Анатолий Жигулин - Летящие дни

Полярные цветы

РЕЛЬСЫ

Минус сорокПоказывал градусник Цельсия.На откосах смолистоПылали костры.Становились молочнымиЧерные рельсы,Все в примерзших чешуйкахСосновой коры.

Мы их брали на плечи —Тяжелые, длинные —И несли к полотну,Где стучат молотки.Солнце мерзло от стужиНад нашими спинами,Над седыми вершинамиСпящей тайги.

С каждым часом работыОни тяжелели,Синеватую стальВ наши плечи вдавив.И сочувственно хмурилисьТемные ели,Наше дружное «взяли!»Сто раз повторив.

Нас по восемь на рельс.А под вечер — по десять,По четырнадцатьСтавил порой бригадир.И казалось нам:Будь рукавицы из жести,Все равно бы за сменуПротерлись до дыр.

Вы когда-нибудь зналиТакую работу?До соленого пота,До боли в костях!Вы лежнёвые трассыВели по болотам?Вы хоть были когда-нибудьВ этих местах?

Приходилось ли бревнаГрузить с эстакады вам,Засыпать на снегу,Выбиваясь из сил?..Я не циркулем тонкимМаршруты прокладывал,Я таежную топьСапогами месил!

Не на ватмане строил яФермы бетонные.Но своею работойГоржусь я вдвойне:Я пронес на плечахМагистраль многотонную!Вот на этих плечах.Позавидуйте мне!

ОБВАЛ

Обрушилась глыба гранита —И хрустнула прочная каска.Володька лежал в забое,Задумчив и недвижим.Лишь уцелевшая чудом.Лампа его не погаслаИ освещала рукиС узлами набухших жил.

И освещала кровлю —Нависшие черные своды.Бежали на помощь людиПо штреку из темноты.Искрился кристаллами кварцаОгромный кусок породы,Перечеркнувший ВовкиныРадости и мечты…

Володька был славный малый,Задиристый и упрямый.Он даже в большие морозыХодил — нараспашку душа.А из далекого КурскаВолодьке прислала мамаКрасивый, с оленями, свитерИ вязаный теплый шарф…

Мы вышли из клети молча,Словно бойцы на поверке,Откатчики, машинисты,Бурильщики, мастера.И в свете полярного утраШахтерские лампы померкли.Свистел обжигающий ветерВ обмерзших стропилах копра.

Я думал о том, что все мы —Хорошие, сильные люди,Что здесь мы еще построимПрекрасные города.Отыщем счастливые жилыИ золота горы добудем,Но вот возвратить ВолодькуНе сможем мы никогда…

Прощальным салютом взрывыГремели средь белых сопок.Эхо неслось, отдаваясьВ штольнях, карьерах, стволах,И улетало в небо,Где над копром высокимУпрямо боролся с ветромМаленький красный флаг.

СОСНЫ НА СКАЛАХ

Я часто слушал утром росным,Когда долины спят во мгле,Как шумно с ветром спорят сосныНа голой каменной скале.

И непонятно, странно было:Здесь даже травы не растут.Откуда жизненные силыДеревья гордые берут?

И не ботаник в мудрых строчках —Пастух,Что здесь с рожденья рос,Помог найти мне самый точный,Простой ответ на мой вопрос:

Они в гранит вросли корнями,И зной и холод с ним деля.Суровый, твердый этот каменьДля них —Родимая земля.

* * *

Тайга за рекой пылала,От сопок тянуло гарью.Большущее медное солнцеЖевало последний снег.И только сугробы палатокВ медвежьей глуши ЗаангарьяНикак не хотели таятьНазло запоздалой весне.

Хрипели сырые ветры.Нам было плевать на погоду.Мы строили новый городВ краю, где безмолвие спит.Мы писем из дома пороюНе получали по годуИ, чтобы согреться, глоталиКрутой, обжигающий спирт.

Хрипели сырые ветры…Я там простудился немного.И то, что случилось позже,Обидно и глупо до слез.В зловещей тиши кабинетаСказал рентгенолог строго:— Да, это очень серьезно.Запущенный туберкулез.

И вот за окном больницы —Город, расплывчатый, мглистый.Он тих и почти безлюденВ ранний рассветный час.Ветер асфальт захаркалКровью осенних листьев.Не потому ль так горько,Так тяжело сейчас?

