаки,
Солнце в зените. Пятна белого света
В темно-синее небо отбрасывают ледники.
"Вот мы с тобой стоим на реке Янцзы..."
Вот мы с тобой стоим на реке Янцзы
Темный тягучий ил на дне у реки Янцзы
Золотая пыль на волне у реки Янцзы
Вежливый свет
Хорошо стоять просто так на реке Янцзы
Ничего не делать, просто стоять на реке Янцзы
Журавли кланяются друг другу у вод Янцзы
Красные рыбы стоят в тростниках Янцзы
Лотосы цветут на реке Янцзы
На руке Янцзы
Изумруды гибкие золотые кольца живой металл
Там вдалеке
Реки сковал лед
Там птичий, свиной грипп
Солнце увидишь раз в год
С неба страшный упал
Астероид
Новый Тунгусский метеорит
И последнее дерево выкопавшись из земли
Всё бежит за последним поездом, всё машет ему рукой...
А мы с тобой стоим на светлой реке Янцзы
Растворяющейся в синеве синей реке Янцзы
И наблюдаем, как буйвол пьет из реки Янцзы
Небесное молоко.
"Я пью за Марио Пьюзо .."
Я пью за Марио Пьюзо
Железо его и пузо
В малиновом пиджаке
За мясо его и просо
За недюжинный пистолет,
За огненные колеса
Майбахов и тойот.
Когда ты, Марио Пьюзо,
С друзьями сидишь за столом,
Сидит золотая заноза
В малиновом сердце твоем,
Распускается черная роза...
Цыганская скрипка играет
Волосяной струны,
И больше не умирают
Правильные пацаны,
И пьет за них Марио Пьюзо
Текилу, граппу и уззо.
И Марио Пьюзо плачет
И чокается в слезах
За их картье и версаче,
За их небесный спортзал,
Закат за его спиною
А более никого.
Струною волосяною
Одето горло его.
