О том, что важно понимать, коль захотелось кайфовать - ММВ
мне особо бы желалось
чтобы вами услыхалось!
Для начала, в разговоре
– дабы тему дать задору,
парень, с русой головой
увлекает за собой:
«Как делишки? Как леченье?
Много ль дали попеченья?»
А ему, тот, что повыше
отвечает, лоб прикрывши:
«Да какие тут делишки?
– там и там, одни задвижки,
и лишь мается мой копчик -
что же это за укольчик?»
Но, другой, что самый младший
возражает, голос давши:
«Не согласен с вашим мненьем
ибо, есть во мне сомненье!
– я считаю, что леченье -
не должно быть развлеченьем,
ибо нас сюда прислали
чтобы пользу получали!»
Русый, этому дивившись
и к девчонкам обратившись,
говорит: «Похоже, с нами
тут шпиёна прописали?
Коли ты на всё послушный
– то на кухне будешь нужный!»
И, под общее молчанье
тот «малыш», их покидая,
лишь насупившись ноздрями
пошагал ругаться «маме»…
Ну, а Русый, извиняясь
– острой чуйкой прикрываясь,
в дополнение к тому
лишь добавил по сему:
«Вы поймите, есть такие -
кто, по совести, иные!
Он, коль – что от нас услышит
– то, на памяти запишет,
а потом за две котлеты
санитарам сдаст всё это!»
– Тут, Диана оживает
и вопросом поражает:
«Вы, пожалуйста, простите
и за дерзость – не судите,
Но, уж больно интересно
– то не скрою, если честно -
разузнать про ваши судьбы
коли, вместе мы тут будем!»
– Не плохую же ты тему
завязал атак умело!
И, усевшись на диванчик
– лишь в руках держа стаканчик,
Русый, взявши эстафету
начал ведать им про «это»!
«По лихим своим годишкам
– слишком скорым по умишку,
много разного во мне
открывалось в новом дне,
Были девочки, машины
и крутые магазины,
– где, за всё и за меня
лишь платила, что семья…
Не сказать, что был лентяем
иль каким-то негодяем,
– вроде, всё и при местах
и лишь умное в устах?..
Но, чего-то не хватало
в том, где воля уставала,
всё куда-то волокла
эта пыль и суета?..
Так, обрёл себе компашку
– где, подобно чебурашке,
ставил уши и ресничку
под приятную «лапшичку»,
И, ловя себе кураж
дополнял тот антураж!
А потом… меня «спалили»
и в больничку поместили,
чтобы этим «попеченьем»
разошлись мои влеченья…
И, поверьте, было мненье
– бросив чуждые сомненья -
«Что пора мне закругляться
и к «тому» не возвращаться!»
Но, со временем, «крутясь»
– в те же прелести селясь,
вновь и вновь, своим решеньем
попадаю в те смятенья!
Даже, то сейчас не скрою
– что, меняя свою волю,
я пытался научиться -
чтоб духовным получиться…
Но, когда нам предлагали
за держание «медали»,
всё, как-будто бы безликим
становилось в эти миги!
…неужели лишь медаль
всю развеет грусть-печаль,
– коль уныние, тоской
в ту же пропасть за собою,
словно дикая собака
гонит к краю, до оврага?
И, конечно, поразили
– давши стимул в негативе,
те советы, по незнанью
– как меняется сознанье,
коли дозу для себя
не отыщешь в свете дня…
Уж поверьте, те советы -
чтобы вымолить всё «это»,
под горящие глаза -
не помогут никогда!»
Вдруг, по лево, что повыше
эти доводы услышав,
говорит: «Не соглашусь!
– так как к оному стремлюсь…
Уж, поверьте, я не первый -
кто, смятением, наверно?
– попадает в ту струю
оказавшись «на краю»…
Так бывает, что в порыве
– где не край того «обрыва»,
появляется желанье
в расширение сознанья,
И, того не понимая
и про страхи забывая,
мы заходим в те края -
где погибели земля…
Слишком много испытаний
в очищение сознанья,
мне, по жизни, так свелось
что скитаньями далось!..
…помню жизнь я при монахах
и победы многих страхов!
…помню Святы я места -
в коих совесть расцвела!
И, конечно, не забыть мне
– то случайное открытье -
«Что лишь я, своим решеньем
– прожигая те мгновенья,
не способен оглянуться
и во благо повернуться…»
– Но, у Русого вопрос
появился в тот курьёз -
Как же снова получилось
что в больничку поместилось?
– Да, не скрою, виноват
что вернулся в этот ад!
Вы, поверьте, сожалея -
что вернулся к этой «тени»,
лишь сейчас я понимаю
– вновь и вновь себя ругая -
«Можно многим оправдаться
чтобы вновь того касаться,
но, по факту, эта «дрянь» -
лишь унылая печаль!»
Как говаривал мой дед -
«Не ищи простых побед!»
И, порой, чтоб возвернуться
нужно грязью обмакнуться,
– дабы сути той печали
новый путь приоткрывали!
Так что ты, меня, Дружище
не считай каким-то днищем!
То, что светлое давалось
– всё, лишь Верой обреталось!
Русый, чувствуя вину
отвечал, как на духУ:
«Ты прости, кольми я грубо
усомнился в том, что любо!
Я не хам, ни грубиян
и не дерзкий… где-то там!
Лишь считаю, что по Вере -
не судьба в такой манере,
– лишь навязывая «сласть»
при «леченье» подавать!
…ведь она всегда лишь там -
где рассеялся туман,
где бывает так внезапно
и тепло, или прохладно!
А, все прочие манеры
и сектантские холеры -
где, бывает, через волю
заражают новой болью,
пусть останутся в местах
– где лишь пыль на сапогах!»
Вдруг, Оксанка заявляет
новый стимул открывая:
«Понимаю тебя, Русый…
– вся проблема – это туса!
Я сейчас лишь понимаю -
как бороться с этой дрянью,
потому что, верь, сама
в той же «пропасти» была!..
Мы живём по тем законам -
где тщеславие корона,
и её, чтоб удержать
– нужно стимула придать,
Вот, поэтому, венчая
– новых прелестей желая,
вновь и вновь мы на пути -
чтобы стимула найти…
И за это, вновь тебя
тянет в омут та струя!
Посели-ка лучше тело
в то, душа, чего хотела,
и всё это, в свете дня
станет нормой для тебя!»
…И повисла тишина,
и застыли те слова…
Дина, видя, что Оксанка
– потерявши уж осанку,
лишь уставилась в окошко
и задумалась немножко,
говорит, во убежденье
– что явилось потрясеньем:
«Словно, этими словами -
что скользили между нами,
мне, до сердца прикоснувшись
ты поведала, что нужно!
Те, кто нами помыкает
– после, «дозу» предлагает,
не поймут лишь одного -
что советы их – дерьмо!
А принять такой совет
– значит взять его завет,
и, покрывшись тем фикалом
положить судьбу задаром!»
И Оксанка, улыбнувшись
и до Дины потянувшись,
обняла свою подругу
– так, что ранила ей ухо,
Ну, а Русый и Высокий
– приподнявшися на ноги,
в разуменье тех советов
подписались под всё