Из глаз твоих, полных грусти,Слезы готовы брызнуть.У моего изголовьяСидишь ты, платок теребя…А мы ведь решили рядом,Вместе шагать по жизни.Так что же теперь сказать мне,Как успокоить тебя?

Алый язык рассветаИней на крышах лижет.Становится белое небоВсе голубей, голубей…В жестокой борьбе со смертьюЛюбовь мне поможет выжить!Но эта любовь, родная,Не только любовь к тебе.

Любовь ко всему, чем дышитНелегкая наша эпоха,К колючему, злому ветру,Что в соснах гудит поутру.Такая любовь, конечно,Сильнее палочек Коха!И будет просто нечестно,Если я вдруг умру.

ПРЕДОК

Дабы пресечь татарских орд свирепость,Святую Русь от нехристей сберечь,Царь повелелРубить на взгорье крепостьИ оную Воронежем наречь.

Пригнали с войскомКрепостных людишек.Был воевода царский лют и строг.Он указалДубы валить повышеИ ладить перво-наперво острог.

Запахло дымом у песчаной кручи.Был край неведом и зело суров.Сушили люди мокрые онучиИ что-то грустно пели у костров.

И среди них,Неволею ссутулен,Тяжелой цепью скованный навек,Был беглый крепостнойИван Жигуля —Упрямый, непокорный человек.

Он жег хоромы,Слуг царевых резал,Озоровал с людишками в ночи.За то на дыбе жгли его железомИ батожьем стегали палачи…

Он рвы копалИ частоколы ставил.А коль вдали набат звучал как стон,Он шел на смерть,На звон татарских сабель,Грудь осеня размашисто крестом!..

Неведомо,Где голову сложил он —На плахе ль,В битве ль за немилый кров…Но слышу я:В моих упругих жилахСтучит егоБунтующаяКровь!

НА ОСТРОЖНОМ БУГРЕ

Здесь нет теперь и знака никакого,А был острог на этом месте встарь…Быть может, в нем сидел, цепями скован,Мой дальний предок,Крепостной бунтарь.

Я представляю явственно и четкоТемницу в башне,Где томился он.Его глазами сквозь пруты решеткиЯ вижу древний город,Бастион…

Давно погасли огоньки посада,Лишь у Ильницких кованых воротВ глухой часовне светится лампадаДа стражник тихо ходит взад-вперед.

Шумит дубрава на бугре Острожном,Тяжелыми ветвями шевеля.Река фрегат качает осторожно,Как будто сделан он из хрусталя.

Чернеет крепость на высокой круче.И, осыпая волны серебром,Летит луна в прозрачных редких тучахПолупудовым пушечным ядром.

Она стремится заглянуть в бойницы…Течет, струится синяя вода…Как часовые у ворот темницы,Без устали сменяются года.

На мшистых стенах заблестели пушки.Колокола к заутрене звонят.У церкви — нищий.Стертые полушки,В худую шапку падая, звенят.

Дворы, перекликаясь петухами,Ввинтили в небо тонкие дымки.На верфи у ЧижовкиОбухамиСтучат мастеровые мужики.

А над рекою с самого рассветаПлывут удары, тяжки и глухи.Не знают: бьют ли сваиИли этоМне слышатся Истории шаги?

ЯКОРЬ

Бывало, в детстве, понаслышав многоО первом флоте, о царе Петре,Мы шли к рекеВатагой босоногой,Забыв запреты строгих матерей.

И было нам заманчиво и любо,Подставив спины солнечным лучам,Копать песок у здания яхт-клуба,Всю руку зарывая до плеча.

Мечтали мы найти старинный якорьИли от влаги потемневший меч.А у косыБуксир натужно крякал,Стараясь баржу за собой увлечь.

И облака над лугом гордо плыли.А нам казалось —Плыли корабли…Песку тогда мы горы перерыли,Но ничего, конечно, не нашли…

Не потому ли с той поры люблю яПетровский сквер,Старинных пушек вид…Там древний якорь Лапу вмял литуюВ зернистый желто-розовый гранит.

С весенними цветами по соседству,Дрожащими на легком ветерке,Он так похожНа светлый якорь детства,Что дремлет где-то в золотом песке.

СТРАНА ЛИМОНИЯ

За Магаданом, за Палаткой,Где пахнет мохом и смолой,В свинцовых сопках есть распадки,Всегда наполненные мглой.

