Что нашептала мне пустыня - Пиня Копман
Песнь бедуина
О многих из этих бойцов, часть из которых передвигалась по Негеву на верблюдах, до сих пор ходят легенды. Ну, а шейх Ауда был одним из самых лучших. Его умение поражать цель на скаку, сидя на верблюде, поражало очевидцев.
Хроники Негева
Первый крик мой звучал на заре,
когда небо становится синим.
Я рожден в бедуинском шатре
посредине Великой пустыни.
Ночью небо как россыпь углей,
Солнце — дар Всемогущего бога.
Бедуин не привязан к земле.
Дом его: лишь шатер да дорога.
Славу предков в стихах воспою.
Дар певца мне дарован Аллахом:
Род мой славен, неистов в бою,
и мужчины не ведают страха.
Меч Небес, Аудẚ Моамẚр,
побратим самого Сал-ад-Диина,
для кяфиров беда и кошмар
от Какýра до Ур-Шалаима.
(Какур — крепость крестоносцев)
Достославны Халѝб и Сардẚр,
Джад, Закẚрия, сын Исмаѝла,
Зейд, Рашид и Али Моамẚр.
Мы их помним и чтим их могилы.
Семь имен. Каждый, — славный боец.
Моамаров все помнят доныне.
Мы верблюдов стада и овец
выпасали в Великой пустыне.
Я — восьмой. Вас уверить дерзну:
в шестьдесят воин не из последних.
Взял себе молодую жену.
Роду нужен мужчина — наследник.
Лѐйла, страстных восторгов хурджин!
О царица моих дромедáров!
Подари мне девятую жизнь!
Да продолжится род Моамáров!
Негев. Январь
Я иду по Палестине.
Скалы, склоны и пустыня.
Сверху небо синим-сине, -
чайных стран старинный зонт.
Зимний ветер лапой львиной
треплет с нежностью седины
Древний Негев, чуть картинно,
опрокинул горизонт.
Щедры влагой были тучки.
Чуть зеленые колючки
тянут ветки, словно ручки
в пьяном танце к небу вверх.
Где водой прорыта балка
преет пряная фиалка.
И прожитых лет не жалко
после дождичка в четверг.
Негев зимой. Вальс
Ливни на Юге, на Севере буря со снегом.
Небо тяжелое, серое, словно кошма.
Тут не до шуток: сварливо нахмурился Негев.
Стынет Израиль. И вправду настала зима.
Пальмы порывами ветра трясет как тростинки.
Ветер с дождем, а к рассвету и вовсе плюс пять.
Как надоело носки одевать и ботинки
чтобы по лужам с собакой пойти погулять!
Влага и сверху, и снизу обрыдлая влага.
Дождь то как морось, то ливнем — почти ассорти.
Влага в пустыне, конечно, великое благо,
Но и во благе неплохо бы меру блюсти.
Не поддадимся депрессии влажной гипнозу!
Гавкнем, и хвост пистолетом, Дружок!
Ведь над Хермоном назавтра согласно прогнозу
будет безветренно и обещают снежок.
Вот и не льет, только тучи на куполе пегом.
"Мѝнет и это", — сказал бы мудрец Соломон.
Надо внучат наконец познакомить со снегом.
Ладно, зима так зима! Жди нас скоро, Хермон!
Хамсин
(Диалог с собакой)
А гулять я с тобой не пойду, извини.
Снова в воздухе пыль и за сорок в тени.
Рыжий пот заливает и режет глаза.
Нам, собакам, гулять в это время нельзя.
Этот ветер с песком африканских пустынь
меж собой мы зовем с уваженьем "хамсин".
Закаливший свой дух в левантийской золе,
он издревле прописан на этой земле.
Старобытный зверюга, горячий дракон
с длинным пыльным хвостом, не считает препон.
В нем жестоких берберов горячая кровь
Злоба проданных черными черных рабов.
Здесь, на ближневосточном своём рубеже
Мы к горячим соседям привыкли уже
Притерпелись, проблемы и беды деля.
Что поделаешь? Это ведь наша земля!
В еврейский праздник суккот
Колдовских древних слов сочетанья
В них надежда на Бога и страх,
Все мы помним, что значат скитанья
жили предки в пустыне в шатрах.
Мы держались традиций веками
хоть свободен наш дух и нестрог.
Ламп гирлянда мигнет огоньками.
Так поднимем ЛУЛАВ и ЭТРОГ!
И в палатке под листьями пальмы,
При открытом пологе входном,
Будем медленно есть и печаль мы
запивать будем красным вином.
Шар луны в неба синем бассейне,
воздух светится от волшебства,
"Будь БАРУХ АДОНАЙ ЭЛОГЭЙНУ!"
повторяем молитвы слова.
Мы не голодны, Боже, и здравы,
Нам учиться-работать не в лом.
Мы не просим богатства и славы
Все что нужно — один лишь ШАЛОМ
До рассвета растянется ужин
Будет пища лежать на столе
Помоги, Адонай! Нам лишь нужен
мирный труд на свободной земле!
Древний Акко
Пепел времени — пыль да порох
в порах трещин в твоих стенах.
Акко, Акра, — преданий ворох!
Чем ты бредишь в полночных снах?
Видишь ты египтян колесницы,
ассирийских копий леса?
Может, звон монет тебе снится,
финикийские паруса?
Богател на торговле перцем
в разноречии толп людских.
Помнишь Ричарда с львиным сердцем?
Крестоносцы, ты помнишь их?
Был твой порт всем народам базаром
и весь мир в ладони держал.
И тебя ценили не даром
как в подбрюшье Востока кинжал.
Ах, как славно здесь бились турки,
прикрывая Иерусалим.
Видел ты Бонапарта фигурку?
Как он рвался к стенам твоим!
А потом и турков не стало.
Стал ты, Акко, вонючий хлев.
Лишь мослами покачивал вяло
переевший Британский лев.
Но свалил он к своей бленнорее,
от бессилия и стыда.
И освоили Акко евреи.
Окончательно. Навсегда.
Не суѐтно здесь, дышится сладко
Камни. Вечность. На камнях — мхи.
Рифмы сами ложатся в тетрадку.
Ну хотя бы эти стихи.
Вади Кельт. Иудейская пустыня
Вẚди Кельт — высохшее русло (ручей), тянется с запада на восток, через Иудейскую пустыню, от Иерусалима до Иерихона. Сюда направляли козла отпущения за грехи всего народа "к Азазéлю". В пещеры Вади Кельт удалялись отшельники, чтобы быть ближе к Богу.
По преданию на горе Карантẚль постился 40 дней, а затем подвергся искушению Иисус Христос.
Голы лунные пейзажи.
Гор голодных вернисажи:
охра, сепия и даже
терракот и карамель.
Как опоен белладонной
Разум, жаром исступленный.
Жжется воздух раскаленный
Это, детка, Вади Кельт!
Иудейская пустыня.
Камень, щебень, пыль и глина.
Как морщины исполина
вади режут гор кисель.
Никого. Лишь в тенях резких
то ли оживают фрески
То-ли искуситель в феске,
то ли крошка Азазель.
В логах, балках
