Вячеслав Иванов - Свет вечерний

Весь он белел алычой и черешней?

Лишь кипарисы все тот же обряд,

Смуглые, мерно склоняясь, творят.

Что там, в оправе лиловых гликиний,

Гладью сверкает алмазисто-синей?

Смотрит Евксин сквозь ресницы чинар,

Пестун лазурный Медеиных чар.

Я под окрайнюю сяду чинару —

Сонной мечтой убегающий парус

В миф провожать, в розовеющий пар.

СВЕТЛЯЧОК

Душно в комнате; не спится;

Думы праздно бьют тревогу.

Сонной влагой окропиться

Вежды жаркие не могут.

Сумраком не усыпленный,

Взор вперяется во мглу.

Что забрезжило в углу

Зорькой трепетно-зеленой?

Дух-волшебник ночи южной,

Светлячок к окну прильнул,

Словно в дом из тьмы наружной

Гость с лампадой заглянул;

Словно спутник снов бесплотный,

Миг свиданья упреждая,

Подал знак душе дремотной

Упорхнуть в дубравы рая.

ЗИМНЯЯ БУРЯ

Гнет и ломит ноша снега

     Кипарисы нежные,

И корчует вал с разбега

     Грабы побережные.

Все смесилось в тусклой хляби —

    Твердь и зыби вьюжные.

Кто вас губит, кто вас грабит,

     Вертограды южные?

И сквозь лязги волн и визги

     Племени Эолова

Зевс гремит и плещет брызги

     Плавленного олова.

Смертью ль мутные зеницы

     Водит над пучинами

Ветхий Кронос, бледнолицый,

     Треплющий сединами?

ДЕЛЬФИНЫ

В снастях и реях засвистел ветер, пахнущий снегом и цветами; он с силой вылетал на свободу из тесного ущелья… Из-под самого пароходного носа стали выпрыгивать проворные водяные жители — дельфины; крутым побегом они выскальзывали на воздух, опустив хвост, описывали дугу и вновь погружались без всплеска.  

Ветер, пахнущий снегом и цветами,

Налетел, засвистел в снастях и реях,

Вырываясь из узкого ущелья

На раздолье лазоревой равнины.

     Как Тритон, протрубил он клич веселья,

     Вздох весенний кавказского Борея,

     Вам, курносые, скользкие дельфины,

     Плясуны с крутогорбыми хребтами.

На гостины скликал вас, на веснины,

Стеклоокого табуны Нерея,

С силой рвущийся в устье из ущелья

Ветер, пахнущий снегом и цветами.

ПОЛДЕНЬ

В озера сходят небеса.

По бирюзе однообразной

Струятся россыпью алмазной

Развязанные пояса.

И мглятся зыбкой мглой леса,

Как тлеет пепл в жаровне праздной.

Колдует зной, котел кипит —

Двоится марево природы.

В гробу хрустальном дева спит,

Над нею латник держит щит:

Светилу дня так снятся воды,

Водам — полуденные своды,—

И дважды солнца лик слепит.

ЗЫХ

На Зыхе нет ни виноградной

В кистях лозы, ни инжиря:

Все выжег зной, все выпил жадный;

И в сакле я дремал прохладной

До половины сентября.

А перед саклею, горя

Сафирами восточной славы,

Текли Хвалынские струи.

И милы стали мне твои,

О Зых, возгорий плоских главы,

Твой остов высохшей змеи

Меж двух морей живой оправы,

И солнцем пахнущие травы,

И в белом камне колеи.

ФЛАМИНГО

О. А. Ш.

Плоской чашей, розовой по краю,

Лотос белый зыблется над Нилом,

И чертят фламинго в синем небе

Дуги света розовей Авроры.

Этих красок юность помнят взоры,

Мать-Земля себя подобной Гебе

Видит в них, как в зеркале застылом,

Обрученной суженому Раю.

КОТ-ВОРОЖЕЙ

Два суженных зрачка — два темных обелиска,

Рассекших золото пылающего диска,—

В меня вперив, мой кот, как на заре Мемнон,

Из недр рокочущих изводит сладкий стон.

И сон, что семени в нем память сохранила,

Мне снится: отмели медлительного Нила

И в солнечном костре слепых от блеска дней

Священная чреда идущих в шаг теней

С повернутым ко мне и станом, и оплечьем,

И с профилем зверей на теле человечьем,

Подобья ястребов, шакалов, львиц, коров,

Какими в дол глядит полдневный мрак богов…

Очнись! Не Нил плескал, не сонный кот мурлыкал:

Размерно бормоча, ты чары сам накликал.