Бежит ручей по глыбам кварца,Крутыми склонами зажат.И корни пихт,Как руки старцев,Над хрусткой осыпью дрожат.

Сквозная даль чиста, промытаНад лбами каменных высот.Лишь горький запах аммонитаВдруг издалёка донесет…

Немало руд, металлов редкихХребты колымские хранят.В далекой первой пятилеткеОткрыли люди этот клад.

Чернели грязные разводыВесенних тающих снегов.Гудели зычно пароходыУ этих диких берегов.

Народ и хмурый и веселыйВ ту пору приезжал сюда —И по путевкам комсомола,И по решениям суда.

Галдели чайки бестолково,Ворочал льдины мутный вал.И кто-то в шуткуКрай суровыйСтраной Лимонией назвал.

Сгущался мрак в таежной чаще,Темнело небо за бугром.Чумазый паренек, рассказчик,Сушил портянку над костром:

«Страна Лимония — планета,Где молоко как воду пьют,Где ни тоски, ни грусти нету,Где вечно пляшут и поют.

Там много птиц и фруктов разных.В густых садах — прохлада, тень.Там каждый день бывает праздник.Получка — тоже каждый день!..»

У КОСТРА

Мороз лютует три дня подряд.На трассе колымской костры горят.Шумно греется у огняЧумазая шоферня…

О, Колыма!Край жестоких вьюг.Здесь легче шагать,Если рядом друг.

Когда в непогоду не видно вехИ стынет заглохший мотор,Здесь говорят:«Костер — человек», —Если греет костер.

Здесь никогда не скажут: «Подлец».Здесь скажут,Как в сердце нож,Слова беспощаднее, чем свинец:«Лишних пять лет живешь!»

…Усталые люди на пламя глядят.Могучие «татры» надрывно гудят.Вцепились корнями в гранитный откосМладшие сестры российских берез…

Владей моим сердцем,Навеки владей,Край жил золотыхИ железных людей!

Сдирая с ушанки намерзший снег,Смотрю сквозь пламя на гребни горИ повторяю: «Костер — человек!Жарче пылай, костер!»

ТРЕСКА

Надоела она.Надоела чертовски.Даже повар вздыхал,Как от горькой тоски,Разбивая бочонковСмоленые доски,Прикасаясь к просоленнымСпинам трески.

Мы ругались обидными,Злыми словами,Мы начальствуУпреки бросали в глаза.А начальство в ответРазводило руками,Говорило, что к стройкеПроехать нельзя.

Что машины везутИ консервы и фрукты,Но дороги в пургуНе легки, не близки,Что на складе совсемНе осталось продуктов,Кроме этой питательной,

Вкусной трески.Мы работу на выемкеБросить могли бы.Но, ломаяКедрового стланца кусты,Мы мочили в ручьеЭту жесткую рыбу,Ржавым тросом проткнувЗолотые хвосты.

А она ни за чтоНе хотела быть пресной,Наша грубая пища,Соленый наш хлеб.Мы работали честно.Угрюмо, но честно.На работе на этойМужал я и креп.

Мы работали дружно,До едкого пота.И ребята острили:— Кто воду не пьет,Кто тресочку не ест,Тот не может работать —Богатырскую силуТреска придает!..

А во время обеда,Мусоля окурки,Мы в костры подвигалиПихтовую смоль.И на наших промокшихБрезентовых курткахВыступалаГустаяХрустящая соль.

КОСТЫЛИ

Сосны пылят ледяною крупкой,Мерзлые шпалы к земле приросли.Сталь от мороза становится хрупкой —С хрустом ломаются костыли.

Когда с платформы их выгружали,На солнце сверкали они, остры.Чтоб не ломались, мы их нагревали —Совковой лопатой бросали в костры.

Долго они на углях калились,Огонь над ними плясал и пел.Потом рукавицы от них дымились,На черных гранях снежок шипел.

Выдохнув белое облачко пара,Иван Дядюра, мой старший друг,Вбивал костыли с одного удара.Только тайга отзывалась: «У-ух!..»

Составы тяжелые с грохотом мчались,Рельсы гнулись, шпалы качались,Искры гасли в снежной пыли.Но крепко держались и не сдавалисьСквозь пламя прошедшие костыли…

Если я от работы устану,Если когда-нибудь хоть на мигВерить в молодость перестану —Напомните мне о друзьях моих.

