Юнна Мориц - И в чёрных списках мне светло
«А птица пролетит над бездной, над потоком…»
А птица пролетит над бездной, над потоком,Сквозь трещину в скале, где тонкий луч блестит.И, если так мала и льнёт к небесным тропам, —Никто, никто другой, а птица пролетит.
Гляди в такую высь, где птица воплотитсяВ благую весть, что есть земля и Бог простит.Без птицы нет земли, которой ты — частица,Никто, никто другой, а птица пролетит.
Её потом съедят, питаясь этой дичью,И перья пустят в ход, где рукопись хрустит.Но там, где эту дичь над бездной раскавычу,Никто, никто другой, а птица пролетит.
Сквозь пыточный глазок всемирного гестапо,Где пыточный гипноз победы тарахтит, —Поэтство пролетит не шулерского крапа,Никто, никто другой, а птица пролетит.
ЯМБЫ
Идут большие Ху из Ху,Народы стран пытая страхом,Чтоб насладиться страшным трахомИ, трахнув, превратить в труху.
Идут большие Ху из Ху,У трахнутых есть два стремленья —Достоинство СопротивленьяИ торг на дьявольском верху.
Идут большие Ху из Ху,Показывая траха орган —Войска и торг, чреватый моргомДля тех, кто верит в шелуху
Свобод по спискам Ху из Ху,Где страны числятся врагамиЗа то, что грязью под ногамиНе стали в царстве Ху из Ху,
Чей трах помпезный — на слуху,А страхи стран полны размаха,Для Ху из Ху они от страхаГотовы подковать блоху.
Идут большие Ху из Ху,А страхи стран — дурная метка.Отваги сок давай, Поэтка,Чистейшей лирики стиху.
«И в чёрных списках было мне светло…»
И в чёрных списках было мне светло,И в одиночестве мне было многодетно,В квадрате чёрном Ангела крылоМне выбелило воздух разноцветно.
Глубокие старухи, старикиМне виделись не возрастом отвратным,А той глубокостью, чьи глуби глубоки —Как знанье тайное, где свет подобен пятнам.
Из пятен света попадая в пятна тьмы,Я покрывалась воздуха глазами,Читая незабвенные псалмыПо книге звёздной, чьи глаза над нами.
Волнами сквозь меня, светясь, теклоПространство ритмов, что гораздо глубже окон.И в чёрных списках было мне светлоИ многолюдно — в одиночестве глубоком.
Гадала по словарю…»
Гадала по словарю,Выпало — «благородный».Я ему говорю:— Благородный, ты не голодный?
Он пишет в ответ — «преграда»И добавляет — «лодка».Преграду осилить радаЛодка, в которой водка.
Океан Одиночества стонет,Благородный сидит на вёслах, —Словарь языка его понятВ этой книге детей для взрослых.
Благородный, ты будешь скоро?Он пишет в ответ — «кольцо».И в кольце — сквозь кристалл простораЯ вижу его лицо.
ВЕЛОСИПЕД
Велосипед, летящий в листопадНа крыльях красных, золотых и синихВ краю, где климат — не для апельсинов,А снег и лёд — для ледорубов и лопат,Ты — птица райская в аду кровобензинов,Ты — упоительной свободы кровный брат.
Катись, прекрасный, — чтобы вечно быть вдали,Сверкая спицами, дающими ответНа — где же, где же (тут стоял!) велосипед,Который мы давным-давно изобрели?…Да там он, там он, в солнечной пыли,И отовсюду виден на просвет.
Велосипед, летящий в листопад,Где семицветный ветер конопатОт пыли солнечной небесного разброса, —Листай дорогу!.. Мы в твои колёсаПоэтски вписаны, и вся цена вопроса —Не впасть в засоса чёрного квадрат,Над пьяным пламенем листвы летя с откоса.
ДРУГИЕ
Вдруг оказалось, что другие — те же самые,И даже более, чем те, кто не другие.Их масть всё теми же кровава чудесами,И никакой у них на зверство аллергии.
Вдруг оказалось, что другие с той же своростьюТуда же рвутся и за теми же добычами,Они людей перегрызают с той же скоростью,С какой свергали спиногрызов с их величьями.
Вдруг оказалось, что другие — те же самые,Их кровожадность — свойство вида, въезд в историю.Когда их пение ликует и плясание,Перегрызает стадион консерваторию.
Вдруг оказалось, что другие — та же секцияСобытий в ящиках с архивными картонками,А вся их другость — не другее, чем простецкаяМечта о счастье быть священными подонками.