Ни пальм ленивых нет, ни друга мирных нег —

А печи жаркий глаз да за окошком снег.

ПОДРАЖАНИЕ ЯПОНСКОМУ

Голых веток оснежен излом.

    Круглый месяц на дне

        Голубом.

Ворон на ветке во сне

Снег отряхает крылом.

NOTTURNO[1]

Ропот воли в сумраке полей

Мусикийских темных чар милей.

Пес провыл, и поезд прогремел.

Ветр вздохнул,и воздух онемел.

Лишь вода текучая журчит.

Тайна звездоустая молчит.

В черных складках ночи сладко мне

Невидимкой реять в тишине,

Не своей тоскою тосковать,

Трепет сердца с дрожью звезд сливать.

ЗЕМЛЯ

Илье Голенищеву-Кутузову

Повсюду гость и чужанин,

И с Музой века безземелен,

Скворешниц вольных гражданин,

Беспочвенно я запределен,

И по-иному луг мне зелен,

Журчит иначе студенец

Под сенницей лесных молелен,

Чем жнице ль, пастушку ль овец,

Микулам, сельским уроженцам,

Поднявшим ралами поля…

Но и скитальцам, отщепенцам

Ты мать родимая, Земля.

И в одиночестве, в пустыне,

В смарагдовой твоей раине,

Едва склонюсь к тебе, дремля,—

Ты шепчешь, сонный мох стеля,

О колыбеле, о святыне.

СЕРЕБРЯНЫЙ БОР

Н.И. Шатерникову

Посвящение  

Haecce decem cecini peramoenis qui vocitnntur

          Argenteis in saltibus,

Те plaudente, mihi iunctissime nuper Horati,

          Cultor facunde rustici.[2]

Запев

И рад бы я в зеленый рай…

Смеется Муза: «Поиграй

     Там на рожке пастушьем

В лад ветерку и ручейку.

Мудрил ты на своем веку,

     Дружил и с простодушьем».

И рад бы в рай; да, знать, лихи

На сыне города грехи —

    Не выпустят на волю

Из плена каменных столиц

Навстречу ветру, гаму птиц

     И зыблемому полю.

1

Бор над оползнями красный:

За излучиной реки,

Отлагающей пески,

Кругозор голубо-ясный,

Перелески да лески.

Вот могильник зеленеет

Стародавней татарвы;

Церковь тут и там белеет,

И в тумане розовеет,

Блеща, марево Москвы,

Край исконный мой и кровный,

Серединный, подмосковный,

Мне Причудливо ты нов,

Словно отзвук детских снов

Об Индее баснословной.

2

Лес опрокинут в реке.

Веспер в ночном челноке

Выплыл — и вспыхнул алмаз

Где-то в бездонной реке.

Видел я в жизни не раз

В сей вечереющий час,

Как выплывал он и гас,

Веспер на сонной реке:

Что же в старинной тоске

Слезы струятся из глаз?

Словно приснилось лицо

Милой моей вдалеке;

Словно кольца на руке

Верное ищет кольцо.

3

Ловлю в реке тускнеющей

    Жемчужно-бледный знак,

Лишь в небе пламенеющий

    Затеплится маяк.

Уж сумраки древесные

    Слились в вечерней мгле,

И призраки небесные

    Склонили взор к земле;

И быль воскресла маревом,

    И вновь пловца зовет

Любовь обетным заревом —

   И вновь Леандр плывет.

4

В какой гармонии Природа

Легчайшей поступью харит

Обряд дневного хоровода

Пред оком видящим творит!

Как нежно с тенью свет мирит,

Прозрачный сумрак цветом красит!

В каких венцах, одна, горит,

Когда цвета вещей погасит!

5

Заплаканный восход уныло я встречал.

Зардев по краю, бор дичился, и молчал,

И прятал меж стволов испуганные тени.

Семья берез, развив зеленой мрежей сени,

Роняла капли слез при качке ветерка,

Сияла зеркалом предчувственным река…

Но клики первых птиц не раньше прозвучали,

Чем, брызнув золотом сквозь облако печали,

Укравшее зарю,— беспечно-горячи,

В развороженный лес ударили лучи,

6

Уязвило жарким жалом утро бор.