Всеволод Емелин - Песни аутсайдера
Судьба моей жизни
(автобиографическая поэма)
Заметает метельюПустыри и столбы,Наступает похмельеОт вчерашней гульбы,
Заметает равнины,Заметает гробы,Заметает руиныМоей горькой судьбы.
Жил парнишка фабричныйС затаенной тоской,Хоть и в школе отличник,Всё равно в доску свой.
Рос не в доме с охранойНа престижной Тверской,На рабочей окраинеПод гудок заводской.
Под свисток паровоза,Меж обшарпанных стенОбонял я не розы,А пары ГСМ.
И в кустах у калиткиТешил сердце моёНе изысканный Шнитке,А ансамбль Соловьёв.
В светлой роще весеннейПил берёзовый сок,Как Серёжа ЕсенинИли Коля Рубцов.
Часто думал о чём-то,Прятал в сердце печальИ с соседской девчонкойВсё рассветы встречал.
В детстве был пионером,Выпивал иногда.Мог бы стать инженером,Да случилась беда.
А попались парнишке,Став дорогою в ад,Неприметные книжкиТамиздат, самиздат.
В них на серой бумагеМне прочесть довелосьПро тюрьму и про лагерь,Про еврейский вопрос,
Про поэтов на нарах,Про убийство царя,И об крымских татарах,Что страдают зазря.
Нет, не спрятать цензуреВольной мысли огня,Всего перевернулиЭти книжки меня.
Стал я горд и бесстрашен,И пошёл я на бойЗа их, вашу и нашуЗа свободу горой.
Материл без оглядкиЯ ЦК, КГБ.Мать-старушка украдкойХоронилась в избе.
Приколол на жилеткуЯ трёхцветный флажок,Слёзы лила соседкаВ оренбургский платок.
Делал в тёмном подвалеКсерокопии я,А вокруг засновалиСразу псевдодрузья.
Зазывали в квартирыПосидеть, поболтать,Так меня окрутилаДиссидентская рать.
В тех квартирах был, братцы,Удивительный вид:То висит инсталляция,То перформанс стоит.
И, блестящий очками,Там наук кандидатО разрушенном храмеДелал длинный доклад,
О невидимой Церкви,О бессмертьи души.А чернявые девкиОх, как там хороши!
Пили тоже не мало,И из собственных рукМне вино подливалаКандидатша наук.
Подливали мне виски,Ну, такая херня!И в засос сионисткиЦеловали меня.
Я простых был профессий,Знал пилу да топор.А здесь кто-то профессор,Кто-то член, кто-то корр.
Мои мозги свихнулись,Разберёшься в них хрен —Клайв Стейплз (чтоб его!) Льюис,Пьер Тейар де Шарден,
И ещё эти, как их,Позабыл, как на грех,Гершензон, бля, Булгаков,Вобщем авторы «Вех».
Я сидел там уродом,Не поняв ни шиша,Человек из народа,Как лесковский Левша.
Их слова вспоминая,Перепутать боюсь,Ах, святая-сякая,Прикровенная Русь.
Не положишь им палецВ несмолкающий рот.Ах, великий страдалец,Иудейский народ.
И с иконы РаспятыйВидел полон тоски,Как народ до закатаВсё чесал языки...
Так на этих, на кухняхЯ б глядишь и прожил,Только взял да и рухнулТот кровавый режим.
Все, с кем был я повязанВ этой трудной борьбе,Вдруг уехали разомВ США, в ФРГ.
Получили гринкартыУмных слов мастера,Платит Сорос им гранты,Ну а мне ни хера.
Средь свободной РоссеиЯ стою на снегу,Никого не имею,Ничего не могу.
Весь седой, малахольный,Гложет алкоголизм,И мучительно больноЗа неспетую жизнь...
Но одно только греет —Есть в Москве уголок,Где, тягая гантели,Подрастает сынок.
Его вид даже страшен,Череп гладко побрит.Он ещё за папашуКой-кому отомстит.
Маша и президент
На севере Родины нашей,За гордым Уральским хребтом,Хорошая девочка МашаУ мамы жила под крылом.
Цвела, как лазоревый лютик,Томилась, как сотовый мёд.Шептали вслед добрые люди:«Кому-то с женой повезёт».
Но жизнь — это трудное дело,В ней много встречается зла.Вдруг мама у ней заболела,Как листик осенний слегла.
Лежит она, смеживши веки,Вот-вот Богу душу отдаст.А Маша горюет в аптеке,Там нету ей нужных лекарств.
Сидит, обливаясь слезами,Склонивши в печали главу.Да умные люди сказали:«Езжай-ка ты, Маша, в Москву.
Живёт там глава государстваВ тиши теремов и палат,Поможет достать он лекарство,Ведь мы его электорат».
Её провожали всем миром,Не прятая искренних слёз.Никто не сидел по квартирам.Угрюмо ревел тепловоз.
Вслед долго платками махали,Стоял несмолкаемый стон.И вот на Казанском вокзалеВыходит она на перрон.
Мужчина идёт к ней навстречу:«Отдай кошелёк», — говорит.А был это Лёва Корейчик,Известный московский бандит.
Вот так, посредине вокзала,Наехал у всех на виду,Но Маша ему рассказалаПро горе своё и беду.
Тут слёзы у Лёвы как брызни,Из глаз потекло, потекло...Воскликнул он: «Чисто по жизниЯ сделал сейчас западло.
Чтоб спать мне всю жизнь у параши,Чтоб воли мне век не видатьЗа то, что у девочки МашиЯ деньги хотел отобрать.
Достанем лекарство для мамы,Не будь я реальный пацан,Начальник кремлёвской охраныМой старый и верный друган.
Чтоб мне не родиться в Одессе,Не буду я грабить сирот».Довёз он её в мерседесеДо самых кремлёвских ворот.
И впрямь был здесь Лёва свой в доску,Так жарко его целовалНачальник охраны кремлёвской,Высокий седой генерал.
Усы генерала густые,Упрямая складка у рта,Под сердцем героя РоссииГорит золотая звезда.
Поправил он в косах ей ленту,Смахнул потихоньку слезу,И вот в кабинет к президентуОн нашу ведёт егозу.
На стенах святые иконы,Огромное кресло, как трон,Стоят на столе телефоны,И красный стоит телефон.
Притихли у двери министры.Премьер застыл, как монумент.А в кресле на вид неказистыйРоссийский сидит президент.
Взвопил он болотною выпью,Услышавши машин рассказ.«Я больше ни грамма не выпью,Раз нету в аптеках лекарств».
Не веря такому поступку,Министры рыдают навзрыд.Снимает он красную трубку,В Америку прямо звонит.
«Не надо кредитов нам ваших,Не нужно нам мяса, зерна.Пришлите лекарство для Маши,Её мама тяжко больна».
На том конце провода всхлипнул,Как будто нарушилась связь,А это всем телом Билл КлинтонЗабился, в рыданьях трясясь.
Курьеры метались все в мыле,Умри, но лекарство добудь.И Моника с Хиллари выли,Припавши друг-другу на грудь.
И вот через горы и рекиЛетит к нам в Москву самолёт,А в нём добрый доктор ДебейкиЛекарство для Маши везёт.
Да разве могло быть иначе,Когда такой славный народ.Кончаю и радостно плачу,Мне жить это силы даёт.
Судьбы людские
«Гаврила был».
Н. Ляпис-Трубецкой