Я вспомню, что где-то бушует пламя,Брошу все, уеду в тайгу.Крикну:— Ребята! Я снова с вами.Сердце мое разогрейте кострами —Я еще многое сделать смогу!

ПЕСНЯ

В шахтерском клубе было тесно.И над рядами, в тишине,Плыла,Металась,Вилась песня,Как чайка от волны к волне.

Был голос у певца простужен.Струна оборвана была.Но песня трогала за душу,За сердце самое брала.

В той песне просто говорилосьО времени, уже былом,Как люди первые явилисьВ тот край,Где мы теперь живем.

Рубили лес,Цингой болели,Вели нелегкий счет годамИ очень трогательно пелиПро славный город Магадан.

Протяжным,Стонущим мотивомХотела песня подчеркнуть,Как пароход кричал с надрывом,В тумане выбирая путь…

А в зале тихо-тихо было.И кто-то шепотом сказал,Что, может, самБорис КорниловСлова той песни написал.

Мы имя автора не знали,Но молча думали о тех,Что здесь впервые прошагали,Вминая унты в мерзлый снег.

О тех,Кто здесь палатки ставилИ на ветру жестоком хрип.Кто эту песню нам оставил,Кто здесь,В тайге глухой,Погиб.

О ДРУЖБЕ                                       Б. Батуеву

Электровоз — это там, в квершлаге.А здесь под блоком на дальней ветке,Под каплями едкой холодной влагиНадо вручную катать вагонетки.

Каждую смену вдвоем возили их(Восьмичасовая смена, подземная).Ноги —Пара сапог резиновых.Руки —Две рукавицы брезентовые.

Везем в вагонетке полграмма золота,Но это золото —В тонне руды.Руда в забое отпалом размолотаИ смешана с брызгами кварца,Воды.

Одна вагонетка — стало быть, тонна.Катить ее надо вдоль узкого штрека.Конечно, это поменьше вагона,Но это немало на два человека.

И вот шагаем по черной жиже.На касках —Ламп красноватое тление.Голову надо держать пониже,Чтоб не удариться о крепление.

Всего труднее на поворотах.Здесь нажимать посильнее надо,Здесь вполсилы нельзя работать:Застрянешь —Не вытащит вся бригада…

Есть друг у меня,Настоящий, хороший,Жизнь за него отдам, не жалея.В любой беде никогда не брошу.И дружбы нет на земле сильнее.

Мы рядом с ним не стояли на вахтеИ не ходили вдвоем в разведку.Гораздо проще:В обычной шахтеМы вместе каталиОдну вагонетку.

ШУТКА

Новичку говорят:— Эй, малый!Видишь, кровля грозит обвалом!Поддержи — не сочти за труд, —Пока крепильщики подойдут…

А потом — как отпала грохот —Гулко ходит по штреку хохот.Новичок худощав, курнос.И обидно парню до слез.

Над его головой навислоГоризонтов пять или шесть!…Но частица здравого смыслаВ этой шутке все-таки есть:

Ведь мальчишка,Согнувшись под сводом,Упираясь плечом в раскос,Держит тысячи тонн породыДеловито,Честно,Всерьез!

НЕ СЕТУЙ, ДРУГ…                          Поэту Н. Якушеву

Не сетуй, друг, что в жизни многоВолнений было и тревог.Что шли мы трудною дорогойИ даже вовсе без дорог.

И не беда, что ночью вьюгаСиреной нас звала во мглу.Что часто для могилы другаМы рвали гулкую скалу.

Что не вместить анкетам строгимВ лицо хлеставшую пургу.Что биографий наших строкиЛегли как рельсы сквозь тайгу.

Не сетуй, друг, что не однаждыТы был жестоко жизнью бит.Что наши глотки, словно жажда,Сушила ярость от обид.

Пусть нам завидуют счастливцы,Кто жил легко, писал легко.Кто книги сочинял в столице,Не уезжая далеко.

Идя вперед,За счастье споря,Мы были к трудностям глухи.Всю нашу боль,Все наше гореМы переплавили в стихи.

ПОЖАРЫ

Века проходили.ДрожалиОсины у балки степной…Пожары,Пожары,ПожарыТерзали мой город родной!..

Блестящими саблями вспоротНад ветхими кровлями мрак.Пылает бревенчатый город.Скотина ревет во дворах.

