Памяти Пушкина - Леонид Александрович Машинский
Русь
То татаре идут, то поляки.
Мы сидим, замерзая, в лесу.
Старый труп откопали собаки,
Но досталось не всякому псу.
Как бы нас нынче ночью не съели.
На исходе короткого дня
Мы ложимся на снег без постели,
Чтоб вздремнуть хоть чуть-чуть у огня.
Счастье – сном позабыться опасным,
Как от пытки, сбежав от ума.
Но становится белое красным,
А за красным – кромешная тьма.
Мы встаём, ощущая тревогу
Как спасенье в желудке пустом,
И тепло валит нам на подмогу,
Воплотясь в снегопаде густом.
Жизнь страшна, но назло прочим тварям
Мы крепчаем в упорстве своём.
Чагу сварим, собаку зажарим -
Как-нибудь до весны проживём.
***
Душа моя полна нездешним звоном
И золотой небесной синевой.
Я призван жить не буквой и законом,
А красотой и радостью живой.
Когда снега смиряют краски лета
И всякий корень прекращает рост,
Душа моя надеждою согрета
И дивным светом разноцветных звёзд.
Ни тьма, ни холод – вере не помеха,
А вера – слаще, чем медовый сот.
Душа моя отзывчива как эхо,
Её чуть тронешь – и она поёт.
Противостояние
На дороге, заросшей малиной,
Я прождал целый день без труда,
И плыла по тропе муравьиной
Золотая земли чехарда.
Ты являлась почти неоткуда,
Из шуршащего ветра ветвей,
Из какого-то русского чуда,
Из-за ели, что дуба левей.
Мы стояли, смотря друг на друга,
И глаза отражали глаза,
И, как солнечный мячик испуга,
Свет летал то вперёд, то назад.
Стаей прыгали резвые блики
Сквозь решётку дрожащих теней.
Темнота проступала на лике,
Но кругом становилось светлей.
Осыпались осины словами,
Ствол к стволу – струнным делался строй.
Может, стали мы там деревами,
Мясо – лубом, а кожа – корой?
Вдруг печаль не имеет значенья?
Нет ни боли в любви, ни тоски?
Только вечная жажда растенья
Вверх из праха просунуть ростки?
Памяти Пушкина
Гости съезжались на дачу,
В небе царила луна.
Вдруг оказалось, я плачу,
Вдруг заболела спина.
Вдруг уронили портьеры,
Вдруг загорелся партер.
Вдруг из неведомой terrы
Выплыл с посланьем курьер.
Вот он письмо Вам вручает.
Вот Вы прочли до конца.
Слёзы горячие в чае
Тонут, стекая с лица.
О, как же мне неудобно!
Как же приятно мне вдруг!
Чую я долею лобной
Рока трагический стук.
Безголовый продавец
В 1939-ом году,
Проходя по ничем не примечательной улице
Одного из европейских городов,
Я наблюдал явление
Человека без головы.
Он тихо вышел из-за палатки,
В которой продавались фрукты,
И стал поправлять товар,
Вероятно, на ощупь.
Хоть и без головы, он был на го'лову выше меня,
В плечах – никак не менее метра,
А на месте шеи из трапециевидного торса
Выглядывала обрубленная кость
С небольшим наплывом запёкшейся крови.
Человек этот до пояса был гол,
А снизу – одет в грубые штаны
И тяжёлые сапоги с закатанными голенищами.
Странно, но я не запомнил его рук,
Словно их тоже не было,
Хотя он довольно ловко орудовал ими,
Перебирая плоды и поправляя ценники.
Я вспомнил про петуха,
Который жил ещё несколько месяцев
После того, как ему отрубили голову.
Кормили его через шею,
По временам отсасывая оттуда слизь.
Наверное и этот человек
Живёт подобным способом
И зарабатывает на жизнь,
Продолжая торговать.
Мне захотелось помочь ему,
Может быть, что-нибудь купить.
Но он, заслышав приближающиеся шаги,
Скромно удалился за палатку.
Вероятно, хозяева не велели ему
Смущать покупателей.
Им предоставлялось самим забрать товар
И оставить указанную сумму.
По мере того, как я подходил, спускаясь с горы,
Стремительно темнело
И фрукты на прилавке таинственного продавца
Становились неразличимыми.
Я понял, что, в сущности,
Мне здесь ничего не нужно,
И прошёл мимо, не оглядываясь,
Или – развернулся
И стал подниматься назад,
По восходящему тротуару.
Лазурь
Раскрой глаза. Глаза зажмурь.
Из трещин неба прорастая,
Как снег холодная, густая,
Вскипает вечная лазурь.
В зените жарок солнца свет,
Он будит сонную натуру.
Земле сменить пора бы шкуру -
Ей так к лицу зелёный цвет.
В кустах смелеют трели птах,
Смеются югу первоцветы.
На нашей стороне планеты
Ожить готов подснежный прах.
Раскрой глаза. Глаза зажмурь.
Пред взором – море цвета крови,
И щёки, скулы, веки, брови
Ласкает вечная лазурь.
Слоны
Ни суда, ни труда, ни вины, ни войны -
В бездну сброшено с плеч всё тяжёлое.
И идут, и идут вереницей слоны,
Как огромные дети, весёлые.
И идут, и идут, а прошли уж века,
И подумываю о жирафе я,
И слоны не видны, лишь одни облака,
И осталась одна фотография.
Это Африка? Или какие-то сны
Мне упрямо морочат сознание?
И идут, и идут, поднимаясь, слоны
И, спускаясь, идут. И на грани я
Понимания и ощущения, что
Это вовсе не для понимания.
Я считаю "четырнадцать, семьдесят, сто…"
И теряю остатки внимания.
И теряю себя, и теряю слонов,
Погружаясь в какую-то патоку,
Без вершин, без углов, без солидных основ,
Позабывши про милую Африку.
***
Мы погибли в борьбе с комарами
И лежим, дотлевая, во мгле.
А над нами восходят хорами
Победившие нас на Земле.
Нет людей, нет потребности в слове,
Но высок и могуч трубный глас.
Им вот-вот вновь захочется крови
И тогда они вспомнят о нас.
Лес трезвости
Хмель испарился. Пламенная резвость
Сменилась сном. Затем и сон исчез.
И гулкая, пугающая трезвость
Внутри раскрылась, словно зимний лес.
Не видно солнца, но светло от снега,
И где-то далеко – дерев стволы.
И эту пустоту не взять с разбега -
Шажки мои до страшного малы.
Я весь в воронке, я теряю эго,
И словно взрыв замедленный – мой вздох.
Я – чёрный клоп на белом поле снега
И жду, когда меня раздавит Бог.
Хоть глаз не поднимаю – вижу, знаю -
Повинной шеи стебелёк трещит.
Вцепляюсь в грунт, но скатываюсь к краю,
Как жук навозный, поднятый на щит.
И это – трезвость? Что' же в ней так странно?
Так страшно? Потому что я плохой?..
Я всхлипнул. Мне ответили органно
Лесные волки. Наступил покой.
Так вдруг? Ну да, и я