Вдруг оказалось, что другие — те же самые.И те же строки, чьё бессмертье светом залито,Они опять перегрызут в одно касание,Опять от зависти, что это место занято.
«Особенно зимним утром, собирая себя в букетики…»
Особенно зимним утром, собирая себя в букетикиИз незабудок, ландышей и заповедных трав,Когда в снегу по колено мрамор лёгкой атлетикиДелает бег на месте, одежду с себя содрав,
Особенно в это время, когда арабика пенитсяИ кофеварка медная на медленном дышит огне, —Память становится острой и мстит, как беглая пленница,И может убить, но кофе надобно ей, как мне,
Особенно в полумраке, где пахнет водой и окнами,И так медленно вспоминаешь — какое число и день?…Вспоминаешь всеми волокнами, всеми глазами мокрыми,А день на глазах кончается, и венчается с тенью тень,
Особенно там, где блещут цветные снега и звёзды,Зеленовато-синие, лиловые с желтизной,А память лёгкой атлетики выбегает на свежий воздух,Её стрелы, диски и дротики — это я, и никто иной.
БЛОК НОВОСТЕЙ
Шестнадцатый год прошлого века,Матери пишет Александр Блок:" Везде — свои, там — справа, тут — слева.Просто людям место в жизни найти трудно».С этой новости всё начинается,Её вечная свежесть в том,Что словами неописуемо.Есть и другие, вечно свежие, новости:Например, Гармония рожденаОт союза бога войны Арея с Афродитой,А сыновья Арея — Деймос (Ужас) и Фобос (Страх),Сводные братья Гармонии — Страх и Ужас,Такое родство проливает свет…Надо любить своих детей и защищать их,По крайней мере, от самих себя, —Говорит мой возлюбленный, заваривая овёс.Плавают окна в снегу, ходят и едутЛюди, никем не прочитанные…Ещё одна, вечно свежая, новость:Мастер античной вазыВсегда её в землю закапывает,Чтоб выдать потом за антику.
«Художник должен, должен, должен повторяться…»
Художник должен, должен, должен повторяться.И должен, должен повторяться подорожник.Орешник должен, должен, должен повторятьсяИ воробей, и воробей, и воробей,И бражник-бабочка, и птица-пересмешник,И заяц должен, должен, должен повторяться,И волк, и агнец должен, должен повторяться,И Бармалей, и Бармалей, и Бармалей!..
А кто уверен, что не должен повторятьсяПоэт, художник, музыкант, артист и клоун, —Тому приходится всё время притворяться,Что не профессор он не кислых и не щей,Что он — не муж, не муж, который груш объелся,Объелся груш и запрещает повторятьсяНесчастным грушам, чтобы впредь не засорятьсяПовтором груш — столь издевательских вещей!..
Но, как ребёнок, должен, должен повторятьсяПоэт, художник, музыкант, артист и клоун, —Зато никто из них не должен притворяться,Что их Борис не председатель дохлых крыс,Что нету свежей новизны, когда творятсяТакие глупости, что здесь вот говорятся!..Должна, должна, должна Поэтка повторяться,Как ритмы космоса, где шарик наш повис.
БОЛЬШОЙ СЕКРЕТ
ДЛЯ МАЛЕНЬКОЙ КОМПАНИИ
У старушки поехала крыша,А под крышей — такая среда,Что какие-то ангелы свышеЕй поэму напели туда.
А гуманные страны ГОВНАТОВ это время бомбили БелградНа потребу ковбойского брата,Был который большой демократ.
У старушки поехала крыша,А под крышей — такая среда,Что какие-то ангелы свышеСербов ей запустили туда.
А гуманные страны ГОВНАТООбъявили изгоем странуЭтих сербов,С высот демократаВ ширину их бомбя и в длину.
У старушки поехала крыша,А под крышей — такая среда,Что напели ей ангелы свышеНе гламур элегантный, — о, да,
Не романс, от которого ноетСердце сладко и слёзки висят,Элегантные, как ельциноидНа гламурных пирах соросят.
У старушки поехала крыша,А под крышей — такая среда,Что поэтство, которое свыше,Звёзды сербости сыплет сюда,
Звёзды лирики СопротивленьяНаглой силе разбоя и лжи.Крыша едет — для ангелов пенья,Им спасибо за сербость скажи,
И, звезду надевая изгоя,Остуди оккупантов апломб,И не будь элегантней разбояИх свободы с гламурностью бомб!..
ВОТ УЖАС ВЕДЬ КАКОЙ!
