Мария Петровых - Серебряный гром
1938–1942
Севастополь
Бело-синий город Севастополь,Белокрылый город в синеве…Моря ослепительная опыльВ скверах оседала на траве.
Город с морем сомкнуты в содружье,Синей соли съедены пуды.Дымной славой русского оружья,Пушечным дымком несло с воды.
Белый камень в голубой оправе,Ты у недруга в кольце тугом.Город русской доблести, ты вправеГоревать о времени другом.
Шрам широкий над крутою бровьюТы через столетие пронес,А теперь лежишь, залитый кровью,И морских не осушаешь слез.
Слезы эти — зарева кровавей —Отольются гибелью врагу…Белый пепел в голубой оправеНа осиротевшем берегу!
Тяжко, Севастополь, о как тяжко!Где ж прославленная на векаБелая матросская рубашка,Праздничная синь воротника!
Плачь о тех, кто смертной мглой объяты,Чьи могилы волнами кругом…Ты еще начнешься, но себя тыНе узнаешь в облике другом.
[1942][1]
«Ветер воет, ветер свищет…»
Ветер воет, ветер свищет —Это ничего.Поброди на пепелищеСердца моего.
Ты любил под лунным светомПобродить порой.Ты недаром был поэтом,Бедный мой герой.
Я глазам не верю — ты ли,Погруженный в сон,Преклонившийся к ДалилеГибнущий Самсон.
То ль к Далиле, то ль к могиле,Только не ко мне,Не к моей невольной силе,Выросшей в огне,
Взявшейся на пепелищеСердца моего,Там, где только ветер свищет,Больше ничего.
1942
«Год, в разлуке прожитый…»
Год, в разлуке прожитый,Близится к весне.Что же ты, ах, что же тыНе придешь ко мне!
Мне от боли старящейТесно и темно,В злой беде товарищаПокидать грешно.
Приходи, не думая,Просто приходи.Что ж тоску угрюмуюПестовать в груди!
Все обиды кровныеЗамела пурга.Видишь — поле ровное,Белые снега.
1942
Апрель 1942 года
Свирепая была зима,Полгода лютовал мороз.Наш городок сходил с ума,По грудь сугробами зарос.Казалось, будет он сметен —Здесь ветры с четырех сторон,Сквозь город им привольно дуть,Сшибаясь грудь о грудь.Они продрогший городокДавно бы сдули с ног,Но разбивалась в прах пургаО тяжкие снега.
И вот апрель в календаре,Земля в прозрачном серебре,Хрустящем на заре.И солнце светит горячей,И за ручьем бежит ручей.Скворцы звенят наперебой,И млеет воздух голубой.И если б только не война,Теперь была б весна.
1942
«Не плачь, не жалуйся, не надо…»
Не плачь, не жалуйся, не надо,Слезами горю не помочь.В рассвете кроется наградаЗа мученическую ночь.
Сбрось пламенное покрывало,И платье наскоро надень,И уходи куда попалоВ разгорячающийся день.
Тобой овладевает солнце.Его неодолимый жарВ зрачках блеснет на самом донце,На сердце ляжет, как загар.
Когда в твоем сольется телеВладычество его лучей,Скажи по правде — неужелиТебя ласкали горячей?
Поди к реке и кинься в воду,И, если можешь, — поплыви.Какую всколыхнешь свободу,Какой доверишься любви!
Про горе вспомнишь ты едва ли,И ты не назовешь — когдаТебя нежнее целовалиИ сладостнее, чем вода.
Ты вновь желанна и прекрасна,И ты опомнишься не вдругОт этих ласково и властноСтруящихся по телу рук.
А воздух? Он с тобой до гроба,Суровый или голубой,Вы счастливы на зависть оба —Ты дышишь им, а он тобой.
И дождь придет к тебе по крыше,Все то же вразнобой долбя.Он сердцем всех прямей и выше,Всю ночь он плачет про тебя.