Пылает Тайницкая башня.В реке головешки шипят.Звучит одиноко и страшно,Уносится в степи набат.

Умчались татарские кони,На гарях поднялись леса…Молясь чудотворной иконе,Творят мужики чудеса.

И снова над желтым обрывом,Как в сказке,Огнем не сожжен,Стоит городок горделиво,Добротной стеной окружен.

В дозоре врага проворонишь —С булатом схлестнется булат.И вновьПолыхает Воронеж,Удушливым дымом объят…

* * *

В обрушенном старом окопе,В оплывах намокшей землиНашли наконечники копийИ ржавые гильзы нашли.

Легли на ладонь человекаИ были на миг сведеныЖелезо десятого векаС железом последней войны.

Стрелу или пулю обреза,Литое ядро с корабля —ЗемляПринимала железо,И тяжко вздыхала земля.

Молчала.Но каждое лето,Когда наступают дожди,Оттенками ржавого цветаЗемля зацветает.

Гляди —Ржавеют луга и дубравы.Колюч, как железо, бурьян.Качаются бурые травыУ вырытых бомбами ям.

Проносится ветер со свистом.И в роще, черны и грубы,Железные ржавые листьяУстало роняют дубы.

ЛИСЕНОК

Привезу тебе лисенка,До апреля подожди.Отвяжу с мешка тесемку:— Ну-ка, рыжий, выходи!

Выйдет робкий несмышленыш,Головастый и смешной,Лисий маленький детеныш,Черноглазый зверь лесной.

Будет фыркать он спросонок.Скажут все наперебой:— У Ларисы есть лисенок,Не игрушечный — живой!

У Ларисы — носик лисий,Золотистая коса,И поэтому ЛарисаНе Лариса, а — лиса!

ЛИСИЦА

Над кроватью — рога оленьи,Древний дедовский самопал.Я в лесное твое селеньеСловно в сказочный мир попал.

Дятлы щелкают деловито,Просыпаются — чуть заря.Возле берега на ракитахСохнут мокрые вентеря.

А вокруг — смоляные дали.На сто верст вокруг —Все леса!..По оврагу в седьмом кварталеХодит огненная лиса.

Воздух нюхает черным носом,Прячет в нору своих детей.Пахнет рыбою по откосамОт намокших в реке сетей.

Как лисята, рыжеют листья,Мягко падают на крыльцо…Знаешь, есть в тебе что-то лисье.Может, эти глаза с хитрецой?..

Улечу я на самолете,На скрипучем, старом «По-2».Всхлипнут кулики на болоте,И застынут в горле слова.

Долго будут потом мне снитьсяЛенты желтые в волосах,Злые огненные лисицыВ непонятных твоих глазах.

ХЛЕБ                               Б. Ручьеву

Нет, в нем не попадались ости,В нем не горчила лебеда.Он не был ни сырым, ни черствым —Тот хлеб хорошим был всегда.

Одно лишь свойство отличалоТот хлеб от хлеба лучших дней:Его всегда недоставалоВ суровой юности моей.

Он связан был с тяжелой нормой,С делянкой дальней и глухой,С покрытой инеем платформой,С гудящей дымною тайгой.

Та связь была простой и грозной…Под крики «бойся!», брань и смехДеревья в воздухе морозномСо стоном падали на снег.

Та связь, наверное, издревлеБыла началом всех начал:Кто больше в день валил деревьев,Тот больше хлеба получал.

Я все забыл…Ожоги ветра.Друзей угрюмых имена.А норма — двадцать кубометров, —Доныне помнится она…

В барак входили в клубах пара,Ногами топая в сенях,И сразу падали на нары,Тяжелых валенок не сняв.

А хлеб несли из хлеборезки.Был очень точно взвешен он.И каждый маленький довесокБыл щепкой к пайке прикреплен.

О, горечь той обиды черной,Когда порой по вечерамНе сделавшим дневную нормуДавали хлеба двести грамм!

Прошли года…Теперь, быть может,Жесток тот принцип и нелеп.Но сердце до сих пор тревожитПрямая связь:Работа — хлеб.

НОЧНАЯ СМЕНА

Из штольни вышли в пыльных робах,На свет взглянув из-под руки.И замелькали на сугробахГустые черные плевки.

Не выключив аккумуляторы,Бурами длинными звеня,Ночная смена шаг печаталаВ начале северного дня.

