Пять лепестков шиповника - Пиня Копман
обниму, не отдам никому!
По-то-му
я прорвусь через бури и тьму
и найду хоть в огне, хоть в дыму.
По-то-му!
Лепесток второй. Любовь уверенная.
Слынчев бряг 1981
В свете наступающего утра
рядом вижу чудо из чудес:
Тело голубого перламутра,
дивный и бесценный дар небес.
Ты как ангел, милая, прекрасна!
Синих занавес прозрачна тень,
воздух чист и свеж и небо ясно.
Легкий бриз пророчит добрый день.
Тишина. Лишь робкий шелест веток.
Море перед зорькой как сапфир.
Сыплется в волнах неярких света
нежность листопадом сквозь эфир.
И за что ко мне благие боги
так добры? Наверно неспроста.
Столь прекрасны бедра, грудь и ноги,
столь невинны очи и уста.
Мир как дар нам ныне дан на блюде
и на все иные времена…
И при вздохе чуть качнулись груди
словно пробуждаясь ото сна.
Сонный взгляд, как эликсир целебный
дарит и восторг и благодать.
Ей-же-ей, за этот миг волшебный
мне совсем не жалко жизнь отдать.
Роковой треугольник
Ты Бермудский треугольник -
беспокойная вода.
Все слова мои невольно
пропадают в никуда.
Я взываю, но напрасно
в страстном кличе рву живот.
Взгляд, как воды в полдень ясный
прячет, что там в толще вод.
Как окно разбивший школьник
я влеку свою вину,
прорываюсь в треугольник
и ныряю в глубину.
Без следа поглотят хляби
след от чувства моего.
Только солнца блеск на ряби
и не более того.
Я, — прикованный невольник,
вечно предан кораблю.
Ты Бермудский треугольник.
Все равно тебя люблю!
Моей любимой, в день св. Валентина
Моя любимая, как свет,
Как солнечный чертог.
Других таких на свете нет:
их Бог создать не смог.
Она — как яркая звезда,
Как снег на склонах гор.
Всех прочих женщин никогда
Не вижу я в упор.
И вот уже немало дней,
И, может, навсегда
Ее улыбка мне нужней
Чем пища и вода.
Все троны мира б отдал я
Ничуть не пожалев:
Достойней милая моя
принцесс и королев.
Да я и сам, когда я с ней,
Важней владык земных,
Богаче древних королей
и шейхов нефтяных.
Я горд, и, счастья не тая,
Не жду судьбы иной,
Лишь только б милая моя
Была всегда со мной.
Всего лишь черешневый сок
Он ярок и бесстыдно-грешен
Он создан лишь для нас двоих.
Прекрасен сладкий сок черешен
достойный неги губ твоих.
Но ласка губ твоих хмельнее
и, словно спирта приняв штоф,
как мальчик я черешневею,
лишиться разума готов.
Прикосновенья губ смелее.
И, в бережливости слепой,
Я ощущения лелею,
как злато пушкинский скупой.
И вдруг, в порыве чувств высоком,
волной морской сквозь решето,
мгновение изольется соком
замкнувшись коконом в ничто.
А ход времен шуршит, неспешен,
и сеет Вечности пески.
И, — да, прекрасен сок черешен,
покуда мы с тобой близки.
С оптимизмом о вере, надежде и любви
С улыбкой, милая, живи,
не бойся никакого лиха.
Ведь мир стоит на трех слонихах:
Надежде, Вере и Любви.
Плывет в объятьях тишины
любвеобильная планета.
Надежно держат мир слоны,
и сами твердо верят в это.
Покуда любим мы друг друга,
покуда верим мы друг в друга,
Надежды держит якорек,
и не наступит Кали-юга,
Армагеддон и Рогнарёк,
и не придет на земли Юга
пушистый северный зверек
И так опора их тверда,
и так незыблемо-надежна,
что и помыслить невозможно,
чтоб в этот мир пришла беда.
Стоят слоны, не зная страха,
и не считая лет и дней,
надеясь: верит черепаха
что по любви стоят на ней.
Покуда любим мы друг друга,
покуда верим мы друг в друга,
Надежды держит якорек,
и не наступит Кали-юга,
Армагеддон и Рогнарек.
и не придет на земли Юга
пушистый северный зверек.
Баллада о счастливой любви
Где саванна приникла к подножью горы Ерупáха,
где блювал так ревет, что опоссум седеет от страха,
Жил потомок мапýче, чалдонов, валахов,
знаменитый охотник на тигров Пахом Черепахов.
Жил всегда он один, и порой на него находило,
и такая в Пахоме была первобытная сила:
антилопу для стейка отнять мог он у крокодила,
и один на один выходил побороться с гориллой.
А вдали от саванны средь жарких песков Сахалина,
коротая бессонные ночи и дни у камина,
одиноко скучала шикарная дева-фемина.
И звалась та фемина недлинно Папахова Нина.
А служила Папахова егерем в зверосовхозе.
Загоняла, бывало, до смерти лося́ на морозе,
Отмахаться лопатой могла при серьезной угрозе.
И душила быков для прививки заместо наркоза.
Исстрадавшись от жизни сухой и пустой, и унылой,
и мечту о любви удержать в своем сердце не в силах,
опасаясь немножко сойти старой девой в могилу,
На Фейсбуке Папахова Нина тоску изложила.
Приложила и фото, подправив чуть-чуть в Фотошопе:
Нина скачет верхом на верблюде, быке, антилопе.
Пролетает на байке над горным ущельем в Европе
И со снежного пика спускается прямо на попе.
И увидел однажды Пахом Черепахов те фото.
Сердце замерло вмиг, но потом набралó обороты.
Он забыл про работу. Какая с больного охота?
О любовь! Ты бываешь порою страшней эшафота!
Чуть подправил он фото и тут же отправил их даме.
Там, на фото, он в смокинге курит на Плазе в Майами,
пьет шампанское в море на яхте с друзьями,
ставит мат Марадонне на сцене слоном и ладьями.
И понравились фото Пахома Папаховой Нине.
Размечталась, как вместе с Пахомом дрейфует на льдине,
Синий фрак у Пахома, глаза так пронзительно сини…
И Пахом ей играет Бетховена на пианине.
Нина села за комп и Пахому письмо написала,
что как раз о таком она с самого детства мечтала,
что душой видит в нем интеллект своего идеала,
и готова встречаться с Пахомом не медля нимало.
И свиданье, списавшись, решили устроить в Париже.
Пусть не близко, но каждому все-же поближе.
Не в Париже свиданье, конечно же, было бы хуже.
А уж ежли в Париже, оно романтичней, к тому же.
О, бонжур! О, Пари! От