Ты видишь — сил влюбленных много.Ты их своими назови.Неправда, ты не одинокаВ твоей отвергнутой любви.
Не плачь, не жалуйся, не надо,Слезами горю не помочь,В рассвете кроется наградаЗа мученическую ночь.
1942
«Глубокий, будто темно-золотой…»
Глубокий, будто темно-золотой,Похожий тоном на твои глаза,Божественною жизнью налитой,Прозрачный, точно детская слеза,Огромный, как заоблаченный гром,Непогрешимо ровный, как прибой,Незапечатлеваемый пером —Звук сердца, ставшего моей судьбой.
24/VIII-1942
«Лишь в буре — приют и спасение…»
Лишь в буре — приют и спасение,Под нею ни ночи, ни дня.Родимые ветры осенние,Хоть вы не оставьте меня!
Вы пылью засыпьте глаза мои,И я распознать не смогу,Что улицы все те же самыеНа том же крутом берегу,
Что город все тот же по имени,Который нас видел вдвоем…Хотя бы во сне — позови меня,Дай свидеться в сердце твоем!
1942
«Я думала, что ненависть — огонь…»
Я думала, что ненависть — огонь,Сухое, быстродышащее пламя,И что промчит меня безумный коньПочти летя, почти под облаками…Но ненависть — пустыня. В душной, в нейИду, иду, и ни конца, ни края,Ни ветра, ни воды, но столько днейОдни пески, и я трудней, труднейИду, иду, и, может быть, втораяИль третья жизнь сменилась на ходу.Конца не видно. Может быть, идуУже не я. Иду, не умирая…
29/XI-1942
«Мы смыслом юности влекомы…»
Мы смыслом юности влекомыВ простор надземной высоты —С любой зарницею знакомы,Со всеми звездами на «ты».
Земля нам кажется химеройИ родиною — небеса.Доходит к сердцу полной меройИх запредельная краса.
Но нá сердце ложится время,И каждый к тридцати годамНе скажет ли: я это бремяЗа бесконечность не отдам.
Мы узнаём как бы впервыеЛеса, и реки, и поля,Сквозь переливы луговыеНам улыбается земля.
Она влечет неодолимо,И с каждым годом все сильней.Как женщина неутолимаВ жестокой нежности своей.
И в ней мы любим что попало,Забыв надземную страну, —На море грохотанье шквала,Лесов дремучих тишину,
Равно и грозы, и морозы,Равно и розы, и шипы,Весь шум разгоряченной прозы,Разноголосый гул толпы.
Мы любим лето, осень, зиму,Еще томительней — весну,Затем, что с ней невыносимоЗемля влечет к себе, ко сну.
Она отяжеляет належьОпавших на сердце годовИ успокоится тогда лишьОт обольщающих трудов,
Когда в себя возьмет всецело.Пусть мертвыми — ей все равно.Пускай не душу, только тело…(Зачем душа, когда темно!)
И вот с единственною, с нею,С землей, и только с ней вдвоемСрастаться будем все теснее,Пока травой не изойдем.
[1942]
«Мы смыслом юности влекомы…»
Не нынче ль на пороге,От горя как в бреду,Я почтальону в ногиС мольбою упаду.
«Одно письмо средь прочихУ вас, наверно, есть.Там на конверте почеркМужской, прямой, как честь.
Мой адрес на конверте,Письмо мне из Москвы.Поверьте мне, поверьте,Его найдете вы!..»
Старик, с мальчишкой схожий,Быть может, поворчит,Но, человек хороший,Он мне письмо вручит.
Любую запятуюЦелуя без стыда,В письме твоем прочту я,Что любишь навсегда.
Ты пишешь: будь спокойна,Клянешься, что придешь…Презренно, недостойно,Блаженно верю в ложь.
Возможно ль быть несчастней?Я жду тебя весь год,Как смертник перед казньюПомилованья ждет.
Чистополь