Под сапогами гравий вздрагивалИ проминался грязный мох.Внизу над полотняным лагеремКурился розовый дымок.

Нас ждал барак с двойными нарами,Что сварены из ржавых труб.С плакатами довольно старымиНас ждал холодный тесный клуб.

Но было весело и молодоИдти дорогою крутой.На сопках снег,Как сахар колотый,Лучился нежной чистотой.

Чернели кедры обгорелые…И утверждал тот строгий вид,Что мир из черногоИ белого,По существу, и состоит.

ЗЕМЛЯ

Мы сначала снималиТвой снежный покров.Кисти мерзлой брусникиАлели, как кровь.

Корни сосен рубилиПотомТопоромИ тебя обжигалиГорячим костром.

А потом мы ругались,Суглинок кайля:До чего ж ты упряма,Родная земля!

Наконец ты сдавалась,Дымясь и скорбя.Мы ведь люди, земля!Мы сильнее тебя.

ПОЛЯРНЫЕ ЦВЕТЫ

Сползла машина с перевала.И в падях,Что всегда пусты,Нас будто всех околдовало —Мы вдруг увиделиЦветы!

И разом ахнули ребята,Нажал водитель на педаль:Была светла и розоватаОт тех цветов глухая даль.

И через каменные глыбы,По чахлым ивовым кустам,Не в силах потушить улыбок,Мы побежали к тем цветам.

Студент-геолог, умный парень,Заспорить с кем-то был готов,Что, дескать, только в ЗаполярьеИзвестен этот вид цветов.

Но порешили, кто постарше,На спор поставив сразу крест,Что те цветы, конечно, наши —Из тульских и рязанских мест.

Что просто здесь,В сторонке дальней,В просторах вечной мерзлоты,Они немножечко печальнейИ чуть суровей, те цветы.

И под нависшим серым небомС колымским талым ветеркомДохнуло вдруг соломой, хлебом,Коровьим теплым молоком…

Цветы, цветы…Они — как люди:Им легче, если много их.Где мы еще теперь побудем,Каких путей хлебнем земных?..

Уж пятый час трясется кузов,И склоны гор опять пусты,А мы в ладонях заскорузлыхВсе держим нежные цветы…

ФЛАЖКИ

Флажки на трассе в снежной шири…Но будет речь о них потом.А раньше Слово о чифире,Напитке горьком и густом.

То крепкий чай,Как деготь черный.На Колыме в далекий путьБерут его с собой шоферы,Чтоб за баранкой не уснуть.

Знакомый фельдшер с автобазыНе раз предупреждал ребят:— Не пейте, братцы, той заразы.Чифир для сердца — страшный яд!

Но выл буран за тонкой дверцей,А мы не спали пять ночей,И было намПлевать на сердцеИ на советы всех врачей!

Нам было надо без отрываДо боли всматриваться в ночь,Чтоб не сорваться вниз с обрыва,Чтобы в беде друзьям помочь.

Кипел чифир в консервных банках,Дороге не было конца,И стыли руки на баранках,Стучали бешено сердца.

И чтоб за нами Без помехиДругие шли грузовики,Мы ставили в сугробы вехи —На палках красные флажки…

И пусть теперь от боли резкойСожмется сердце иногда,—Мы так же молоды и дерзки,Как в те нелегкие года.

Мы вновь те дали,Если нужно,Пройдем без премий и наград.Повторный путь по трассам вьюжнымНам будет легче во сто крат.

Ведь там,Где мы бывали в рейсах,На тех путях,На той землеОставлены частицы сердца —Флажками красными во мгле!

ИСТОКИ

Однажды вдруг мне слов не хватит,Я отложу тогда стихи.На свой рудник приду опять я,Надену робу, сапоги.

В конторе торопливым росчерком«За безопасность» распишусь.На самый дальний блокЗабойщикомУ бригадира попрошусь.

По штрекам узким, невысоким,Где гулки отзвуки шагов,Я поспешу в забой —К истокам Моих тревог,Моих стихов.

Там, где кончаются крепления,Проверю стуком потолок,Поправлю шлангиИ с волнениемВозьму отбойный молоток.

Забьется сердце в нем железное.Пристынут пальцы к рычагам.И глыбы подлинной поэзии,Шурша,Падут к моим ногам.

* * *

Потеряла в траве заколку.Ветерок развевает челку.

Не грусти!Видишь, сколько елок?Мы попросим у них заколок.

Эй, девчонки!Рыжие елки!Дайте нам взаймы две заколки.

Две иголочки, две хвоинкиЗаколоть прическу Иринке.

* * *                                    И. Н.

Две родинки, две отметинкиНа груди у тебя,На плече.Две веселые бересклетинкиОтразились в лесном ручье…

Как легко и просторно осеньюВ этом гулком пустом лесу!Хочешь, я тебя через просекуНа одной руке понесу?..

На коряжины,На колдобиныЛистья падают сквозь тишину…Я в глазах твоих заколдованныхРастворюсь сейчас,Утону.

В ПОЛЕТЕ

За дюралевой стенкойГорячо дышат моторы,А внизу — земля…Она зеленоватаяИ немножко пестрая,С рыжими крапинками —Совсем как твои глаза,Если смотреть в нихБлизко-близко…

СВЕТКА

Много света и снегаВ ельнике редком.Все бело.Только розовый свитерУ Светки.

Только желтые лыжиЛетят по откосу.Только бьются по свитеруЖелтые косы.

Только громко хохочетВеселое солнцеИ вдогонку за СветкойПо снегу несется.

Бахрома на березахСветла и стеклянна.И аукает кто-то:— Светлана!Светлана!..

РОДИНА

Помню я: под сенью старых вишенВ том далеком,В том донском селеЖили пчелы в камышовых крышах —В каждой камышинке по пчеле…

Родина!Простая и великая.В давнем детстве, от беды храня,Древними архангельскими ликамиСтрого ты смотрела на меня…

А потом,Позвав в края суровые,Где весной не встретишь зеленя,Жизнь взвалила рельсы стопудовыеНа худого, юного меня.

Я копал руду на Крайнем Севере.Много лет я молока не пил.Только ты, земля моя,Не верила,Что тебе я в чем-то изменил.

Все прошел я:Трудные дороги,Злой навет и горькую беду,Чтобы снова пальцами потрогатьПыльную в канаве лебеду.

Я опять с тобой,Земля просторная,Где за клином старого жнивьяПод горой стоит село Подгорное —Родина негромкая моя;

Где висит над хатойМесяц рыжий;Где в прозрачной невесомой мглеПчелы спят под камышовой крышей —В каждой камышинке по пчеле…

ПОЭЗИЯ                                     И. Н.

Стоят дубы, задумчивы, тихи.По желтой просеке уходит лето.Ты мне читаешь грустные стихиКакого-то салонного поэта.

О том, как где-то в городе пустомНа мерзлых стеклах тает чья-то                                           нежность…А мы в лесу, в орешнике густом,Вдыхаем жадноУтреннюю свежесть.

Я не люблю бескровные слова,Холодные, искусственные строки.Зачем ониКогда шуршит трава,Поют синицы и трещат сороки?

Взгляни вокруг!Открой свои глаза,Зеленые нетающие льдинки.Большая золотая стрекозаКачается на тонкой камышинке…

Поэзия! Она всегда — жива.Ей чужды стекол мертвые узоры.Она растет и дышит,Как листва,Как гордая осока на озерах.

Ей тесен мир условной бахромыИ вздохов у замерзшего оконца…Поэзия — она живет, как мы.Она не можетБез любви и солнца!

ГРАД

Побило градом яблони,Ударило из мглы,Сломало, словно ядрами,Некрепкие стволы.

В лохмотья измочаленаЗеленая кора.Стояли и молчали мыНад грудой серебра.

Обняв руками деревце,Разбитое вконец:— И что же это деется?.. —Чуть выдохнул отец.

Погибла в утро летнееС деревьями в сокуМечта его.Последняя,Быть может, на веку…

О, градины небесные!Вы очень нам горьки.Но били нас увесистейЗемные кулаки.

До сей поры не найдены,В метели и в дождиБолят шальные градиныПод ребрами в груди.

Войною ли,Обидами,Пайком гнилой крупы —Сполна нам было выданоУдаров от судьбы.

…Настанут дни погожие,Добавим в грунт золы,Закутаем рогожамиРазбитые стволы.

Наплывами затянетсяКора, где выбил град,И выдюжит,ПоправитсяНаш перебитый сад.

* * *

Летели гуси за Усть-Омчуг,На индигирские луга,И все отчетливей и громчеДышала сонная тайга.

И захотелось стать крылатым,Лететь сквозь солнце и дожди,И билось сердце под бушлатом,Где черный номер на груди.

А гуси плыли синим миром.Скрываясь в небе за горой.И улыбались конвоиры,Дымя зеленою махрой.

И словно ожил камень дикий,И всем заметно стало вдруг,Как с мерзлой кисточкой брусникиНа камне замер бурундук.

Качалась на воде коряга,Светило солнце с высоты.У белых гор БутугычагаЦвели полярные цветы…

БУРУНДУК

Раз под осень в глухой долине,Где шумит Колыма-река,На склоненной к воде лесинеМы поймали бурундука.

По откосу скрепер проехалИ валежник ковшом растряс,И посыпались вниз орехи,Те, что на зиму он запас.

А зверек заметался, бедный,По коряжинам у реки.Видно, думал:«Убьют, наверно,Эти грубые мужики».

— Чем зимой-то будешь кормиться?Ишь ты,Рыжий какой шустряк!.. —Кто-то взял зверька в рукавицуИ под вечер принес в барак.

Тосковал он сперва немножкоПо родимой тайге тужил.Мы прозвали зверька Тимошкой,Так в бараке у нас и жил.

А нарядчик, чудак-детина,Хохотал, увидав зверька:— Надо номер ему на спину.Он ведь тоже у нас — зека!..

Каждый сытым давненько не был,Но до самых теплых деньковМы кормили Тимошу хлебомИз казенных своих пайков.

А весной, повздыхав о доле,На делянке под птичий щелкОтпустили зверька на волю.В этом мы понимали толк.

РАССВЕТ В БУТУГЫЧАГЕ

В ночную смену на Шайтане,Где черный камень льдом покрыт,Из горной штольни мы каталиОтпалом вырванный гранит.

Был штрек наполнен пылью едкой,И каждый радостно вздыхал,Когда с груженой вагонеткойМы выходили на отвал.

Нас обжигал морозный воздух,Снежинки стыли на плечах,И рядом с нами были звезды.Под нами спал Бутугычаг.

Дремали горы в дымке синей,К подножьям становясь темней.Внизу, в глубокой котловине,Дрожали бусинки огней…

Мы отдыхали очень редко.За рейсом — рейс, простоев нет.На двадцать пятой вагонеткеВставал над сопками рассвет.

Еще прожекторы горели.Но было видно с высоты,Как с каждым рейсом розовелиМолочно-белые хребты.

Еще таился мрак в лощинах,Поселок тенью закрывал,А на заснеженных вершинахРассвет победно бушевал.

Спецовки мокрые твердели,И холодила руки сталь.Но мы стояли и гляделиНа пламенеющую даль.

Мы знали: чудо грянет скоро,Однако долго ждать нельзя,И мы опять входили в гору,Вагон порожний увозя.

Но каждый знал:Когда вернетсяИз узкой штольни на простор,Увидит огненное солнцеНад белой цепью снежных гор.

ХУДОЖНИК

Только голые камни,Поросшие мохом.Только клочья туманаНа стланике мокром.

Только грязные сопкиЗа хмарью суровой.Только низкое сероеЗданье столовой.

А в столовой,Над грудами мисок порожних,Колдовал у картиныГолодный художник.

На картине желтелиЛуга и покосы.Над рекой у затонаСтояли березы.

Баламутя кнутамиЗеленую тину,Пастухи к водопоюСгоняли скотину…

Я смотрел на картину…Ресницы смежались.И деревья, и людиКо мне приближались.

И березы худымиРуками качали,И коровы мычали,И люди кричали.

Заскрипели уключиныНад перевозом,И запахло травою,Землею, навозом.

КОСТРОЖОГИ            А. И. Солженицыну

В оцеплении, не смолкая,Целый день стучат топоры.А у нас работа другая:Мы солдатам палим костры.

Стужа — будто Северный полюс.Аж трещит мороз по лесам.Мой напарник — пленный японец,Офицер Кумияма-сан.

Говорят, военный преступник(Сам по-русски — ни в зуб ногой!).Кто-то даже хотел пристукнутьНа погрузке его слегой…

Все посты мы обходим за день…Мы, конечно, с ним не друзья.Но с напарником надо ладить.Нам ругаться никак нельзя.

Потому что все же — раб